Мила Бояджиева - Пожиратели логоса

• Название: Пожиратели логоса
• Автор: Мила Бояджиева
• Жанр: Любовные романы

---

- Итак, ОНИ не собираются успокаиваться. Демонстративная акция перед самым Рождеством! Нам брошен вызов, - сообщил самый пожилой и мрачный, судя по вечернему костюму прибывший прямо с затянувшегося банкета.

- Вызов, на который мы не можем ответить, - скептически заметил явно обеспокоенный случившимся толстяк с признаками внезапного пробуждения красные глаза, косо повязанный галстук.

- Без паники, господа. Пока ещё не конец света. Работаем по известной схеме. И чтобы ни одного комариного писка, вы поняли - ни единого звука не просочилось из этих стен, - обвел присутствующих холодными глазами молодой, бледный, жилистый. Выглядевший безупречно, словно явившаяся для представления из ящика марионетка. - Бойфренд пострадавшей Дилан Бредштайн, похоже, лишился рассудка после сегодняшней ночи. Во всяком случае, для бедняги это был бы самый удачный выход. Проследите, что бы мои слова оказались пророческими...

...Квартал престижного пригорода Нью-Йорка ещё не проснулся и все ещё светились в призрачном тумане пестрые огни скорого праздника. Совещавшиеся в кабинете мужчины выполнят условие секретности: мистер Бредштайн не разгласит увиденное, короткое сообщение о скоропостижной кончине некой Лоран Дженкинс не нарушит покоя граждан, и тем более - не потрясет мир. А торжество встречи Нового года пройдет без неё и причем - совсем, совсем неплохо.

2

Плохой выдался февраль в столице России - гнилой, слякотный, он с отвращением исторгал отрыжку уходящей зимы. В короткие часы едва проглядывающего дня свистел очумевший ветер, изрыгая нечто мокрое и холодное в злом упоении бесноватого. Нависшие небеса обрушивали все новые порции осадков на промерзший город, оплевывая с особым смаком лица, витрины, стекла машин - все, что претендовало на торжественность и значительность. Чавкало под ногами и шинами липкое месиво, вздымались из-под колес бразды ржавой грязи, лиловые носы прохожих набрякли влагой как поролоновые картофелины плачущего клоуна, поникли мокрые меха, увяли хризантемы в утепленных киосках и все без исключения торгующие в уличных условиях граждане были похожи на выгнанных из барских хором сироток.

К ночи примораживало, цветной неон заливал изломанную льдистую корку цирковым веселым блеском. Свистопляска метели внезапно унималась, воздух становился покойным, прозрачным, открывая перспективы опустевших улиц и белый тонкий саван легчайшего снега торжественно покрывал следы недавнего мракобесия.

Четко и аккуратно выписывались в сонной пустоте строения, дворики, крыши переулков исторического центра, над которыми возвышался Отель, равнодушно светясь на все четыре стороны интимно зашторенными окнами. Мрамор лестниц под бронзовым козырьком, золотые блики на галунах швейцара и поручнях, надежная непроницаемость зеркальных толстых стекол - комфорт и покой для избранных. Но в самом "доме" погода образовалась скверная и сейчас для заспанных, встревоженных людей это было важнее всего - как в популярной песне. И каждый знал, что исправить случившееся или просто замять его не поможет ни зонт, ни мощные средства разных там "охранных органов" самого могущественного уровня.

Выезжая на место происшествия в один из самых роскошных отелей столицы, полковник Очин уже знал, что ему предстояло увидеть и опасность низвергнуть на лоснящийся велюр "мерса" недавно проглоченный ужин спугнула вяло формировавшуюся версию. Он стал активно думать о майском отпуске в Сочи, о море, розарии, никогда особо не восхищавшем, о раздражавших духах жены, применявшей парфюмерию с интенсивностью газовой атаки. Но сейчас воспоминания эти действовали подобно нюхательной соли на нервных дам далекого прошлого и спасаясь ими от дурноты полковник вошел в бронзовый лифт, сопровождаемый молчаливым помощником.

В коридорах пятого этажа, мягко горели вжавшиеся в стены бра, звук шагов тонул в пухлом ковролине, невнятно и коротко бубнили приглушенные голоса. Людей в коридоре спящего отеля находилось отнюдь не мало, но их присутствие оставалось почти незаметным, поскольку сосредоточенные, загадочно молчаливые мужчины имели, конечно же, отношение к компетентным и весьма дисциплинированны органам. Подобно взбесившейся скрипке в чинном заговоре оркестра, игравшего "пиано", прорывались из холла истерические дамские вопли. Рыдавшую успокоили именно к тому моменту, как из бесшумного лифта вышел человек в штатском внушавший притихшему персоналу очевидный трепет. Самый стройный из ожидавших, с незримыми погонами капитана под серым гражданским костюмом, вытянулся перед Очиным и ловко толкнул рукой дверь углового люкса. Матовый глянец карельской березы с карими глазками по золотистому полю, подался внутрь, в полутемную тишину просторных апартаментов. Пахнуло крепкими парфюмерными запахами и ещё чем то таким, от чего образы Лазурного побережья сильно померкли в сознании полковника, а явились другие, из иных источников информации.

Три случая за двадцать дней, объединенных капитаном Пахайло в серию под кодовым названием "Арт Деко" - это неспроста. Это мерзко, гадко, совершенно не к стати и похоже - надолго.

Некогда Василий Пахайло учился на филологическом отделении МГУ и теперь охотно пользовался полученными знаниями. Хоть и объяснил непосредственному шефу - полковнику Очину все про "арт" и про "деко", но гаже этого вполне невинного сочетания слов полковник после знакомства с картиной преступления представить не мог - такова сила рефлекса, зафиксированного в образе. Вот например, стоит вытянуться во фрунт, выпятить грудь колесом и сами по себе рвутся из горла слова "Служу Советскому Союзу". И гимн, что сочинен Михалковым в соавторстве с Эль-Регистаном, звучит - разливается. Логически этого не объяснишь, поскольку к социалистическим методам государственного управления и его органам безопасности пятидесятилетний полковник относился критически и начало демократических реформ встретил с искренним энтузиазмом. Вот уже потом... Не стоит отвлекаться.

Полковник Очин - человек вида совсем не начальственного, но с весомым внутренним содержанием, мелкий, жилистый, скорее лысоватый, чем пышноволосый, однозначно русофильски - по типу "кувшинное рыло" сконструированной наружности, осторожно повел носом.

- Картина типичная - серия "Арт-деко", - веско обронил физически развитый до полного плакатного совершенства капитан Василий Пахайло. Разве что стилистическая концепция несколько иная.

- Что на этот раз? - поднял белесые брови полковник.

- Вот, - капитан протянул варварски сорванную обложку книги. Твердый переплет. Портрет автора. Концептуалист.

- "В. Воронин. Голубой жир" - прочел полковник с глубоким отвращением. - Из нетрадиционных, что ли? "Голубой"! Развели, понимаешь ли, пидеров! - он смачно, но без фантазии выругался. Вдруг опустил веки и сомнамбулически продекламировал: "Февраль, набрать чернил и плакать, писать о феврале навзрыд". Это ещё откуда впорхнуло?

- "Мело весь месяц в феврале и то и дело...", - с готовностью подхватил капитан. - Борис Пастернак.

- Ты с этим завязывай! - стиснул зубы Очин. - С пророчествами своими... "То и дело..." Накаркаешь!

- Виноват! Пастернак о любви писал: "...свеча горела на столе, свеча горела." Ассоциативно по поводу февраля вырвалось. Привычка такая цитировать. Форма борьбы со стрессом. У вас учусь, - спохватился капитан, подавляя вспыхнувшее желание провести анализ спонтанных высказываний старшего по званию. И ещё более сильное желание придушил в себе капитан бежать отсюда подальше - намного дальше Сочинского санатория. Тоскливо глядя в мутный рассвет за шторой, он вздохнул: - Весной, полагаю, ещё туже гайки затянут... Авитаминоз, гормоны, экстаз. Инфляция к тому же. Смотреть будете? - Капитан кивнул на дверь в санузел, непосредственно перед которой, выражая замешательство присутствующих, произошел этот поэтический диспут.

- Взгляну, - с зубовным скрежетом выдохнул Очин. Посылая мысленно всех в самые отдаленные инстанции, и тщетно думая о прогулке в пихто-самшитовой роще Дагомыса, он шагнул в ярко освещенное помещение санузла двухкомнатного люкса. И застрял в дверях, но назад податься не мог - отступление перекрывало массивно-тренированное тело успевшего досконально ознакомиться с обстановкой капитана.

- Акапулько, блин, я-я-яй... - пробормотал Очин охватив взором картину с останками пострадавшего в композиционном центре. В маленьких голубых глазах полковника метались растерянность и обида, как у ошеломленного посетителя Третьяковки, очутившегося перед неведомы ему шедевром.

Архитектор отеля не поскупился на площадь для ванны в комфортабельном люксе и серьезно отнесся к её отделке. Кафель тонов топленого молока с египетским орнаментом дополняла сантехника смоляного окраса, подчеркивающего изящество линий. Из потаенных отверстий в потолке и нишах светили скрытые лампы, концентрируя лучи на интересующих клиента точках. Сейчас яркий свет сосредоточился на месте отправления естественных потребностей, напоминая о прозекторской и пиршественном столе одновременно. На взгляд художника психоделика освещение и цветовая гамма пространства на редкость удачно способствовали вдумчивому истреблению плоти. Темная душевая кабина в глубине и овальная черная ванна вся в блестящих хромированных причиндалах на сумеречном дальнем плане образовывали таинственный и порочный со всех точек зрения фон, навевавший мысли об изнеженности нравов, вакханалиях и крутых садо-мазохистских утехах. Центром композиции являлся массивный унитаз, из которого, как сливочные полушария из вафельного рожка, выпирал обнаженный мужской зад, откровенно оголенный и расположенный с издевательским бесстыдством. Из анального отверстия, как бы политого клюквенным сиропом, торчало нечто веероподобное, оказавшееся при более пристальном рассмотрении скрученной в трубку книгой, той самой, с которой содрали твердый переплет. Струйки крови стекли по белым дряблым ляжка к скомканным у колен брюкам, пропитали качественную бежевую фланель и образовали на плитах кафеля лужицу, похожую очертаниями на плакатный профиль Ильича.