Мила Бояджиева - Возвращение мастера и Маргариты

• Название: Возвращение мастера и Маргариты
• Автор: Мила Бояджиева
• Жанр: Любовные романы

---

- Так устроено. Даже самый сострадательный человек не может умереть от чужого горя. Только наращивает защитный слой.

- И кожа становится, как у слона. Мозги покрываются изоляционной пленкой. А душа... Она наверно прячется в пятки, - Максим с силой вогнал лезвие в доску. - Лион считает меня дезертиром и капитулянтом... Ведь я спрятался, оградился этим заборчиком, своей любовью и ничего не хочу больше знать! Ни- че-го... Смотри, этот нож, принадлежавший какому-то немецкому захватчику, пролежал в земле полвека. Может, им кого-то убили. А я нашел, почистил и точу карандаши. Применяю в самых мирных целях. Значит, дело не в оружие, а в том, кто им владеет.

- Это ловушка. Ведь ты об этом писал - о трясине великих идей, мастер!

- Только, пожалуйста, улыбайся, когда называешь меня так. И я буду улыбаться - свихнувшийся от мании величия чудила.

- Нисколечко я не шучу. Мастер - это склад души... Это такой человек, для которого вокруг ничего чужого нет. И боль каждого - его боль.

Максим печально вздохнул:

- А вот что с ней делать, Марго?

- Я знаю, знаю, что жить внутри своей любви, эгоистично. Но я не хочу слышать о том, что говорил Ласкер и что пишут в газетах. О том, что делается за приделами нашего дома, нашего крошечного необитаемого островка. - Маргарита проглотила вдруг подкатившие слезы. - Ну почему, почему мы не можем жить как обыкновенные люди - копать картошку, солить грибы, растить детей! - Она закрыла липкими ладонями лицо, из-под них выскользнули и скатились по щекам теплые капли. Максим убрал ладони и губами осушил слезы.

- Ты никогда не должна плакать, девочка. Мы вместе и это главное.

- Я понимаю, так не может продолжаться вечно. Мы не можем спрятаться от себя, Макс... Ты колеблешься. И тебе известно кто нанял Ласкера... Поняла Маргарита.

- Я... не хотел говорить. Не хотел тревожить тебя...

- Компания Пальцева?

- Но ведь среди них могут быть порядочные люди... - виновато и совсем неубедительно возразил Максим.

Маргарита схватила его руку, сжимавшую нож, да так крепко, что лезвие впилось в их ладони:

- Обещай мне, сейчас обещай! Ты никогда не будешь верить этим людям. Никогда, даже если речь пойдет о спасении человечества, не станешь работать на Пальцева...

- Пусти... - Максим осторожно высвободил нож. - Клянусь. Забудем об этом.

- Он поднялся и легонько встряхнул Маргариту, - эй, да ты совсем замерзла! Уже падает роса. Пойдем-ка к огню, андрогинка.

Тут же вскочил и закружил у ног дремавший на ступеньках пес.

- Взгляни, взгляни на этого хитреца! Если его никто не видит, спокойно ступает на больную ногу. А если хочет нам понравиться, то подвешивает ее к животу. Взывает к состраданию в виде борщовой косточки. - потрепал пса Максим.

- Ничего ты не понял. Просто, когда очень хорошо, то особенно боишься боли. Он прячет лапу, что бы не испортить болью радость.

Глава 9

Покинув Москву в самом начале января, Роланд вернулся только в июле. Все это время в Холдинговом Центре кипела работа. Иностранные компаньоны фирмы MWM приняли активное участие в деятельности "Музы", оснастив всем необходимым уютное казино. Работников культуры почему-то тянуло туда, как мух на мед. Там проигрывались в пух, уверяя, что делают это от всей души, поскольку половина вырученных средств отчислялась в различные благотворительные фонды. В связи с этим у компаньонов Пальцева появилось множество забот, а на дверях особнячка красовалось расписание приемных дней.

Надорванный работой с общественностью Батон, вывел пару научных формул: "Ничто так не портит человека, как бескорыстная забота о ближнем". "Нет сферы деятельности более вредной, чем святая благотворительность". А Шарль, серьезно отнесшийся к новым обязанностям, пополнил гардероб деловыми костюмами.

Все заметили, что возраст вернувшегося в Москву Роланда стабилизировался в приделах сорока. Это свидетельствовало о внутренней собранности и готовности к действиям. Он был бодр и целеустремлен, хотя и наигрывал сибаритскую хандру. Выслушав отчет по всем направлениям деятельности, экселенц скромно отужинал в кругу друзей и рано удалился в спальню, жалуясь, что Москва навевает на него меланхолию.

Ночь прошла тихо. Над арбатским переулком поднималось серое столичное утро. За окном спальни, скрытым двойными шелковыми шторами цвета индиго раздавались отрывистые команды:

- Двое за тумбу! Третий прикрывает вход! Держать контакт!

- Что там у вас происходит? - экселенц завтракал в постели. Кроватный столик был сервирован Амарелло со старанием горничной приличного отеля. Среди предметов серебряного кофейного сервиза стояла даже вазочка из туманного топаза с огненной лилией.

- Помнится, здесь были весьма популярны учения ПВО. Вся страна увлекалась дирижаблестроением. Интересно, они все еще применяют противогазы? - Роланд вернулся к подрумяненному тосту с белужьей зернистой икрой.

- Никаких дирижаблей. Никаких учений, экселенц, - доложил Амарелло, приобретший выправку английского можордома. - Прибыли посетители. Наш Центр оказался востребованным. Мы нужны россиянам.

- Ахинея, - Роланд жестом отослал Амарелло прочь. Но тот не успел покинуть спальню - в двери с золоченой резьбой втиснулись двое и встали, затаив дух.

- Вижу по вашим лицам, что вы готовите какую-то мерзость. Держите ее при себе, я сегодня не в духе.

- У нас приемный день, экселенц, - доложил Шарль, одетый с преувеличенной корректностью - в пару из черного крепа расшитого вручную букетами незабудок. Лазурь атласного жилета слепила глаза.

- Бред, - Роланд зевнул в ладонь.

- Ну почему нельзя немного посидеть в кабинете? Ну просто так, из удовольствия. Кошмарный комфорт, экселенц, мы так старались! - сделав шаг вперед, Батон склонил голову набок и даже вроде тихонько заурчал, выражая полную кошачью преданность. По случаю приемного дня кот тоже преобразился: стан рыжего мордатого юноши чрезвычайно плотного сложения, обтягивала белая черкеска с рядами газырей. Вместо патронов в ячейках торчали цветные головки фломастеров и золотые колпачки ручек. На озаренном молодым энтузиазмом лице поблескивали круглые очки со стеклами йодистого цвета.

- Я референт господина де Боннара, - объяснил он. - Никак не возможно в таком деле без референта. И имя у меня звучное - Ба Тоне. Ударение на первом слоге. Что-то англосакское и несколько даже грузинское.

- И по сему случаю этот чеченский карнавал?

- Я стараюсь использовать фольклорные костюмы разных этнических групп, что бы не обидеть национальных меньшинств. И не делаю никаких предпочтений.

- Видели бы вы, экселенц, этого референта в казачьей папахе или тюбетейке! У-у-у, классное зрелище, за отдельные деньги! - загоготал Амарелло. - Посетители валом валят, весь ковер на лестнице затоптали.

- Н-да... - покончив с завтраком, Роланд промокнул губы тонкой салфеткой из тайландского шелка. - Создается впечатление, что я попал в Комеди Франсез, отчаявшейся на сценический союз с режиссером абсурдистом.

Амарелло подхватил столик:

- Что еще изволите, экселенц?

- Покоя, - он спустил с кровати на распластанный у ее подножия персидский ковер узкие смуглые ступни, бормоча под нос "Я по свету немало хаживал..."

Батон и Шарль довольно переглянулись - что бы не изображал сейчас Роланд, ему явно нравилась затеянная игра.

В холле особняка уже стоял человек, миновавший двор и проникший внутрь при помощи швейцара - рыжего коротышки в прикиде Майкла Джексона. Несоответствие интерьера Холдингового Центра, выдержанного в стиле не фальшивой дворцовой роскоши и персоны швейцара, последнего не смутило. Господин Бермудер повидал не мало, особенно за границей.

Будучи двадцатипятилетним аспирантом Института восточных языков, Вася Бермудер в качестве переводчика попал на международный форум театральных деятелей с высшим представителем театральной общественности Союза. Форум происходил в Нью-Йорке, в обстановке фантастического комфорта и не реального стечения знаменитостей.

Переводчик сидел рядом с патроном, потел под кримпленовым костюмом, сшитым специально для поездки в ателье ВТО, и старался донести каждое слово докладчика - самого знаменитого режиссера в мире. Знаменитость была настроена серьезно, назвав свой доклад "Похороны театра". Фраза "театр умер" звучала настойчиво, отчего благородное лицо патрона Бермудера осунулось и постарело.

По левую руку от переводчика располагался представитель такого крутого авангарда и такого заоблачного полета, что даже процедура обкусывания ногтей, занимавшая экспериментатора на протяжении всего доклада, казалась советскому юноше захватывающе смелой и предельно элегантной.

"Мы стоим у разверстой могилы..." - очередной раз гробовым голосом сообщил выступавший. Василий перевел, стараясь придать высказыванию полемически вопросительную интонацию. Шеф сунул в рот валидол, но вместо знакомого ментолового запаха, Бермудер уловил другой, тоже знакомый. И одновременно услышал характерный звук. Скосив глаза влево, он обнаружил то, что оказало роковое влияние на его последующую переводческую карьеру.