Вячеслав Пальман - По следам дикого зубра

• Название: По следам дикого зубра
• Автор: Вячеслав Пальман
• Издательство: М. Детская литература
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1985

Судьба зубров, самых крупных зверей на континенте Европы, очень трагична. Эти могучие быки появились на Земле миллионы лет назад. Современники саблезубых тигров, мамонтов и пещерных медведей, они оказались пластичнее этих вымерших зверей, перенесли тысячелетние оледенения на западе Европы и на Восточно-Европейской равнине. Еще десять веков назад бесчисленные стада их паслись на просторе от верхней Волги до Кавказа, в бассейнах Вислы, Дуная и Рейна.

Перемены, связанные с деятельностью людей, вырубка лесов ограничивали среду обитания зубров. В начале прошлого вена их насчитывали всего несколько тысяч. В начале нашего — только сотни.

Первая мировая война, потом гражданская нанесли последний удар по зубрам. Их истребили повсюду. Исключение составили десятки зубров в зоопарках и зверинцах разных стран. И ученые России предприняли попытку спасти, воссоздать утраченный вид.

История эта полна самых драматических событий. Вторая мировая война вновь захватила последние ареалы расселения зубров…

В книге повествуется о событиях, ставших историей, о людях — реальных и созданных воображением автора, — чья воля и труд привели к возрождению вида и расселению зубра по старым и новым местам обитания.

Сюжет романа динамичен, в нем много приключений, горестных утрат и счастливых свершений. Главные действия романа происходят на Западном Кавказе, на территории нынешнего Кавказского заповедника.

---

Клетку повезли в Штеллинген, поставили задней стенкой к дверям в отдельный загон, граничащий с обширным лесным массивом, где гуляли буйволы, бизоны, беловежские зубры и олени. Двое рабочих высадили стенку клетки.

Кавказ пятился задом, осторожно подымая ноги над перемешанным навозом.

Карл Гагенбек сидел поодаль в коляске и смотрел. Его сын Генрих и Вильгельм Григер стояли рядом.

Хозяина поразил и несколько удивил вид животного.

Кавказу шел третий год, тело его под темной короткой, местами курчавой шерстью уже налилось силой возмужания. Но в росте он уступал беловежцам и тем более бизонам. Сурово-угрюмая морда, увенчанная черными рогами, не опускалась, как у бизонов, а гордо и властно сидела на мощнейшей шее, обросшей гривой. Он казался недоступным и боевым. Темно-карие глаза дико, даже злобно осматривали незнакомый загон, людей, редкоствольный лес за оградой. Нос шевелился, запахи раздражали уставшего зверя. Зубр потоптался на месте, разминая ноги, и вдруг с ходу сделал прыжок, второй и ударил рогастым лбом в доски забора, за которым находились люди. Раздался треск. Все шарахнулись прочь. Но ограда выдержала. Кавказ, возбужденно размахивая хвостом, уже обегал загон, выискивая слабое место.

— Характер истого азиата, — с нескрываемой гордостью произнес Гагенбек. — Приобрести такого зверя!.. Поздравляю тебя, Вильгельм.

Выпустить новичка к другим быкам наметили не раньше, как через две-три недели. Но Кавказ решил эту проблему по-своему. Уже на другое утро Гагенбеку доложили, что азиат находится в общем загоне. Он перескочил двухметровую ограду, затеял драку с беловежцами, отбил двух коров и теперь спокойно ходит с ними.

— Так тому и быть. Пусть ходит, — распорядился Гагенбек.

Прошло немногим менее года, и у беловежской зубрицы по имени Гарде появился темненький, веселого нрава зубревок-бычок со смешной бородой и по-отцовски горделиво поднятой мордой.

Его назвали Гаген.

— Что скажешь, Вильгельм? — спросил хозяин своего агента.

— Как первоклассный шахматист, вы способны видеть на десять ходов вперед, — ответил Григер.

— Представляешь настроение Фальц-Фейна, когда он узнает об этом событии? Распорядись, чтобы газеты не пропустили случая описать…

Своеобразный реванш за отказ продать лошадь Пржевальского.

2

Письмо Филатова, как и последний разговор с Ютнером, не оставило никаких сомнений у Зарецкого относительно судьбы Кавказа. Зубренок навсегда утерян для России.

И он и, уж конечно, Алексей Власович, «крестник» зубренка, не стеснялись в выражениях по адресу людей, для которых личные отношения и деньги дороже природы родной страны.

Никита Иванович Щербаков во время одного из таких разговоров сказал Телеусову:

— Чего ты кипятишься? Пымай еще одного-другого, отправим в Питер, а то в Москву, там зверинцы есть. Нехай живут и плодятся!

— Королю аглицкому, шведскому або цесарю римскому запродадут! Нет уж, учены, теперича ни за какие блага! Пущай тута гуляют.

Сам же Зарецкий вгорячах даже письмо написал Андриевскому и позволил себе, хоть и вежливо, упрекнуть его в произошедшем. Ответа не последовало. Но среди сохранившихся писем есть одно очень характерное и неожиданное: письмо Владимира Алексеевича Шильдера.

На листке отличной бумаги с золотым обрезом генерал поздравлял хорунжего Зарецкого с наследником! Как и от кого узнал он об этом, можно было лишь гадать. Но узнал даже имя мальчика — Михаил, по деду, и очень к месту — наконец-то! — вспомнил своего однополчанина, старого штабс-капитана Михаила Николаевича Зарецкого, которого тут же поздравил со званием дедушки, пожелал долголетия и счастья в семье.

После такого письма старый Зарецкий, несомненно, весь день ходил по дому в своем парадном мундире.

В конце столь милого письма Шильдер приписал несколько фраз — свидетельство разговора с Андриевским — о судьбе утерянного зубра.

«Бывает, что мысли наши о будущем не совпадают с властной действительностью. Тогда возникает вполне понятное разочарование. Именно это произошло с Кавказом. Драматизировать происшествие, как делаете это вы, не следует. Россия, слава богу, была и остается обладателем редкого вида дикого зверя. В вашей власти, Зарецкий, сохранить горное стадо в естественном его развитии».

Видимо, Андрей Михайлович не раз и не два перечитывал это исполненное достоинства письмо. Душа его понемногу успокаивалась. В самом деле, что мог егермейстер Андриевский или Шильдер, когда люди, обладающие неограниченной властью, в семейном кругу решают любые проблемы. Подумаешь, зубренок!..

Вспоминал Зарецкий и полные загадочности слова покойного Ютнера, сказанные при свидании на Мойке, в Петербурге: «Как знать, как знать, Зарецкий…» Что он имел в виду, этот многоумный натуралист, более ученый, чем управитель Охоты? Ужели считал, что Кавказу будет лучше в Гамбурге, чем в Беловежской пуще? «Как знать, как знать…»

Сохранилось и еще одно письмо, адресованное Дануте Зарецкой, письмо от ее институтской подруги Вали, несомненно, ответ на письмо, в котором молодая мама извещала подругу о благополучном рождении сына Мишеньки, который «оказался на редкость спокойным, крупным (представляешь, почти девять фунтов и росточком чуть менее четырнадцати вершков!) и головастеньким. Он почти не кричит, спит да кушает, а я гляжу на него и никак не могу наглядеться. Ужели мое? Наше с Андреем? На кого похож? Бабушка Соня уверяет, что вылитый отец, а мне сдается, что прекрасный, как моя молодая мама, чей портрет висит в доме тети, где мы все живем и где доктор Войнаровский с помощью умелой и ловкой Катюши, о которой я уже писала тебе, приняли маленького хлопчика, впервые вдохнувшего глоток кавказского воздуха».

В этом письме отчетливо прозвучали и тревожные мысли Дануты об опасностях, которые окружают ее мужа и Сашу Кухаревича, с которым Валя была знакома. «В Псебай вернулся, — пишет Данута, — тот страшный человек, который стрелял в Андрея. Мне долго не говорили об этом, но слухом земля полнится. Он был на волосок от смерти. Это месть ревнивца, хотя и не доказанная. Наемник еще раз выслеживал Андрея, но наши друзья ранили его. Негодяй долго валялся по лазаретам, выжил и вернулся в станицу. Сердце мое переполнено постоянной тревогой, ведь Андрей, как и прежде, по многу дней в лесу… Зима для меня стала самым хорошим временем года: муж почти все дни находится дома. Тогда тревоги мои проходят и я чувствую, как счастлива!»

3

Да, Ванятка Чебурнов только через шесть месяцев вернулся из госпиталя.

Вернулся живой, но, как говорится, не в форме. На всю жизнь он остался хромым, да так неудачно, что ни в далекий путь, ни в седло уже не годился: подстреленная нога сделалась как палка — не гнулась в колене, а волочилась, и, чтобы переступать, Ванятке приходилось делать этой чертовой ногой далекий полукруг, дабы не зацепить за землю.

В станице поговаривали, как горько жаловался он, что не придется ему хаживать по горам да постреливать кабанов и зубров. И как, хлебнув вина с брательником и соседями, скрежетал зубами и клялся жестоко отомстить за уродство. Казенный лесничий не навестил Ванятку, но с Семеном он встречался и, возможно, подбросил «на инвалидность» деньжонок, потому что вскорости Ванятка купил себе коня и рессорную коляску. Нашел дело — возить пассажиров из Псебая в Лабинскую и далее. Но в горы на той коляске ходу ему не было.

Псебайские власти и люди прямо заинтересованные — урядник Павлов, Никита Иванович Щербаков, Зарецкий, Кожевников — собрались в охотничьем доме князя, вызвали обоих Чебурновых и устроили им допрос. Гильзы со сбоченными ямками в пистонах, винтовка Ваняткина находились тут же. Толковали о казацкой чести и, минуя суд гласный, решили наказать человека, чья причастность к покушению на Зарецкого была для всех очевидна.

Ванятка все отрицал, но факты уличали его, станичники готовились вынести суровое решение — выселить меньшого Чебурнова из Псебая, как вдруг заявился Улагай, сурово произнес «честь имею» и потребовал доложить, что тут происходит. Есаул побледнел, когда Щербаков довольно прозрачно высказался о причастности «третьего лица» к покушению на тропе. С неожиданной яростью Улагай объявил, что оскорбление, нанесенное ему, пусть даже в иносказательной форме, будет смыто кровью, и бешеными глазами уставился на Зарецкого. Хорунжий тоже побледнел, вскочил и, сказавши: «Я готов, присылайте секундантов», выдержал взгляд есаула. Улагай не ответил, а затем усмехнулся и заявил, что по праву старшего офицера он закрывает это «незаконное сборище», оставляя за собой закон самому разобраться в происшедшем.

Тут уж ничего не поделаешь!

Секундантов он так и не прислал. Дуэль не состоялась. Но слова «смыть кровью», конечно, не забылись.