Еремей Парнов - Мальтийский жезл

• Название: Мальтийский жезл
• Автор: Еремей Парнов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 1987

Приключенческий роман «Мальтийский жезл» — третья книга трилогии.

Первые две: «Ларец Марии Медичи» и «Третий глаз Шивы». В романе рассказывается о проблемах современной науки и ее нравственных аспектах, о нелегкой работе криминалистов, и об удивительных тайнах, уходящих в глубь веков.

---

— Ну и что с того? — на повышенных тонах возразил Целиков. Скорее всего, ему просто хотелось поговорить, чтобы поскорее снять напряжение. — Свалиться тоже можно по-разному. Одно дело — случайно поскользнулся и упал, и совсем другое…

— Ладно! — раздраженно оборвал Люсин, заставив слегка обиженного Целикова примолкнуть. — Нечего переливать из пустого в порожнее. Что дальше будем делать, Борис Платонович?

— За Солдатенковой надо бы послать.

— Родным предъявим, дочери, — сказал Люсин и добавил с недоброй усмешкой: — Зятю.

Гуров пожевал губами, взглянул на угрюмо-сосредоточенное лицо Люсина и махнул рукой:

— Пусть увозят…

— Скажи им, — коротко бросил Люсин участковому, кивнув на санитаров. — В карманах больше ничего нет?

— Кроме ключей и мелочи.

— Посмотрим, подойдут ли к замку, — Люсин понимающе кивнул Крелину. — Не подкинули же ему их?

Эксперт лишь пожал плечами.

— И браслет куда-то подевался, — пробормотал Владимир Константинович, думая о своем.

— Какой браслет? — разом спросили Гуров и Крелин. Санитары задвинули носилки в машину, затарахтели моторы, и в студеном прозрачном воздухе разлился запах отработанного бензина. Сейчас он показался Люсину до отвращения неприятным.

Озеро блестело под безоблачным небом невозмутимой синевой летних дней, хотя леса вокруг, тронутые последними пламенеющими мазками, сквозили оцепенелой пустотой. Изредка посверкивающий то здесь, то там гребешок пены лишь подчеркивал безмятежную чистоту горизонта.

— Сейчас бы в баньку, а потом пообедать! — вздохнул Целиков. — Как, мужики?

— А это, между прочим, идея! — поддержал Борис Платонович. — Пообедать действительно не мешает. На вокзале в Клину очень даже недурно кормят. Ты как, Константинович?

— Нам с Крелиным еще надо к Степановне заглянуть. А вы, конечно, давайте. — Коротко кивнув, он зашагал к машине.

— Чего это с ним сегодня? — тихо спросил Целиков, глядя вслед Люсину.

— Переживает, — сочувственно вздохнул Гуров.

— А я не переживаю?

— Так у каждого это по-разному. Ты, например, радуешься, что завершился решающий этап, и это справедливо, потому что висевший над всеми нами гнет не давал свободно вздохнуть. Мы действительно выполнили свою работу, нашли пропавшего человека. Но, положа руку на сердце, в каком виде? То, что для тебя чуть ли не конец, одним словом, завершение, для него только начало. Не мы же с тобой преступников ловить будем?

— А может, и не придется никого ловить? Экспертиза еще своего слова не сказала. Чего раньше времени волноваться?

— Вот я и толкую, что ты можешь спокойно ждать, а он не может. Недаром он так упорно бил в одну точку. Как бы там ни было, а по его вышло. Нашли.

— А если бы водолаз не заметил?

— Но ведь заметил все-таки! Чего теперь гадать попусту? Однако подзаправиться действительно следует. У меня под ложечкой такое сосание, что нет никаких сил терпеть. Космический вакуум. Отпусти понятых, капитан.

…Сад ведовских зелий, куда Люсин с Крелиным вошли, отворив жалобно скрипнувшую калитку, наводил уныние. Травы на куртинах и грядках увяли, давно облетевшие розы топорщились колючими прутьями, и лишь чертополох в глухом углу стойко противостоял иссушающим ночным заморозкам и гипнотическому дыханию неукротимо подступавшей зимы. В слегка подрагивающей паутине запутались семена. Сумрачный дом больше чем когда бы то ни было напоминал запечатанный склеп. Окна были скрыты за тяжелыми черными ставнями, дверь заперта, и никто не откликнулся на стук.

— Может, отлучилась куда? — подумал вслух Крелин.

— А ставни?

— Значит, уехала ненадолго.

— Откуда это видно, что ненадолго?

— Так, подумалось почему-то…

— Делать нечего, — Люсин подкинул на ладони ключи. — Придется сходить за понятыми.

— Ты чего, огорчился? Небось надеялся, что опять угостят вкусной похлебочкой?

— Тебе, я вижу, здорово весело, Яша, а мне, представь, не очень.

— Мировая скорбь? Я тебя уже предупреждал однажды, что нельзя поддаваться настроению. — Крелин перехватил вновь подброшенную Люсиным связку ключей и сунул ее к себе в карман. — Если бы все полицейские и врачи переживали каждую смерть так трагически, то в мире давным-давно не осталось бы ни врачей, ни полиции. Не укорачивай себе жизнь, Люсин. Да что там жизнь! Раньше или позже, как говорится, все там будем. Болезни — вот чего надо по-настоящему опасаться. Побереги нервы, Володя.

— Вовсе не в том дело. — Люсин надулся, словно застигнутый на месте преступления дошкольник, и отвел глаза. — Просто мне немного не по себе. Может, погода, может, давление подскочило.

— Знаю я эту погоду! Постарайся усвоить одно: на нас, в первую очередь я подразумеваю тебя, нет и тени моральной ответственности. Ты понял? Солитов был убит — то есть я полагаю, что он был убит, — задолго до того, как тебе поручили дело. Так какого, прости меня, черта ты нервничаешь? Делай свою работу и радуйся жизни, которая нам тоже дана не на век… Сколько ему было? Я позабыл.

— Семьдесят три.

— Нам бы с тобой дожить! Ей-богу, Володя, ты мне ужасно не нравишься. Так нельзя. При нашей службе смерть нужно воспринимать с минимальной затратой эмоций. Иначе попадешь в реанимацию или, хуже того, — в психбольницу.

— Так ведь смотря чью смерть, Яша! Ты представить себе не можешь, что это был за человек. Даже ты! За эти месяцы он, как бы тебе объяснить, стал для меня очень близким, живым, что ли. Да, я упорно искал все это время его труп и вроде бы даже знал, что найду, но в глубине души на чудо надеялся. Готов был ухватиться за любую соломинку. Так бывает, Яша, ты сам это знаешь. Мы ведь не заблуждаемся насчет собственного конца, все распрекрасно знаем, даже разряд, по которому похоронят…

— И все же? — спросил Крелин, облизав пересохшие губы.

— Всегда рады поверить, что с нами, как бы это точнее выразиться, все случится немножко не так.

— А как, ты, случайно, не знаешь?

— Брось иронизировать. Ведь ты прекрасно понимаешь, что именно я пытаюсь сказать.

— Допустим, но какое это отношение имеет к…

— О, самое прямое! Когда Юрка позвонил мне среди ночи из неведомого мне Турнова и принялся молоть несусветную чушь про какой-то там эликсир Розенкрейца, про сон на двадцать четыре года и вообще про Рипа ван Винкля [152], я в первую секунду чуть не запрыгал от счастья. Не то чтобы поверил всей этой ахинее — ты ведь знаешь, чего способен нагородить Березовский, когда его несет над землей, — но на какое-то мгновение заколебался. Чем черт не шутит! А вдруг?.. И вот теперь уже не может быть никаких «вдруг». Только что я распрощался с прекрасным человеком, чей образ собрал по крупицам, к которому привык и прикипел сердцем. Не знаю, понятно ли я говорю? Юрка бы понял. Ведь он писатель и, наверное, давно догадался, что нет лучшего материала для лепки, чем собственное воображение.

— С такими воплощениями легче расставаться, Володя. Они не оставляют после себя трупов.

— Похоже, ты все-таки понял, — благодарно кивнул Люсин, присаживаясь у крыльца. — А сейчас не сочти за труд — приведи понятых. А я пока посижу, погреюсь на последнем солнышке.

— «И это пройдет» — как было выгравировано на кольце библейского царя Соломона [153]. Вот мудрость жизни. Но она дает и некоторое утешение. Не в пример познанию, которое лишь умножает скорбь. Для твоего сведения, Флобера как-то нашли лежащим в беспамятстве. «Только что умерла госпожа Бовари» [154], — объяснил он, когда его привели в чувство. Поэтому не завидуй создателям бесплотных форм. У них тоже есть свои огорчения. Причем такие, которые нам и не снились. Им даже приходится убивать своих героев. Как Бальзаку, который едва не заболел, когда умер старик Горио [155].

— Ты-то откуда все это знаешь?

— Я давно не расту над собой, как хохмил в годы нашей молодости какой-то эстрадный трепач. Я перестал штудировать перед сном работы по специальности. Я читаю только художественную литературу. Причем отдаю предпочтение древней жизни. Чем древнее, тем мне больше нравится.

— Утешает в горестях?

— И утешает, и наставляет на ум… А понятых я тебе достану из-под земли. Сиди себе спокойно, дыши озоном. Все-таки нет ничего лучше сосен! Чувствуешь, какой аромат?

Когда Крелин привел живущего по соседству старичка Караулкина и юную почтальоншу Таню, Люсин, превозмогая охватившую его дремотную слабость, отомкнул оба замка, демонстративно распахнул и, словно прощаясь, медленно притворил дверь.

— Что и требовалось доказать, товарищи, — заметил он с наигранной беспечностью.

Понятые, осведомленные Крелиным по дороге насчет тонкостей предстоящей процедуры, понимающе закивали.

— Жалко Георгия Мартыновича, — Караулкин под конец прослезился. — Редкого душевного совершенства был человек! Да будет земля ему пухом. А вам спасибо: хоть похоронят теперь достойно. Рядом с хозяйкой, с Анной Васильевной. Я знаю могилку, могу показать, если надо.