Еремей Парнов - Мальтийский жезл

• Название: Мальтийский жезл
• Автор: Еремей Парнов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 1987

Приключенческий роман «Мальтийский жезл» — третья книга трилогии.

Первые две: «Ларец Марии Медичи» и «Третий глаз Шивы». В романе рассказывается о проблемах современной науки и ее нравственных аспектах, о нелегкой работе криминалистов, и об удивительных тайнах, уходящих в глубь веков.

---

— А настаивать? — улыбнулся Люсин, припомнив прежние уроки.

— И настаивать, — одобрительно кивнула Аглая Степановна. — Не поймал еще того нелюдя?

— Ищут его, будь уверена, по всем городам и селам. Все приметы известны, вплоть до наколок. Никуда он не денется.

— Как же, видела я его портрет — чистый изверг!

— Не скажи, Степановна, с виду вполне благообразно выглядит.

— Ничегошеньки ты не смыслишь, вот чего я скажу! Одно обличье в нем человеческое, а души нет, мертвая в нем душа. Такой родную мать убьет — не поморщится… Как же это его до сих пор не схватили? Ведь прямо на морде написано!

— Всяко бывает… Жизнь вообще хитрая штука. Ведь почти все, если вдуматься, на случае построено. Однако даже самые малые вероятности умножаются, растут, и рано или поздно…

— А так бывает, чтоб вообще никогда не споймали?

— Бывает, — вынужденно признал Люсин. — Не часто, но бывает, и примириться с этим нельзя.

— Вот и не примиряйся.

— Будь спокойна. Этого я добуду из-под земли.

— Я тебе верю, — она понимающе опустила изборожденные малиновыми жилками веки. — Чаек-то мой пьешь? Помогает?

— Спасибо тебе за все, замечательный чай. Только им и спасаюсь, — не сморгнув глазом, поблагодарил Люсин, хотя так и не удосужился испробовать целительного зелья, всякий раз откладывая до более благоприятной поры.

— Врешь, поди… И чего вертишься, как на шиле? — Аглая Степановна одарила его умудренной улыбкой, в которой была тихая печаль всепрощения. — Никак бежать уже навострился?

— Пора, через сорок минут мой поезд.

— Ну так ступай, коли не терпится…

Проводив гостя, Аглая Степановна собралась на старую базарную площадь возле пассажа, где по воскресеньям устраивались народные гулянья. Как прежде на ярмарках, прямо под открытым небом торговали горячими бубликами, рыбными пирогами. Кипели ведерные самовары, не давая остыть заварке в окутанных паром расписных чайниках. И чего только не было на тех самобраных столах! И сбитень в высоких графинах, и поджаренная в сухариках бычья печенка, и, конечно, крутые яйца, проваренные до резиновой синевы.

Подвязавшись штопаным оренбургским платком, старая женщина смахнула повисшую на реснице слезинку, запахнула плюшевый жакетик и поспешила на улицу. Показалось нестерпимо горько остаться сейчас одной в необжитой комнатенке, которую она еще не привыкла считать своим домом. Среди людей, хоть они и проходили мимо, не задержав взгляда, ей становилось как-то спокойнее, оседала едкая тревога, отпускало неутешное ожидание.

Она подкормила крошками ранних, умилительно попискивающих синичек, полюбовалась рыжей кошкой, воровато огибавшей углы, и тихонько двинулась к площади, где мажорными тактами марша гремели уличные репродукторы. Обстановка в городе была почти праздничная. Все чаще попадались раскрасневшиеся на морозе молодые папаши, тащившие спеленутые елочки, покачивались запутавшиеся в проводах разноцветные воздушные шарики.

Долгий звук отходящего поезда, едва различимый за медью оркестра, отозвался благодарным порывом. Ее так и потянуло торопливо вбежать в вагон, занять свое место на полке и долго-долго куда-то ехать, глядя в затуманенное морозцем окно. Но некуда было ей ехать. Она так и не поняла, зачем приезжал Люсин. Неужели только из-за наследства? Но то, что он все-таки нашел ее и даже привез гостинцы, было необыкновенно трогательно. Жизнь не очень-то баловала ее подобным вниманием.

Заметив в подворотне бабу с мешком семечек, Степановна нерешительно потянулась за истрепанным кошельком.

— Почем? — спросила она, зачерпнув на пробу.

— Тридцать копеек.

— Ишь ты! Чего так дорого?

— А попробуй вырасти! — крикливо отозвалась торговка.

— Так каждую весну в огороде сажаю, — возразила

Степановна и вдруг осеклась. Грядкам и клумбам, а может, и веснам — кто знает? — пришел конец. Она покорно вручила мелочь и, оттопырив кармашек, дала пересыпать туда пыльный граненый стакан семечек. Пусть все идет, как идет. По крайней мере, есть чем порадовать оголодавших синиц, которым приелось, поди, сухое крошево да терпкая горечь рябины.

Не осознавала еще Аглая Степановна, что это распрямляется понемногу ее зажатая в тисках душа. Пусть звал за собой затухающий стук колес и с новой болью вспоминалось все то, чему нигде и никогда не дано повториться, но уже тянулись робкие корешочки в необжитую пустоту.

Музыка разливалась все громче, и с каждым шагом отчетливей различался бодрящий площадной гомон. В самом конце улицы блеснул расходящийся клин прозрачной синевы. Над булыжником мостовой веселыми змейками завивалась поземка. А там и каменные ступени открылись взгляду, пузатые колонны пассажа, где в темных нишах оживленно сновал народ. Только флагов и кумачовых транспарантов недоставало до полного праздника. А так ликующее зимнее благолепие: белые халатики продавщиц, надетые поверх пальто и шубеек, убеленный скат крыши и алебастровая колокольня с золотым ослепительным шишаком.

Голову в меховой шапке, возвышавшуюся поверх других, Аглая Степановна увидела издали, а узнала еще до того, как устремила прицельно сузившиеся глаза. Ее словно толкнуло что-то, заставив съежиться, как от внезапной рези. Краснолицый парень в распахнутом полушубке, присев на балюстраду рядом с накрытым столом, переливал вино в горло. Держа стакан двумя пальцами, он помахивал в такт глотанию надкусанным пирожком.

Она угадала безошибочно: тот самый. И медленно направилась к нему, не выпуская из поля зрения и боясь спугнуть пристальным взглядом. Всем существом своим, потрясенным до самых глубин, всей прожитой жизнью знала, что ему не устоять перед ней. Не скрытая сила, о которой судачили деревенские кумушки, не дремучая мана какая-нибудь, но абсолютная убежденность, поработившая душу и тело, несла Аглаю Степановну на кромке кипящей волны. Сбросив годы и немощи, даже как будто бы потеряв вес, летела она над площадью, словно не касаясь заледенелой земли.

Никто не видел этого стремительного полета. И она, проносясь сквозь расступавшуюся толпу, не замечала других. Словно вокруг была заснеженная пустыня, утопавшая в дымной полумгле.

То единственное лицо, чьи самые мелкие черточки различались с нечеловеческой зоркостью, лишь отдаленно напоминало фотографию в милицейской листовке, но ошибки быть не могло: она настигла врага. И знала, что сможет сделать с ним все, что захочет, и сделает это, превратив в безвольный манекен.

И все силы, которые еще оставались в ней, слила в единый порыв.

Примечания

1

Государственный комитет по внешним экономическим связям

2

…геральдический цветок чертополоха… — Изображение цветка чертополоха входит в шотландский герб.

3

…«Салернский кодекс здоровья» Арнольда из Виллановы и «Ботаники первоисточные основания», изданные в 1785 году в Санкт-Петербурге Максимовичем-Амбодиком… — Арнольд из Виллановы (1295—1313), испанский врач и алхимик. Один из представителей медицинской алхимии. В «Салернском кодексе…» вместо четырех Аристотелевых первоэлементов предложил свои первоэлементы (соки-«гуморы», светлая желчь, черная желчь, флегма и кровь), тем самым перенеся алхимические действа с металлов на человека. — Комментарии кандидата исторических наук Кунаева С. В.

4

Максимович (Нестор Максимович Амбодик, 1744—1812), профессор акушерства. Перевел и издал значительное количество сочинений по медицине.

5

«Основы фармакологии».

6

…древнеиндийской «Яджур-веды» и тибетской «Джуд-ши». — Яджурведа — один из четырех древнеиндийских сборников — Ригведа, Самаведа, Яджурведа, Атхарваведа, — представлявший собой собрание формул, произносимых при жертвоприношениях. Включает две части — Черную и Белую Яджурведу. «Джуд-ши» излагает основы тибетской медицины.

7

Диоскорид (III или II век до н. э.) — греческий писатель. Автор трудов по медицине и ботанике. Его пять медицинских книг, включающих множество рецептов и предписаний, были впервые изданы в Венеции в 1499 г. и переведены на многие языки.

8

…ученых трудов Раймунда Луллия, Теофраста Бомбаста Парацельса фон Гогенхейм, Альберта Великого и Николая Фламеля… — Раймунд Луллий (ок. 1235 — ок. 1315)—испанский мыслитель, который, по преданию, владел секретом получения философского камня и, будучи заточен в тюрьму, тайно чеканил монеты из алхимического золота. Автор книги «Великое искусство» и ряда других произведений по алхимии. Аврелий-Теофраст Бомбаст фон Гогенхейм, называемый Парацельс (1493—1541) —знаменитый швейцарский врач, химик и философ. Представитель медицинской алхимии — ятрохимии. Считал, что в основе мира лежат три субстанции: соль, сера, ртуть. Для Парацельса, являющегося предтечей научной революции XVI в., характерно причудливое смешение средневековых полумистических представлений и основ научных знаний, особенно в области медицины. Альберт Великий (или Альбрехт Больштедт, 1193—1280) — ученый доминиканский монах, богослов и естествоиспытатель. Подробно описал мышьяк и его соединения и оставил ряд трудов энциклопедического характера, обобщающих опыт алхимии XIII в.: «Книжица об алхимии», «Пять книг о металлах и минералах». Николай Фламель (1330—1418) —средневековый алхимик, согласно легенде получивший в 1383 г. трансмутационное золото и серебро.