Сергей Павлов - Аргус против Марса

• Название: Аргус против Марса
• Автор: Сергей Павлов
• Жанр: Романтическая фантастика

---

– Торгую. Грезы и иллюзии оптом. Поставляю реквизит, приборы и целые программы по собственным сценариям зрелищно-увеселительным заведениям Европы и Америки. Любопытный товар, не правда ли? Однако выгодный.

– Ты конкурируешь с Витторио Керлатто?

– Ни в коем случае. Керлатто – это ловкость шарлатана. Мицуда – ловкость ума. Я не только владелец фирмы, но и ее главный выдумщик. Без ложной скромности могу сказать, что мне удалось создать немало оригинальных иллюзионных эффектов. Никакой мистики здесь, разумеется, нет и в помине: сколько-то оптики, немного кибернетики, радиоэлектроника, новые материалы, продуманная композиция света, тени и красок, плюс использование некоторых физиологических особенностей человеческого зрения. Что еще? Искусно подобранные музыкальные ритмы, наконец – мастерство

исполнителей. Впрочем, ты сейчас убедишься сам, до какой степени можно ввести в заблуждение человеческий глаз. Но я – честный предприниматель, Анри. Пусть это звучит парадоксом, но я беру деньги только за стопроцентный обман.

В центральной, богато убранной ложе просмотрового зала стояли два ряда белых пенопластовых кресел и небольшой пульт на колесной треноге. Под ногами путался кабель.

Тотчас за японцем и Бертоном в ложу вошли еще трое: два незнакомых мужчины и женщина – секретарь Мицуды.

Японец представил их друг другу.

– Мистер Кросби, мистер Драйберг, месье Арман Роше, Владелец варьете в Лионе.

– Очень рад, – равнодушно сказал пожилой толстый мужчина. На этом, видимо, исчерпывался весь его запас французских слов, потому что, подумав, он добавил, неизвестно к чему: – О'кей.

– Прошу садиться! – новым и каким-то вкрадчивым голосом пригласил Мицуда. И, обращаясь к Бертону, пояснил: – Мистер Кросби – продюсер, хозяин зрелищных предприятий в Калифорнии, один из самых уважаемых моих клиентов-заказчиков. Мистер Драйберг – его консультант по вопросам рекламы. Он же переводчик.

Бертон промолчал. Японец склонился к микрофону на пульте:

– Антуан! Что там у вас?

– Готово! – отозвался репродуктор.

– Предупреди остальных: в сценах с привидениями поменьше философии, побольше динамики. Даю сигнал на режиссерский пульт!

На доске перед креслом Мицуды вспыхнул красный глазок.

– Начали!

Зашуршала поднимаемая штора, открывая взгляду круглый зал. Белый потолок конусом с темным отверстием посредине, прозрачный, видимо, стеклянный пол, вместо стен – алюминиевые жалюзи.

Освещение померкло. В дальнем конце зала в стене образовалась голубая щель... Там, в клубке синих теней, под медленный волнующий ритм мелодии зарождались обещанные Мицудой грезы.

...В глубине сцены возникает волокнистая спираль галактики. Излучения мириад далеких солнц сливаются в красноватое зарево. На фоне его – двое: мужчина и женщина в легких костюмах космонавтов, он – в голубом, она – в розовом. Бенито и Эвридика. Полная невесомость – она в движениях, в мелодии музыкального сопровождения. «Космонавты» разыгрывают сложную акробатическую пантомиму, витая в пространстве, как воздушные шарики. Сцена прощания. Трогательный поцелуй. Он надевает шлем, включает невидимые двигатели и, подобно звездному кораблю, уносится в сторону галактической спирали... Эвридика в отчаянии. Скачут, беснуются звуки джазовой музыки. Выражение лица Эвридики меняется, глаза вспыхивают, телодвижения становятся непристойными. В сторону летят перчатки, расходятся застежки-молнии, разрезая костюм на части. Космический стриптиз... Обнаженное тело продолжает извиваться в пространстве под ударами джазового ритма.

Американцы кивают. Это им определенно нравится.

Сцены иллюзионного ревю сменяют одна другую. Коварная русалка увлекает влюбчивых аквалангистов на дно морское, превращает их в дельфинов и катается на них. Привидения играют в регби и танцуют твист. Блестящее мастерство постановщика и исполнителей, ошеломляющая техника спектакля принесены в жертву откровенной вульгарности многих эпизодов: японец знал вкусы своих заказчиков. К концу спектакля Бертон еле сдерживал зевоту, его тянуло уйти, но не хотелось обидеть друга.

Но вот привидения исчезли в своих гробах, и занавес опустился. Мицуда вопросительно глядел на американцев.

Мистер Кросби обратился к своему советнику:

– Скажите господину Мицуде, что нашей публике это будет по вкусу. Теперь мы сможем успешно конкурировать с телевидением. Желательно только в окончательном варианте ревю иметь побольше...

– Чего именно, мистер Кросби? – осведомился Мицуда. – Наши гарантии учитывают любые требования клиентуры.

– Побольше секса, господин Мицуда!

Бертон рассмеялся.

Прошло пять дней.

Бертон старался как можно реже выходить из маленькой, удобной комнаты, предоставленной ему гостеприимным хозяином. Раза два или три к вечеру Бертон исчезал и возвращался поздно. Мицуда догадывался, что он бывает в порту.

В первой половине дня в комнате Бертона царила тишина. Во второй половине наступало время репетиций в студии, и тогда комната превращалась в резонансный ящик: жужжали трансформаторы, доносился рев громкоговорителей, гремел джаз.

Каждый день утром приходила Люсьена – секретарша Мицуды. Она приносила все, что просил Бертон, наводила в комнате порядок. Иногда они вместе пили кофе за маленьким столиком, и Бертон не знал, куда деваться от взгляда ее умных, пытливых глаз. Говорили о пустяках. Вечерами, прогуливаясь в старом парке академии, он вспоминал этот взгляд и смущенно пожимал плечами.

Мицуда захаживал редко. Но сегодня он принес бутылку хорошего коньяка: захотел выпить с другом по случаю завершения работы над новым спектаклем. Бертон заметил, что Мицуда чем-то угнетен.

Выпили сразу по большому бокалу.

– Семнадцать лет! – воскликнул Мицуда. – Подумать страшно, Анри!

– Согласен, Ми. Семнадцать лет назад мне было двадцать девять, – отозвался Бертон.

Мицуда, казалось, не слышал. Бертон глянул в его отсутствующие глаза, больно защемило под сердцем.

– Семнадцать лет! – повторил Мицуда с каким-то странным волнением. – Чтобы увидеть свою внешность, достаточно посмотреть на себя в зеркало... Но чтобы заглянуть в свою душу, нужно встретить старого друга. Великий бог, что ты наделал со мной!

Щуплое тело японца содрогалось в рыданиях. Выпавшая из рук сигара дымилась на ковре. Пепел, просыпанный на рукав пиджака, попадал в глаза. Попадал в самое сердце. Пепел, пепел, пепел...

Кучки еще горячего пепла скользят по лопате. Лопата скользит по обгорелым костям, не держится в слабых руках. «Шнель, япанишес швайн, шнель!» Кучи пепла растут. Даже ветер не в силах поднять этот тяжелый, жирный, еще горячий пепел. Ветер пролетает мимо, унося за колючую проволоку дым из страшной трубы и слабый человеческий плач. «Шнель, япанишес швайн!» Лопата гребет быстрей и быстрей. Не руки, нет – она сама подчиняется окрику: «Зо, яволь. Нимм дас зайне фрюштюк» [Быстрее, японская свинья, быстрее! Так, хорошо. Получай свой завтрак! (нем.)]. Прямо в лицо бросают дохлую кошку. Грубый хохот. «Цу тиш! Гутен аппетит!» [За стол! Приятного аппетита (нем.)]. Автоматная очередь. Ветер уносит крики и стоны. И дым...

– Мужчины не плачут, Ми.

– Прости, Анри, старею, нервы...

Мицуда долго протирает очки.

– Ми, ты хочешь знать, почему я здесь?

– Ты говорил, Анри.

– Нет... я сказал не все. Ты думаешь, мне жаль отдать свое изобретение людям? Нет, не жаль, Ми. Но оно дает им в руки опасное могущество. Нельзя допустить, чтобы им завладели маньяки в военных мундирах. Иначе пепел новых жертв ляжет в озера крови и слез...

– Пепел... Пепел... Слезы и кровь. Да... Да... – и Мицуда снова низко опустил голову.

– Перестань, старина. Погибших не вернешь, – сказал Бертон. – Кстати, не слыхал ли ты, в каком лагере погибла Вики?

– Не знаю, нет... Но мне известно – кто.

Бертон подался вперед, до боли в пальцах сжав подлокотники кресла.

– Кто предал? Кто? Говори! Он жив?

– Насколько мне известно – да. Он из тех, кого в Западной Германии называют «подводниками». Ты, вероятно, знаешь, что в ФРГ сейчас проживает больше двух сотен гитлеровских военных преступников, которые официально числятся умершими. Бывший гауптштурмфюрер СС Фридрих Кунц был похоронен по всем правилам, но потом всплыл в Оснабрюке. Он выдает себя за эльзасца, хотя на самом деле – судетский немец. Сейчас он носит имя Франца Гюбнера.

Кулак Бертона с силой обрушился на хрупкий столик.

Была уже половина первого ночи, когда Мицуда вернулся к себе в кабинет. Достав кофейник, он выпил подряд несколько чашек холодного черного кофе. Внезапно до него донесся сдавленный крик.

Дверь распахнулась. Вошли двое, в шляпах, в светлых плащах. Третий остался стоять в коридоре. Левой рукой он крепко держал за локоть Люсьену, в правой был пистолет.

– Проходите, господа, – сказал Мицуда. – Я ждал вас. Отпустите девушку: она все равно ничего не знает.