Чарльз Уильямс - Война в небесах

• Название: Война в небесах
• Автор: Чарльз Уильямс
• Издательство: АСТ, Terra fantastica
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-011578-4, 5-7921-0461-1

Это — Чарльз Уильямc. Друг Джона Рональда Руэла Толкина и Клайва Льюиса.

Человек, который стал для английской школы «черной мистики» автором столь же знаковым, каким был Густав Майринк для «мистики» германской. Ужас в произведениях Уильямса — не декоративная деталь повествования, но — подлинная, истинная суть бытия людей, напрямую связанных с запредельными, таинственными Силами, таящимися за гранью нашего понимания.

Это — Чарльз Уильямc. Человек, коему многое было открыто в изощренных таинствах высокого оккультизма. Человек, чьи книги приоткрывают для внимательного читателя путь в Неведомое…

---

Может быть, на нее подействовал разговор со следователем, а может, ее внимание и впрямь обострилось, но во вторник трое, нет, даже четверо посетителей не укрылись от ее бдительного взора. В издательстве рабочий день заканчивался в шесть часов, а около половины пятого секретаршу одарил благосклонной улыбкой мистер Персиммонс-старший и тяжело прошагал в сторону кабинета сына. Примерно в четверть шестого в коридоре возникло слабое сияние — явилась Барбара Рекстоу с сыном Адрианом, довольно редкие посетители, заходившие в издательство не чаще трех-четырех раз в году, и тоже исчезли на лестнице. А между двумя этими визитами перед дверью приемной замялся вежливый, круглолицый священник, в конце концов решивший поинтересоваться, у себя ли мистер Морнингтон. Секретарша препоручила его заботам подвернувшегося мальчишки-рассыльного и вернулась к своему реестру.

Грегори Персиммонс, к удивлению и немалому облегчению своего сына, стряхнул то глумливое настроение, которое владело им в пятницу. Он деловито обсуждал балансовую ведомость, словно других проблем на свете для него не существовало. Между делом поздравив сына с результатами расследования, подходившего, видимо, к концу, ибо полиции так и не удавалось обнаружить убийцу, он совершенно естественно перешел к разговору о своей книге, словно и не ждал от Стивена ничего, кроме безоговорочного одобрения. Не заметив в голосе отца издевательских интонаций, Стивен с удивлением услышал свой собственный голос, обещавший выпустить книгу еще до Рождества (разговор происходил в начале лета). Он так расщедрился, что пообещал уже на следующей неделе прикинуть смету расходов и возможную отпускную цену.

Напоследок Грегори Персиммонс сказал:

— Между прочим, я видел вчера Тамалти. Он хочет снять один абзац в своей книге и боится, не поздно ли. Он послал Рекстоу открытку, но я, пожалуй, присмотрю сам, чтобы все было в порядке. Зайду-ка я к Рекстоу.

— Конечно, — кивнул Стивен. — Сейчас подпишу бумаги и освобожусь минут через десять.

Когда дверь за отцом закрылась, он покачал головой, подумав про себя: «Он не пошел бы туда, если бы и в самом деле убил там человека. Нет, он просто меня разыгрывал.

Жуткие шуточки, но он такое любит».

Неврастения Лайонела была поглубже, чем у его начальника, но работы во вторник навалилось столько, что стало не до нее. Еще с утра к нему заглянул Морнингтон и попросил гранки «Священных сосудов».

— Я тут видел одного архидиакона, — сказал Морнингтон, — он сегодня зайдет ко мне. По-моему, архидиаконы должны интересоваться фольклором, как ты думаешь? Они и сами-то — живой фольклор, уж больно у них вид такой… доисторический. Жрецы, жрицы, древняя традиция, но от них немало зависит, а нам ведь реклама нужна. «Ставьте на архидиакона, — вскричал Морнингтон. — Вперед, Кастра Парвулорум! — таковы были его последние слова», — дурачась, воскликнул Морнингтон.

— Если бы последние, — сказал Лайонел. — Гранки вон там, на полке. Забирай и катись. Все, все забирай.

— Да не нужны мне все. Своих дел хватает. Убийства и праздники у нас не каждый день.

Морнингтон выкопал нужные гранки из-под стопы других и ушел. Когда с дневной почтой принесли открытку от сэра Джайлса, больше похожую на криптограмму, и выяснилось, что надо убрать абзац на странице 218, Лайонел и не подумал вносить исправления в экземпляр, который он дал Морнингтону. Он просто отметил приговоренный абзац в рабочей, типографской корректуре, попутно обругав сэра Джайлса. Справедливости ради надо отметить, что правка пришлась на самый конец книги и серьезных неудобств не вызвала. Больше негодования вызвал почерк.

Лайонел разобрал только начало фразы: «Как мне и было предложено…» — и удивленно поднял брови. Дальше шел вообще нечитаемый текст, только цифра «218» монументальной пирамидой вздымалась в конце, требуя очевидных действий, хотя и оставляя причины в тени. Лайонел подписал листы в печать.

Архидиакон явился под вечер. В приветствиях, с которыми встретил его Морнингтон, далеко не все радушие было напускным. Клирик нравился ему, а вот рукописи — нет. Статьи о Лиге Наций сулили несколько часов нестерпимой скуки. Конечно, сам Морнингтон не обещал ничего, но перед тем, как направить рукопись на рецензию, ее надо хотя бы просмотреть, а Лига Наций занимала, без сомнения, почетное место в числе самых презренных для Морнингтона предметов. Такой наглый вызов аристократичности требовал, по мнению Морнингтона, немедленного установления авторитарной власти. Он хотел бы правления Платона или подобных ему и с тоской вспоминал суровый тон Платоновых «Законов». Однако, приветствуя архидиакона, Морнингтон ничем не проявил своих предпочтений и сел, чтобы потолковать о книге.

— Добрый вечер, добрый вечер, мистер… э-э… архидиакон! — Морнингтон вдруг вспомнил, что не знает его фамилии; впрочем, она должна стоять на титульном листе, надо бы срочно заглянуть туда. — Я ждал вас. Входите, присаживайтесь.

Архидиакон послушно сел в кресло, пристроил на столе сверток и с улыбкой произнес:

— Мистер Морнингтон, мне было бы совсем неловко, если бы я не знал, что это — ваша работа.

— Именно так и надо на это смотреть, — со смехом ответил Морнингтон, — Просто, ясно, жестко. Если бы вы хоть немного смущались, я бы вас пожалел, а это не принято, когда речь идет о рукописи.

— Я всегда полагал, — заметил архидиакон, — что отношения издателя и автора — это род дуэли, такой, знаете, безличной, абстрактной дуэли. Никаких чувств.

— Да неужели? — прервал его Морнингтон. — Спросите у Персиммонса, спросите у наших авторов — нет этого.

— В самом деле? — немного неуверенно произнес архидиакон. — Как странно. — Он взглянул на рукопись, все еще не выпуская веревочки, которой был перевязан сверток. — Вы знаете, — задумчиво продолжал он, — вряд ли я сейчас что-то чувствую. Не так уж важно, опубликуете вы это, опубликует ли вообще кто-нибудь. А вот я должен попытаться, ведь я действительно считаю, что идеи тут здравые. Но этой скромной попыткой я и намерен ограничиться.

— Очень уж вы спокойно к этому относитесь, — улыбнулся Морнингтон. — Почти все наши авторы полагают, что создали по крайней мере книгу века.

— Не поймите меня превратно, — сказал архидиакон. — Я тоже мог бы так думать — не думаю, но мог бы.

Моего поведения это не изменило бы. Никакие идеи не значат так много. В конце концов, даже Аристотель — только «ребенок, плачущий в ночи»…

— Что ж, так лучше для нас, — сказал Морнингтон. — Значит, вам все равно, примем мы рукопись или нет?

— Совершенно все равно, — заверил его архидиакон, отодвигая от себя рукопись. — Но если вы откажетесь, я, конечно, поинтересуюсь причинами.

— С вашей бесстрастностью, — разворачивая сверток, сказал Морнингтон, — зачем вам причины? Какой страшный довод способен поколебать это небесное спокойствие?

Архидиакон неопределенно пошевелил пальцами в воздухе.

— Человек слаб, — честно признался он, — и я не последний среди грешников. Но, кроме того, я в руке Божией, поэтому не важно, какие глупости я говорю и насколько искренно. Видно, мистер Морнингтон, в вашем издательстве подобрались очень тщеславные авторы.

— Кстати, об авторах, — ввернул Морнингтон, — не хотите ли взглянуть? Это гранки, книжка вот-вот выйдет. — Он протянул архидиакону «Священные сосуды».

— Это хорошая книга, да? — серьезно спросил архидиакон, принимая листы.

— Не успел прочитать, — смутился редактор, — но здесь есть одна статья о Граале, может, вам интересно…

Пока архидиакон перебирал листы, Морнингтон бегло взглянул на первую страницу рукописи. Там значилось: «Христианство и Лига Наций. Юлиан Давенант, архидиакон Кастра Парвулорум». «Слава богу, теперь я хоть знаю, как его зовут», — подумал он.

Тем временем третья посетительница со своим маленьким спутником вошла в кабинет Лайонела Рекстоу. Барбара выбралась в центр поискать Адриану подарок ко дню рождения, благополучно его купила и теперь зашла в издательство к мужу, как они и договаривались. Собственно, разговор был .еще недели две-три назад, но теперь, после пятничных ужасов, Лайонел ждал жену с удвоенным нетерпением. Ему казалось, что ее присутствие очистит кабинет от грязного налета, остававшегося здесь, хотя он и сомневался, сможет ли Барбара это вынести. Однако то ли она не придавала убийству такого значения, то ли щадила мужа, но ей удалось просто и легко пообещать зайти. На протяжении первых нескольких минут настойчивый интерес Адриана к почтовому штемпелю оказался для Лайонела спасительным якорем в море фантазий, возникших в его сознании. Все было бы хорошо, вот только Барбара немного переигрывала. Она присела на рабочий стол с таким бесшабашным видом, что сразу стало понятно: она все помнит, оба они притворяются. Зато Адриан действительно ничего не знал и не помнил. Лайонел смотрел на сына и думал, что тело под столом показалось бы ему не столько гнусным, сколько скучным. В худшем случае оно помешало бы тут бегать, но никак не помешало бы чувствовать и думать. Вот чего так не хватало самому Лайонелу, его мятущейся мысли — основательности. Он мучительно размышлял, какой из теней, проносящейся через страдалище, именуемое миром, удалось бы придержать его мысль, и не находил ничего. Адриан же методично изучил сначала штемпель, потом корзину, затем перешел к скоросшивателю, а потом его привлек телефон. Чтобы показать сыну, как он действует, Лайонел решил позвонить Морнингтону, но тут в кабинет вошел Грегори Персиммонс.