Майкл Роэн - В погоне за утром

• Название: В погоне за утром
• Автор: Майкл Роэн
• Жанр: Фэнтези

Действие романа «В погоне за утром», первого из серии романов о приключениях и преображении Стивена Фишера, разворачивается в современной Англии и на таинственной Эспаньоле – родине кровавого вудуистского культа Дона Педро. Это образец «умной» фэнтези, где основательный интеллектуальный и моральный багаж автора отнюдь не в тягость, но приходится как нельзя кстати главному герою в его путешествиях через время и пространство.

---

До тех пор, пока одна из них с поразительной внезапностью не остановилась позади меня, скрипнув тормозами. Она встала прямо на бордюр. Я круто развернулся, перепугавшись от неожиданности, и схватился за меч, а потом замер, полусогнувшись, когда бело-голубой свет мигнул мне прямо в глаза. Я никого не увидел, зато услышал голоса, твердые и резкие.

– ЭТО ОН! МЫ ЕГО ПОЙМАЛИ!

– УЧАСТОК? СВЯЖИТЕСЬ… ДА, МЫ КАК РАЗ СЛЕДУЕМ ЗА НИМ…

– СМОТРИ, СМОТРИ, ЗДОРОВЫЙ ПАРЕНЬ… ДАВАЙ С НИМ ПОЛАСКОВЕЙ… Эй, паренек!

Я вздрогнул и отскочил, когда хлопнули двери пустой машины.

– Господи Иисусе, что это? Мачете? – я посмотрел вниз. Инстинктивно я наполовину вытащил меч, и он выплевывал назад голубой свет, как ледяной огонь.

– АЛЛО! ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ ВООРУЖЕН, ПОВТОРЯЮ – ВООРУЖЕН…

– Эй, парень! Мы хотим просто перекинуться парой слов, никому вреда не будет! Так что убери свою палку, слышишь?

Я попятился и продолжал пятиться. Неожиданно в моей голове все ужасно прояснилось. Я никак не попаду в доки из полицейской камеры – или из психушки. Теперь я видел полицейского – дородного негра средних лет с огромными седеющими усами: он старался, чтобы его голос звучал ободряюще, но его толстая рука находилась рядом с расстегнутой кобурой. Второй, без сомнения, будет прикрывать его из машины. Я в отчаянии огляделся, и опять мое внимание привлекла темнота и тень: через дорогу между двумя домами открывался разрыв, там над обвисшей проволокой разрастались деревья. Я еще немного отступил, затем немного расслабился, наклонил голову, услышал, как толстяк облегченно вздохнул, – и выхватил меч из ножен, описав им шипящую дугу. Я не так хорошо управлялся с ним, как предполагал: меч, должно быть, почти раздвинул его усы. Полицейский отскочил назад с изумленным взвизгом, зацепился за гидрант и повалился навзничь. Это открыло мне путь, я сделал огромный прыжок, прямо над ним, затем на крышу полицейской машины и дальше – на дорогу, которая, к счастью, была пуста. В два прыжка я достиг травы, едва успел остановиться, чтобы не попасть под разукрашенный фургон, затем помчался прочь, потому что только что рядом со мной просвистела пуля. Фургон, скрипнув тормозами и отчаянно сигналя, описал дугу, от которой у него, по-моему, сразу облысела резина, и встал на траве между иной и полицейской машиной. Я добрался до изгороди, перепрыгнул через нее и приземлился по самые лодыжки в замусоренной траве прежде, чем сообразил, что, фигурально выражаясь, я здесь не один.

Если бы я лучше знал этот город, я бы не так удивился, приземлившись на могиле, увидев впереди обширные ряды огромных внушительных надгробий, разграбленных, заброшенных и заросших. Но сейчас это меня нисколько не волновало. Разрушенный город мертвецов казался самым безопасным укрытием, какое я только мог себе представить. Я побежал между могил, как человек, отчаянно старающийся добраться назад, в свою собственную. Где-то позади я услышал, как кто-то пытался перепрыгнуть через изгородь, но позорно оскандалился. И опять во мне заговорила совесть: я совершенно ничего не имел против этих полицейских. Мне ни капельки не нравилось то, что я делал, – зато теперь им было меня не остановить.

Я петлял и нырял среди рядов мертвых, прыгая от дорожки к дорожке, поворачивая и поворачивая, пока не потерял счет времени и направления. Иногда я проскальзывал в полуобрушившиеся слепки с греческих и римских усыпальниц, с трудом переводя дыхание в тяжелом воздухе и прислушиваясь, не идет ли погоня, пока не убеждался, что погони нет. Не было ни малейшего движения, ни дуновения ветерка. Я не мог упрекать полицейских за то, что они оставили погоню: в этом месте можно было играть в прятки всю ночь, а заросшие сорняком гравийные дорожки не оставляли следов. Если разобраться, то я и сам не был уверен в том, с какой стороны пришел. Я огляделся. Насколько хватало глаз, тянулись памятники, памятники, памятники, целый горизонт могильных крестов, венков, изваяний ангелов и других, более невероятных вещей. И никакого движения, даже дуновения ветерка не было в этом свинцовом воздухе; никаких признаков того, что где-то рядом есть город живых. Это придавало кладбищу какой-то вневременной налет, создавало ощущение, что оно висит в воздухе. Должно быть, я был в самом его центре. Зато, по крайней мере, поверхность земли здесь была достаточно ровной. Я пошел дальше, ориентировочно в сторону, противоположную той, откуда пришел. Мне ничего не оставалось – только идти, пока не наткнусь на какую-нибудь стену…

Неожиданно меня пробрала дрожь, хотя ночь была теплой. Пробравший меня холод был резким настолько, что напоминал электрический шок. Я зацепил какой-то предмет – не траву, не камень…

И тут я чуть не расхохотался. Это было просто маленькое пугало, высотой едва мне по грудь – на двух скрещенных палках висела старая потрепанная шляпа и выцветший от времени и погоды фрак. Оно все заросло сорняком. Я хотел рассмеяться, но от пробравшего меня холода у меня слишком перехватило дыхание, и сердце бешено колотилось. Я дико огляделся по сторонам, но больше здесь ничего не было, ничего, кроме теплого ветерка, шевелившего ветви деревьев; эта группа памятников ничем не отличалась от остальных. Поваленные, разбитые, исписанные рисунками, как и все прочие – правда, завитки, спирали и нацарапанные круги показались мне необычными. Такими, словно их нанесли светящейся краской, или они как-то странно разлагались. Мне где-то раньше приходилось видеть нечто подобное, но не так отчетливо. Здесь, в непроглядной темноте казалось, что их окружает слабое зеленое сияние, и даже не такое уж слабое. Когда глаза привыкали, рядом с ним почти можно было разглядеть…

Раздалось легкое скребущее царапанье, и я вздрогнул. Я круто развернулся, воображая себе какого-нибудь пылающего местью и жаждущего нажать на курок полицейского, однако для него звук был слишком слабым. Под одним из обезличенных памятников шевелилась трава; стало быть, я потревожил какое-то маленькое животное. Что у них тут водится? Опоссумы, ленточные змеи… Я наклонился, чтобы посмотреть.

А потом я отскочил с пронзительным воплем, который мог просто расколоть воздух по всему кладбищу. Нацарапанный на памятнике силуэт сверкнул ослепительной вспышкой пламени, а рядом с ним прямо перед моим лицом замахала рука, высунувшаяся из земли. Земля подо мной поднялась и почти бросила меня в эту руку, но я, шатаясь, удержал равновесие и повернулся, собираясь бежать. Впереди меня гравий раздулся и изогнулся горбом, словно под ним полз какой-то могучий червь, и отбросил меня назад. Я упал. Держа в одной руке меч, я выбросил другую и вонзил в землю пальцы, чтобы удержаться – а потом едва успел их отдернуть. Под гравием что-то щелкнуло и захлопнулось, словно рыба бросилась на муху. Земля снова содрогнулась в конвульсиях. Кусты бешено закачались и упали, с глухим стуком опрокинулось одно надгробие, за ним второе, остальные тряслись и крошились. Качающаяся голова ангела отвалилась, ударилась о землю и подкатилась почти к моим ногам. А вокруг меня поднималась земля, цеплялись пальцы, рука тянулась вверх, как какое-то растение, выраставшее в замедленной съемке.

И тут позади меня раздалось противное тихое хихиканье.

Я круто развернулся. Маленькое пугало тоже выросло, теперь оно возвышалось надо мной – огромная тощая фигура, загораживавшая мне проход, поднимая пустой рукав. Под ним хрустели сорняки, сорняки с длинными, глубоко проросшими корнями, разжиревшие на тучной почве. Единственный палец, костлявый и изъеденный – что это было: прут или кость? – скрючился прямо перед моим лицом. Допотопная шляпа слегка наклонилась вбок, и в моих ушах зашелестел звук, шипящий и щекочущий, как близкий шепот, – только он звучал в обоих ушах одновременно. Голос. В какое-то мгновение – как шелест сухих листьев, а через минуту – тягучий, булькающий, жуткий:

Bas 'genoux, fi' de malheu'!

Fai'e moa bonneu'!

Еще хуже было то, что я понял: в этих словах есть смысл. Это был какой-то исковерканный французский или жаргон или диалект, я такого никогда не слышал. Говорил он с сильным акцентом, но я понял. Он приказывал мне склониться и воздать почести…

Li es' royaume moan —

Li est moa qui 'reigne 'ci!

Ne pas passer par' li

Sans hommage 'rendu!

Здесь мое царство —

Здесь я правлю!

Здесь нельзя пройти,

Не поклонившись… [11]

Чье царство? Кому поклоняться? Я не мог пошевелиться. Отчаянная паника подхватила мои мысли, как порыв ветра из открытого окна, и рассеяла их по всем возможным направлениям. Неожиданно, издав визгливый хруст, палец ударил меня прямо в середину лба. Он попал в повязку. Последовало что-то вроде высоковольтного разряда или беззвучного взрыва, и свет вспыхнул не у меня перед глазами, а где-то в мозгу.

– Черта с два! – рявкнул я. Слишком перепуганный, чтобы что-то соображать, я рубанул рукой. То, что именно в этой руке оказался меч, было чистым везением или инстинктом. Ощущение было такое, что я рубанул какой-нибудь забор. Шляпа взлетела вверх, конец палки отлетел в сторону, а рваный сюртук свалился в кучу бескостных рук. Толстые стебли сорняков обломились, источая зловонный сок, мне в лицо вековой могильной пылью ударила пыльца, и я расчихался. Что-то – может быть, стебли шиповника – вцепилось мне в лодыжки. Я снова закричал, вырвался от них и рванулся прочь, спасая свою жизнь, а, может, и нечто большее. В эту минуту вид полицейского с его пистолетом мог показаться мне самым прекрасным зрелищем на свете – или уж, на худой конец, настоящий свет. Мне почти показалось, что какой-то просвет есть – где-то впереди; теплое неясное сияние, высоко над тенями могил, бесконечно теплое и казавшееся таким надежным. Я зайцем помчался в ту сторону, так быстро, как мог. Что бы это ни было, в тот момент оно было мне нужно, просто необходимо. Я боялся, что оно исчезнет и оставит меня темноте, шелестевшей за мной по пятам.