Дженнифер Робертсон - Золотой ключ. Том 1

• Название: Золотой ключ. Том 1
• Автор: Дженнифер Робертсон
• Жанр: Фэнтези

Три королевы фэнтези — в союзе, какого не было еще за всю историю жанра! Три автора, собравшиеся, чтобы написать одну из самых головокружительных и изысканных “литературных легенд”! Это — мир, в котором основой являются Высокие Искусства. Это — мир аристократических семей, исповедующих могущественную магию, пугающую и прекрасную. Мир, в котором совершают невозможное одним движением шпаги, одним мановением магического жезла. Мир интриг и предательства. Мир, где не страшатся платить за желаемое дорогой ценой…

---

Она со страхом думала, что война проиграна, близится последняя битва. Семь лет он приходил к ней, семь лет после той первой ночи, когда оказал ей честь, когда возвысил ее над всеми, сделав своей любовницей. Семь лет, превративших девушку в старуху.

Гитанна поморщилась. Мужчины просто стареют. А женщины превращаются в старух.

В ее локонах не пробивалась седина. Помады и лосьоны оберегали свежесть кожи, бросали вызов летнему тайра-виртскому солнцу, болотной сырости и даже всесокрушающему времени. Она не вынашивала детей, и потому талия осталась узкой, бедра крутыми, а груди тугими. И все-таки она уже не та, что прежде, — в этом нет сомнений.

Гитанна на миг закрыла глаза, предавшись покою, услышала гудение пчел за растворенным окном, далекий лай и приглушенный расстоянием женский смех во внутреннем дворе. Она решила сидеть совершенно неподвижно, но тут же почувствовала предательскую дрожь век.

Клацнул замок. Гитанна улыбнулась с облегчением. “Он меня еще не бросил”.

Отворилась дверь, и снова раздался щелчок. Постороннему теперь в комнату не войти. Не открывая глаз, Гитанна напрягла слух и обоняние: шелест дорогих тканей, пряные, хоть и слабые, запахи мужского и конского пота. И благоговейный возглас — вошедший увидел в зеркале ее нагие груди.

— Матра Дольча! — прошептал он, как ей показалось, с мольбой. Веки распахнулись. Ей понадобилась вся сила воли, чтобы не обернуться в изумлении и страхе, не закричать. Вот так. Случилось.

Алехандро улыбался. Улыбка была отцовская, но обаяние — свое, природное. Никакой рассудочности, наигранности в манерах. Мир еще не наложил на него свой отпечаток, Алехандро оставался самим собой.

Он тоже нервничал. Уже не мальчик, но и не совсем мужчина. Высокий, растущий не по дням, а по часам; плечи широки, но еще не отяжелели от мышц. Руки с широкими ладонями прекрасно знакомы с мечом, ножом, поводьями, но неопытны в ласках-.

Алехандро беспокойно вздохнул и произнес:

— Он сказал, это поручается вам.

Она медленно встала. С напудренных, надушенных плеч упала роскошная кружевная шаль. Гитанна сбросила ее неуловимым движением, и кружева плавно, как невесомая пушинка, опустились на ковер. Скоро на эту шаль упадет и его одежда.

— Да, — отозвалась Гитанна.

Отец сделал ее женщиной. А ей теперь предстоит сделать мужчиной сына.

Глава 10

Лишь четвертый из встречных, к которым обратилась Сааведра, дал желанный ответ: “В Галиерре”. Она отправилась туда, где и обнаружила Сарио. Целиком уйдя в себя, он напряженно изучал картины в затененном углу. Сложенные на груди руки прижимались к ней с такой силой, словно он боялся, что выпрыгнет сердце. На лбу пролегли глубокие складки, желваки набухли, и казалось, вот-вот лопнет кожа. Блеск оскаленных зубов выдавал напряжение лицевых мышц.

— Привет, — сказала она. — Я пришла спросить: хочешь пойти со мной на праздник? Впрочем, вижу, ты не в настроении…

Она подождала. Тишина. Ее насмешливый тон остался незамеченным.

— Сарио.

Она, взглянула на картины. Ни одной большой, ни одной старше месяца-двух. От них пахло канифолью, клеем, наполнителями для красок.

— Не твои, — сказала она.

— Раймона.

— Раймона? — Сааведра внимательнее посмотрела на них. — Но.., почему?

— Он посоветовал взглянуть, — с холодком ответил Сарио. — Это должно кое-что объяснить.

И тогда она поняла — он не расположен к разговору.

— Что?

Он бросил на нее недовольный взгляд. Оскал не исчез.

— Его взгляд на вещи.

Что-то блеснуло в темных глазах, заполнило их и ушло, лишь когда он напряг волю.

— И?

— Тебе не понять.

Сааведре захотелось отвесить ему пощечину. Ее ярость лишь разгоралась медленнее, а так ни в чем не уступала ярости Сарио.

— А, ясно. Мы сегодня мердитто альба, да? Слишком важная персона, чтобы снисходить до разговора с ничтожной женщиной. Мы теперь Вьехо Фрато, Одаренные, Признанные, голубая косточка. Ах, простите за вторжение… Удаляюсь, не смею осквернять воздух, коим вы изволите дышать!

— Подожди! — Как только она отвернулась, он схватил ее за руку. — Сааведра, подожди! Ведра, неосса иррада, не злись.

— А вот буду злиться, — заупрямилась она. — Что хочу, то и буду делать, не ты один способен чувствовать. — Она сверкнула глазами и рывком высвободила руку. — Матра Дольча! Сарио, я не позволю так с собой обращаться, я тебе не какая-нибудь… Мы с тобой слишком много знаем друг о друге, у нас слишком много общих тайн. Так что прибереги раздражительность и вспыльчивость для кого-нибудь другого.

— Но ведь сейчас тут никого, кроме тебя, — спокойно возразил он. — И ты спросила.

— Эйха, спросила, А что тут такого? — Она снова посмотрела на картины. — Что здесь такого необычного, в последних картинах агво Раймона?

— Семинно, его повысили. Я его обвинил в утрате Луса до'Орро. Он вышел из себя…

— А разве ты бываешь в себе?

— ..и наговорил чего не следовало.

— Да с чего ты взял, что ом потерял Луса до'Орро? — Она указала на картины. — Посмотри на них, даже издали видно, что у него все в порядке.

— Ты видишь, да? Его огонь? Его Свет?

— Конечно, вижу. — Она всегда видела Луса до'Орро в любом настоящем художнике.

— Ну, и что ты тут видишь?

— На картинах? — Она задумалась на миг. — Надо их хорошенько рассмотреть.

— Нет, нет… — Опять прорвалась его раздражительность. — Ведра, что ты видишь с.., с первого взгляда? Талант? Его Дар?

— Просто дар, — сразу ответила она, нисколько не сомневаясь в своей правоте. — Он не так хорош, как твой. Сарио густо покраснел.

— А как хорош? Как дар Раймона?

— Сарио, я ведь уже говорила. Ты — лучший. Самый лучший.

— Самый лучший, — тихо повторил он. — Самый лучший, — кивнула она. — Ты достоин, чтобы исполнилась твоя самая заветная мечта — стать Верховным иллюстратором в Палассо Веррада.

Краска смущения исчезла. Он стал белее мела, в зрачках сгустилась мгла.

— Почему ты так веришь в меня? Чем я заслужил такую преданность?

— Да ничем. Просто ты — это ты. — Сааведра пожала плечами. — Даже не знаю, Сарио. Но в тебе есть огонь. Или, может, твоя Луса до'Орро слишком ярко горит, трудно не заметить. — Она снисходительно улыбнулась. — Неоссо Иррадо, все, что о тебе говорят, правда. Но мне это безразлично. Я вижу то, что кроется в самой глубине.

— В глубине?

— Под краской, — уточнила она. — Под многими слоями тусклой краски — ее наносили второпях и с одной-единственной целью: превратить картину со всеми ее деталями, со всеми тонкостями в одно сплошное пятно. — Она пожала плечами. — Маска, вроде слоя штукатурки поверх фрески. А под нею прячешься ты.

Он зачарованно слушал ее.

— Но если я прячусь под маской, если я облепился штукатуркой, как тебе удалось меня разглядеть?

Она сказала не задумываясь, как будто ответ давно хранился в мозгу:

— Мотыльки, хоть и чувствуют жар, все равно летят на огонь.

— И сгорают в нем, — прошептал Сарио.

— Бывает, — с готовностью согласилась она. — Но все они ощущают Свет.

Он заморгал. Он потерялся в стране своего воображения, далеко от Сааведры. Воображение опять тянуло его за собой, уносило далеко-далеко. Но он спохватился. И вернулся.

— А ты бы могла? — Что?

— Сгореть в этом пламени?

— Никогда, — ответила Сааведра. И увидела в его глазах понимание и уверенность.

— Ты мне уже помогала, — напомнил он.

— Да, помогала. Надо будет — еще помогу, не сомневайся. Он притворился, что не заметил иронии.

— Ты сожгла Пейнтраддо Томаса.

Да он вовсе не шутит! Казалось, он чего-то хочет от нее. Обещания? Клятвы верности? Того, что она еще не делала для него, в чем не видела необходимости?

— Ты слишком много просишь, — сказала она вдруг.

Он втянул голову в плечи. Удар оказался слишком сильным.

"Я не думала, что это будет так”.

— Я не знаю, что я могу, а чего не могу, — объяснила она, пытаясь смягчить резкость предыдущей фразы. — Пока не придет время… — Сааведра смотрела на картины семинно Раймона, машинально отмечала цвета, технику, композицию. Конечно, он мастер. — Сарио, мы вкладываем себя в работу, в каждую картину — по кусочку. Раймон здесь, не сомневайся. — Ее рука описала дугу, указывая на затененные картины. — Только я вот что думаю: хорошо ли это? Не слишком ли мы растрачиваем…

Сааведра не договорила. Она выражалась фигурально — художники широко используют метафоры, — но тут вдруг перед ней щелкнула замком и сама собой отворилась дверь, явив взору темную комнату.

— Может, поэтому.., поэтому мы умираем? Сарио понял сразу. Он открыл рот, зашевелил губами, но не издал ни звука.

— Этого не знает никто, — решительно сказала Сааведра, боясь заблудиться в лесу умозаключений и предположений. — Принято винить нерро лингву.., но вдруг дело не только в ней? Или в чем-то совсем другом? — Она еще раз посмотрела на картины Раймона, ощущая в себе пустоту и свет, а еще — совсем рядом — чужое пламя. — Сарио, а вдруг художник, который слишком много пишет.., сжигает себя?