Розмари Роджерс - Обнаженные чувства

• Название: Обнаженные чувства
• Автор: Розмари Роджерс
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-87322-043-3

История Евы Мейсон, преуспевающей тележурналистки и фотомодели, ни на секунду не позволит вам скучать, если вы любите жизнь и ее радости. Страсти, ревность, измена и секс, всегда сопутствующие любви, будут сопровождать вас до конца романа, действия которого разворачиваются на берегу лазурного залива Сан-Франциско и в самых фешенебельных районах города. Вы побываете на аристократических приемах, совершите экзотическое путешествие на яхте в компании молодых прожигателей жизни, примете участие в пикантных сборищах поклонников свободной любви — и все это благодаря американской писательнице Розмари Роджерс, которая пишет о женщинах и для женщин.

---

Наконец, он перешел на английский.

— Сил… Сил, не надо, не делай этого, не уходи! О, будь ты проклята, Сил! Не покидай меня!

Ева прежде никогда не слышала, чтобы он говорил с таким отчаянием, с такой безысходностью, с такой тоской. Он вновь заговорил по-итальянски.

Ева склонилась над ним, и жар, которым полыхало все его тело, даже у нее вызвал испарину.

— Брэнт! — тревожно позвала она, но он ее не слышал. Он находился где-то в своем прошлом, с другой женщиной, с Силвией. Кажется, есть какая-то старинная песня… Вроде бы Шекспир. «Кто же Силвия, где она…» Кем она ему приходится?

О, Господи, да какая разница. Скорее бы приезжал врач! Что он там копается? Почему дороги здесь такие узкие и все в рытвинах? Почему, ну почему же в своем бреду он звал какую-то там Силвию, а не ее?

Она ждала целый месяц, прежде чем решилась спросить его о Силвии.

Доктор тогда все-таки прибыл, правда, казалось, что перед этим она прожила целую вечность. Он заявил, весело улыбаясь, что ее муж обладает редкостным по силе здоровьем и что ей незачем волноваться. Он переборет болезнь. Прибудет медсестра, которая будет тщательно ухаживать за ним, а миссис Ньюком не должна забывать сама принимать таблетки и убеждаться каждый раз в надежности защитной сетки от москитов над каждой кроватью.

Вот задавака! Ева была несправедлива, но ничего не могла с собой поделать, потому что добрый доктор намекнул ей, что теперь-то, когда здесь находятся и он, и медсестра, ей следует сосредоточить все свое внимание на ребенке.

Однако даже с помощью лекарств, которыми Брэнта пичкал доктор Викремезингс, ее мужу потребовалось три недели, чтобы поправиться. Все это время Ева старалась настроить себя на рациональный лад, твердя про себя, что нельзя обрушиваться с вопросами на него, пока ему все еще нездоровилось. Впоследствии ее рассудительность переродилась в замкнутость. Все-таки она не имела права учинять ему допрос, ведь он никогда не спрашивал ее ни о ком, с кем она была связана в прошлом. Она знала, за кого выходит замуж, — разве не он сам сказал, что им следует начать совместную жизнь, не обольщаясь иллюзиями?

Она уже почти решила замять это дело, позволить его и ее жизни течь спокойно и мирно, как обычно, однако наступил необычайно знойный день. Воцарилась дикая жара, от которой было невозможно нигде скрыться, и от этого ее уравновешенность улетучилась, вытесненная раздражительностью и придирчивостью.

Рано утром она отправилась в плавание на своем катере. Своем собственном катере: это был сюрприз, который вручил ей Брэнт на день ее рождения три месяца назад. Однако сегодня было жарко даже для того, чтобы плавать по морю: ни малейшего дуновения морского бриза, а солнце, будто раскаленное клеймо, безжалостно опускалось на все живое и неживое. Поэтому она вернулась на берег, и совсем неожиданно, когда она едва вползла в прохладу их обставленной строгими стеллажами книг рабочей комнаты, она ощутила прилив ненависти к нему, так удобно расположившемуся на диване, слушающему Баха с невозмутимым, как сегодняшний неподвижный океан, лицом.

Ева швырнула на него свою огромную соломенную шляпку, и он, наконец, взял на себя труд изобразить легкое удивление.

— Кажется, тебе необходимо выпить чего-нибудь. Хочешь, я тебе приготовлю?

Вежливые, взвешенные слова. Но почему это он все время такой вежливый, такой уравновешенный, живут ли в нем хоть какие-нибудь настоящие, подлинные чувства под этой маской, изготовленной специально для нее? Единственное подлинное чувство, которое она расслышала в его голосе, предназначалось для другой женщины. Она почувствовала себя обманутой: почему это она была вынуждена довольствоваться тенью, в то время как истинная его душа скрыта от нее?

— Мне не нужна эта чертова выпивка, я хочу поговорить с тобой. Она прошла через всю комнату и села на диван у него в ногах, не сводя с него взгляда.

Он выключил музыку и поднял на нее глаза.

— Хорошо, Ева, ты хочешь поговорить. О чем?

— О Сил, вот о чем. Силвия… Это имя ты все время повторял, когда бредил во время твоей болезни малярией.

Она была достаточно близко расположена к нему, чтобы почувствовать, как напряглось все его тело. Он прищурился.

— Кто-кто?

— Не притворяйся, Брэнт! Казалось, ты никогда не прекратишь повторять это имя. Ты звал ее вновь и вновь. Сил. И я хочу знать, кто она такая, черт возьми!

— Прекрати, Ева. — Неожиданный холод в его голосе прозвучал угрожающе, но она уже не могла остановиться и бросилась в атаку, даже не задумываясь о последствиях:

— Нет! Нет, я не прекращу, Брэнт. Я хочу все знать.

Она осознавала, что выглядит круглой дурой, но ей уже было наплевать на все. По крайней мере, она-то ведет себя как живой человек. Его губы побелели и, казалось, вытянулись в струну от гнева.

— Хорошо. Она была моей тетей. И моей первой любовью. Я по-настоящему любил ее… И закончилось все тем, что я убил ее. Достаточно тебе этого?

Внезапно внутри Ева ощутила страшное спокойствие и пустоту. Как бы со стороны она услышала свой настаивающий голос.

— Расскажи мне о ней. О себе, о том, как у вас все было. Как же это ты был способен кого-то полюбить, Брэнт?

— Нет! Черт возьми, хватит. Я не хочу, чтобы меня вскрывали для анатомического исследования, Ева. Я не позволю это даже тебе. Сил была частью моей жизни очень, очень давно. Пусть она там и останется! Так же, как я оставил в покое твоего Дэвида.

— А, вот ты сам и упомянул о нем. Но почему же ты никогда не спрашивал меня про него, о моих чувствах к нему или о том, осталось ли у меня к нему хоть что-нибудь? Это, наверное, потому, что тебе наплевать, наплевать на меня. Вот почему.

— Ева, замолчи! Почему ты сегодня словно с цепи сорвалась?

— Из-за тебя. Как это ни странно, я то и дело очень хочу узнать тебя по-настоящему. Понять, каков ты на самом деле, что скрывается под твоей маской. Ты женился на мне, Брэнт. Зачем? Ты же мне так и не рассказал об истинных причинах, ведь так?

Он встал и отошел от нее.

— Хватит вопросов, Ева. У меня не то настроение. Возможно, я еще не готов раскрыть тебе свою душу — пока. Поэтому просто оставь меня сейчас в покое, пожалуйста, я тебя прошу.

— О, Господи! Ты что же, всегда так и будешь оставаться таким… таким расчетливым? Таким убийственно вежливым? Ты хочешь, чтобы и я держалась точно так же?

Ненавидя и себя, и его, Ева почувствовала, как у нее из глаз брызнули слезы, которые она не в силах была сдержать. Они ручьями стекали по ее лицу, а тело ее содрогалось от рыданий так сильно, что она не могла больше выговорить ни одного слова.

Он приблизился к ней (против своего желания, подумала она, и возненавидела его за это еще сильнее) и обнял ее за плечи.

— Проклятье, да что мне сейчас, по-твоему, надо делать? Я не привык к твоим слезам. Я не могу требовать от тебя какого-то определенного типа поведения, Ева. Если я поступал именно так, извини меня. Но ведь иногда даже я становлюсь простым смертным, видишь ли. Прекрати сейчас же.

Она не могла остановиться. Наконец к ней вернулся дар речи, и она вновь взорвалась негодованием:

— Я хочу… Я хочу побыть одна. Мне нужно немного подумать… Мне необходимо знать…

Она догадывалась, что все делала не так. Ей следовало бы вести себя разумнее, ничего не надо было говорить, потому что ему все равно ее не понять.

В его глазах уже поблескивало пламя с трудом сдерживаемой ярости, и ей вновь стало страшно: она опять боялась его, впервые со времени их свадьбы.

— Я тебя не пойму, Ева. Кажется, ты хочешь о чем-то попросить или пытаешься втянуть меня во что-то. Во что? Что, трахнуться захотелось?

Он целую вечность не употреблял этого слова. Что-то в той манере, с какой оно было произнесено, неожиданно грубо, оскорбительно, заставило ее почувствовать так, словно по ней хлестнули кнутом.

Она почти инстинктивно вцепилась в него ногтями, оставив на его лице красные царапины.

Она расслышала, как у него даже дыхание перехватило от неожиданной боли; оправившись, он столкнул ее с дивана на пол, загнув ей руки за спину. Лежа на боку, стеная от боли и страха, она почувствовала, как его другая рука, не держащая ее, срывает с нее тонкие хлопчатобумажные шорты; затем она ощутила, как он навалился на нее и вошел в нее без предупреждения.

Под тяжестью его тела и накрепко попав в капкан его мощных рук, защелкнувшихся на ее запястьях, она оказалась лежащей на животе и громко закричала от боли, поскольку он вошел в нее грубо, продираясь в самые ее глубины. Она не могла даже пошевелиться, казалось, из ее легких был выдавлен весь воздух, и она была просто не в силах сопротивляться его мощным ударам, раздирающим ее тело, ненавидящее его каждой клеткой.

— Нет, нет, не-е-е-т! — кричала она ему, преисполненная ненависти. Но он уже был неудержим, и она знала, что уже не сможет остановить его, поэтому ей ничего не оставалось делать, как лежать, уткнувшись лицом в циновку грубой выделки, которой был покрыт пол, и смириться с его насилием, и лишь вновь вскрикнуть от боли и неожиданности, когда он так же грубо вошел в нее по-новому, со стороны ее спины, так же, как когда-то Рэндалл Томас. Все ее внутренности раздирала нестерпимая боль, и Ева не прекращала кричать до тех пор, пока он не завладел ей полностью, войдя в нее рукой, и тогда боль превратилась в истому. Ева перестала вырываться из его железных объятий и начала оглашать комнату то ли плачем от стыда, то ли взволнованными возгласами, вызванными тем, в какой истерический экстаз он ее ввел своей извращенной атакой.