Антонио Редол - Яма слепых

• Название: Яма слепых
• Автор: Антонио Редол
• Издательство: «Радуга»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1982

Антонио Алвес Редол — признанный мастер португальской прозы. «Яма Слепых» единодушно вершиной его творчества. Роман рассказывает о крушении социальных и моральных устоев крупного землевладения в Португалии в первой половине нашего столетия. Его действие начинается в мае 1891 гола и кончается где-то накануне прихода к власти фашистов, охватывая свыше трех десятилетий.

---

— Может, опустить занавеску? — спросил Руй Диого. — В ней спасение…

Бальзаматор кивнул головой и сделал новое предостережение:

— И не открывайте окон. Свежий воздух для вашего деда и нашего хозяина губителен.

— Есть опасность, что он простудится? — пошутил Руй Диого.

— Нет, много хуже. Берегите его от воздуха, именно от свежего воздуха…

Озабоченный Руй заткнул все имевшиеся в окнах щели газетами. Бальзаматор улыбнулся, считая его действия излишними. Однако все-таки стал сам ему помогать, так как цена за труд, на которой они сошлись, была вполне приличной.

Руй Диого оплатил его труд и обещание хранить тайну золотом и распрощался с ним, еще раз оглядев деда. На что бальзаматор заметил, уже берясь за ручку двери:

— И опрыскивайте его эфиром время от времени. Он будет еще живее.

И вот во славу почитаемых мертвецов Диого Релвас застыл на стуле, который точил жучок-древоточец, точил безжалостный бездельник. Похоже, злодей смеялся над ними.

— Самое ужасное для меня — это невозможность оплакать его смерть!

— Но он же жив, ваша милость! — напомнил ему бальзаматор с неожиданной веселостью.

— Да, жив, как и мы… — И под влиянием выпитого виски Руй доверительно сказал бальзаматору: — Между нами, старина, мы все мертвы.

— Это единственный способ прожить жизнь счастливо, — согласился бальзаматор, в душе не очень-то веря сказанному.

Глава VI

СВЯЗЬ ПОКОЛЕНИЙ

Между тем большего одиночества, чем у Руя, не было, пожалуй, ни у кого. Семья от него отдалилась. Он чувствовал враждебность каждого, даже собственной жены, когда та со слащавым выражением лица интересовалась:

— Ну, как дед, как он себя чувствует?

Явно давая понять ему подтекст сказанного: «Когда же, наконец, этот тип умрет? Ведь ему уже сто минуло. Он что, не желает на тот свет вообще?…»

Неблагодарные, мерзавцы… Дед работал для них всю жизнь не покладая рук! Вот вам благодарность! Стоило бы их бросить на произвол судьбы и посмотреть, что из того получится. Но нет, он взвалил на себя нелегкую миссию и должен — он поклялся, что никогда от нее не откажется, — выполнить ее, хоть сознавал, что благодарности за жертву, которую он приносил, ждать нечего. Ведь он был связующим звеном шести поколений, с которыми будет спорить, убеждать и выражать их убеждения. И если возникнет необходимость — будет против них, ведь он абсолютно уверен: что бы он ни делал, он делает ради них.

В конце дня, как и раньше, он поднимался в Башню и запирался в ней. Он шел на встречу с прошлым.

Входя, он дурел от спертого воздуха, но потом привыкал, делая все то, что делал, бывало, здесь, когда беседовал с дедом. Руй Диого видел, что за ним следили, следили отовсюду, откуда было можно следить, за тем, что делается в Башне. Но он был тверд и часами пребывал здесь, стоя в почтительной позе перед сидящим у окна набальзамированным Диого Релвасом.

Он снимал с него шляпу, опрыскивал его эфиром, чистил щеткой его волосы и бороду, чтобы не дай бог они не приняли вид старой соломы. Потом поднимал занавеску, чтобы все могли видеть их беседующими, оставляя занавешенным выходящее на запад окно, чтобы жаркие лучи солнца не испепелили деда.

— Вот и мы! — говорил он еще раз.

Всегда находящиеся здесь прадед и прапрадед, явно интересуясь земледелием, присутствовали при их встрече. Руй Диого любил их слушать. Они всегда могли высказать свое мнение, хотя и поварчивали, что он единственный и неограниченный хозяин всех земель, слуг и скота.

Руй Диого открывал папку и, выкладывая бумаги на стол, давал им отчет во всех делах. Однако последнее слово было за дедом Диого. И только ради того, чтобы не утомлять его, Руй сам подписывал бумаги, подделывая его размашистый неровный почерк. Теперь он писал почерком деда лучше, чем своим собственным. И когда проверял что-либо, то смотрелся в зеркало, видя в нем глядевшее на него лицо Диого Релваса. Они теперь были похожи во всем. Разве только цвет волос да глаз отличал одного от другого.

Прапрадед Кнут начинал разговор, как только понимал, что дела бумажные окончены:

— Ну?! Как ты?

— Продолжаю тянуть лямку. С каждым днем становится труднее. Мир потерял голову, и только я еще ее сохраняю.

— Это хорошо, — соглашался самый старший Релвас. — Но что говорит мир?

— Бог мой, что он может говорить! — включался прадед Жоан де Менезес Релвас, самый молодой из всех, так как лицом он не менялся с тех самых пор, как умер от несчастного случая. — Для португальцев злословие — дело обычное. Пусть себе болтают, что им хочется.

— И когда ты только перестанешь быть добрым малым? — бросал в его сторону старый хрыч.

Диого Релвас подмигивал Рую, и оба они улыбались, приходя в восторг от перебранки Кнута с сыном. Это было делом обычным. Они всегда сцеплялись, хотя ясно было, что безумно любили друг друга.

— Я не изменюсь, — отвечал Жоан. — До конца буду либералом.

— И многого этим достигнешь? Давай, давай! А мы посмотрим. Вот Руй Диого нам еще расскажет, куда зайдут португальцы по этой самой дорожке…

— Вы правы… Португальцы неготовы к восприятию либерализма. Они не знают, что с ним делать. Злоупотребляют им.

— Но мы народ особый! — кричал ему прадед.

— Конечно, тут и говорить нечего. Это очевидно, — соглашались все.

— Вот именно, — заключил Диого Релвас, сидя на стуле. — Мы народ с большой политической интуицией. — И, доверительно, Рую Диого: — Бездельники неблагодарные…

Спор разгорался, но без желчи. Однако для Руя Диого последнее слово всегда было за Диого Релвасом.

— Нам, слава богу, всегда удавалось сохранить равновесие. За все свое существование Алдебаран и пятидесяти лет не страдал от чужих идей. За столько веков — это примечательно! Я сам, надо сказать правду, жаловался несколько раз безо всякого основания. Это говорит за го, что наш народ самый независимый, самый самостоятельный, ведь никто другой не может похвастаться такой уравновешенностью, таким уважением к традициям. И пусть многие, возможно досадующие на эту нашу уравновешенность, считают нас живущими в глухомани консерваторами…

— Это же похвала! — вставил Кнут.

— И она нас украшает! — добавил Руй Диого, поглаживая бороду и усы, тронутые первой сединой в шестьдесят лет.

— А что нам это дало? — спросил прадед Жоан Релвас.

— Честь!

— Нам этого достаточно! — добавил старший. — Пусть идут своей дорогой, все равно придут к нашей двери и постучат в нее.

— Уже стучат…

— Должен прийти новый Дон Мигел.

— О, отец! — запричитал Жоан Релвас.

— Да, да! Дон Мигел, — поддержали остальные. — Ради нашей славы…

Так они разговаривали, поверяя друг другу свои планы, исключая Релваса-либерала, который мог бы нанести оскорбление их чести. Без него лучше.

Кнут ведь однажды уже назвал его изменником. Да, признаться в этом было прискорбно. Руй Диого, все это время будучи на стороне прапрадеда, помалкивал.

Тот, кто увидел бы его в Башне четырех ветров и услышал бы, что он беседует с давно умершими предками, счел бы его слабоумным. Между тем назвавший бы Руя Диого слабоумным обманулся, ведь с тех пор, как существуют на земле люди, мало кому из них доводилось гордиться такой ясностью и остротой своею ума. Настоящий гений, гений даже для тех, кто не любит преувеличивать.

Это ему сказали однажды вечером, когда награждали самой высокой национальной наградой. Руй Диого сиял. Нет, не по случаю полученной награды, а от уверенности в том, что Релвасы получат графский титул, когда пробьет час абсолютной и традиционной монархии, которую страна ждала, пребывая в дремоте, но преданно! Но он об этом помалкивал. Однако деду хотел сообщить эту новость, как только представится случай. Это была дань уважения роду Релвасов.

И Руй Диого был уверен, что дед, сидевший на стуле, желая его поздравить, повернется к нему и встанет.

Глава VII

ПРЕСТУПЛЕНИЕ КОТОВ И ПТИЦ

Стоял январь. На землях Релвасов люди казались замершими и замерзшими. Каждый мирился с выпавшим на его долю «счастьем» — другого выхода не было.

И только коты были взволнованы и искали любовных приключений в окрестных лесах имения «Мать солнца» и на крыше господского дома. Сюда из голодного Алдебарана забрела рыжая кошка, рыжая в белую полоску, и принялась расточать неизвестные до сегодняшнего дня ласки местным господским котам. Никогда еще в имении «Мать солнца» не слышали такого мяуканья, даже луне за всю ее жизнь не довелось послушать такого громкоголосого хора.

Слуги были явно обеспокоены, не придет ли в ярость старый хозяин.

— Должно быть, он не слышит. Ведь ему сто десять лет… Крепкий старик.

Кухня господского дома тоже никогда не знала такого воровства. «Это все коты», — уверяли слуги. Свежей рыбе спастись от их цепких когтей не удавалось: во время готовки со стола исчезал самый лучший кусок. А ночью у этих тварей шел пир горой, пировали с рыжей кошкой и дрались. Дралось все кошачье отродье, даже кастраты, конечно же не за даму, это ясно, но за утраченную приятную, спокойную жизнь. Ведь тем, кто привык к покою, беспокойство не нужно.