Елена Топильская - Темные силы

• Название: Темные силы
• Автор: Елена Топильская
• Издательство: Нева
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 2005
• ISBN: 5-7654-4616-7

Вам когда-нибудь признавались в любви по телефону? Наверняка, но только не таким образом. Следователю прокуратуры Маше Швецовой незнакомый голос в трубке объясняется в любви, а потом… обещает убить, причем немедленно. Не подоспей вовремя верный Леша Горчаков с группой захвата, все кончилось бы очень печально. Но вот маньяк схвачен, и в его карманах обнаруживают газетные статьи о пяти красивых и успешных женщинах. На одном из снимков — Маша…

Машины друзья начинают частное расследование. Выясняется, что все эти женщины пропали около полугода назад, однако заявлений об исчезновении в милицию не поступало. Что же случилось с Машинами подругами по несчастью? Никто из следователей не подозревал, что разгадка тайны кроется на страницах «Черной Библии»…

---

— Да, Машка, даже странно, что он на тебя внимание обратил. Фотка-то твоя не очень удачная, были и лучше. Если тебя не знать, так и сдрейфить можно…

Я обиделась. Это мое больное место. Хоть и знаю, что фотокамера меня не любит, но человеку свойственно всегда надеяться на лучшее, вот и надеюсь каждый раз, что фотограф сотворит чудо, и на этом снимке я буду божественно хороша — так же, как и в жизни. Но чуда не происходит, при этом окружающие, разглядывая снимки, не разделяют моего недовольства собственным изображением и обычно говорят что-нибудь утешительное вроде «да нет, не так уж плохо, просто ракурс неудачный». Из этого я делаю вывод, что я и на самом деле такая же свинья-мутант, как и на фотографии, и тут же начинаю испытывать невыразимую благодарность к мужу — за то, что на мне женился, не побрезговал, и к друзьям — за то, что общаются со мной, не зажмуриваясь и даже иногда говорят какие-то комплименты, мол, хорошо выглядишь, не иначе как голову помыла. Зато пару раз после появления моей личности в прессе звонили доброжелатели и елейным голосом интересовались, не заболела ли я, а то вид совершенно нездоровый…

Мало мне этого, так меня и телекамера не любит. Пару раз я попадала в телевизор с места происшествия, пару раз меня снимали в кабинете, и дважды приглашали в прямой эфир на темы борьбы с преступностью. К счастью для моей психики, я не каждый раз имела возможность увидеть себя на телеэкране, но и тех разов, что имела, оказалось бы вполне достаточно, чтобы даже самая стойкая гордыня увяла на корню.

Каждый раз меня старательно гримировали люди, вроде бы не чуждые телевидению, по идее знающие, как надо накладывать макияж для телеэфира, — и в зеркале все смотрелось просто супер; и операторы с прочими техническими работниками тщательно выставляли камеру и свет. И при этом на экране лицо мое являлось то в оранжевых пятнах, то неправильной формы, то вырастали патологические мешки под глазами, а сами глазки тонули в жирных щеках, то щеки свисали на плечи, а уж про очертания фигуры и говорить нечего, слово «фигура» тут вообще неприменимо. С тех пор я не доверяю картинке на телеэкране и фотографии в газете, зная точно, что они не передают представления о человеке. И втайне надеюсь, что те, кто видит мое изображение, тоже понимают, что я живая гораздо лучше.

А этот гад сыплет мне соль на раны… И еще острит, что любит меня только камера следственного изолятора. Увидев, что я обиделась, все зашикали на Горчакова, а мне стали наперебой подносить стаканчик винца, кусочек пирожного, ложечку салата. И фальшивыми голосами пели, что я на снимках получаюсь прямо как Элизабет Тейлор, а уж по телевизору — ну просто краше не бывает. Синцов даже, увлекшись, сверх программы напел, что я выдающийся следователь и непревзойденный знаток психологии и криминологии. Его, судя по всему, впечатлило, что я не клюнула на эту удочку про юношу, получившего стресс в результате отказа девушки.

— Машка права, — заявил Синцов, — никакого грубого отказа он не переживал. И я бы сказал, что он вовсе не озабочен сексуально.

— С какого тогда перепугу он к Машке поперся? — не согласился Горчаков. — Он же в нее влюбился.

— Это он так сказал. Такая у него легенда.

— И он сам ее придумал? — усомнилась я.

Хоть мы с маньяком общались только по телефону, почему-то мне казалось, что придумать какую-то легенду сам он не в состоянии. Мне казалось, что даже та конструкция, которую он изложил, — мол, он может быть вместе только с той женщиной, с которой до него никто не был, для него сложновата, откуда-то он ее слизал. Или же кто-то вложил ему эту конструкцию в умишко, просто-таки вдолбил, постаравшись, чтобы псих ее излагал не сбиваясь. И это значительно хуже, чем псих-одиночка: Потому что псих действительно может влюбиться по фотографии в газете и потащиться к объекту своей пламенной страсти объясняться; псих, что с него возьмешь? А вот если психа научил вменяемый, и судя по всему, человек с железной волей, подчинивший себе исполнителя, — тут пахнет уже каким-то заговором с непонятными целями, и от этого мне страшно.

В уголовном праве есть такое понятие: опосредованное исполнение. Это когда злоумышленник не сам поджигает дом, а вкладывает спички в ручонку малолетки, в силу недостаточного возраста не подлежащего уголовной ответственности. Или привязывает взрывчатку к спине собаки и командует «фас». Мальчишка и собака — хоть и одушевленные существа, но отвечать по закону за свои действия не могут, поскольку человека привлечь можно только по достижении им четырнадцати лет, а собаки вообще не субъекты преступлений, это только в средние века сажали собак в тюрьму и вздергивали на виселицу овец за воровство, самоуправство и нарушение чужих владений.

— Ты в корень смотришь, Маша, — кивнул Синцов. — Мне тоже показалось, что он за кем-то повторяет. Ты заметила, что он по-разному отвечает на вопросы? На некоторые — с ходу, как бы от себя, это у него очень естественно получается. Это если спрашивать про то, что относится к его личности. Сколько ему лет, например, где он родился, как его матушку зовут…

Я про себя отметила, что Синцов уже успел мягко прощупать вею родословную психа до десятого колена. И как маму зовут, выяснил, чего большинству оперов даже в голову бы не пришло, и наверняка узнал еще много чего интересного.

— Но вот когда речь заходит о том, где он взял газету с Машиным портретом, почему решил к ней приехать и тэ дэ, вот тут он внутренне напрягается. И отвечает так, будто он зомбирован. Как стишок в школе рассказывает, который всю ночь учил, но все равно нетвердо знает.

Синцов точно выразил мои ощущения от беседы с маньяком. Двойственные. С одной стороны — он отвечал мне сразу, без раздумий, я бы сказала, безмятежно; а с другой стороны, в какие-то моменты напрягался, и связано было его напряжение с моими вопросами, о том, как он нашел мою фотографию, где взял адрес и телефон, как решил приехать ко мне и почему мы с ним Должны вместе погибнуть. Но я поначалу отнесла это напряжение за счет того, что тема уж больно для него волнующая. О своих биографических данных он может говорить спокойно, а вот то, что ему предстоит погибнуть вместе с той, которая не оправдала его надежд и оказалась не девственницей, а замужней женщиной и матерью, и из-за этого мы с ним вместе должны взлететь на воздух — это он без волнения обсуждать не в состоянии.

А вот Синцов копнул глубже. Он волнение маньяка расценил как признак его несвободности в поступках, зависимости от кого-то, кто задал ему определенную линию поведения и ждет, что псих будет жестко ее придерживаться; во всяком случае, псих боится хоть на йоту отступить от этой линии и, естественно, напрягается, чтобы не сбиться, отвечая на вопросы, ответы к которым придумал не он сам.

В тот вечер мы отдельно выпили за дипломатическое мастерство Синцова, который, поразмыслив, допустил-таки прокурора к телу задержанного. И даже сумел направить его прокурорскую активность в нужное русло. Через десять минут прокурор увяз в тягучем сознании клиента, и не в силах больше вылавливать крупицы здравого смысла из его небогатого словарного запаса, сдался. Предоставил Синцову карт-бланш, поскольку Синцов аккуратно подвел прокурора к мысли о психическом нездоровье задержанного и, как следствие этого, — к его общественной опасности. Андрей как-то ловко втерся в доверие к прокурору и убедил того в преимуществах экстренных медицинских мер перед административным арестом.

С благословения прокурора района вызвана была скорая психиатрическая помощь, и задержанный сдан был на руки санитарам. При этом не особо-то он и сопротивлялся, и, по ощущениям Синцова, даже испытал облегчение. Что мне лично показалось странным: если он действительно псих, и если уже имел опыт пребывания в психиатрической лечебнице, то вряд ли сохранил об этом приятные воспоминания. Чему ж радоваться? Радоваться можно только в одном случае: если психушка представляется счастливым избавлением по сравнению с арестом, пусть даже административным. Клиент наш, в силу некоторой своей недоразвитости, вполне мог решить, что если его сдали врачам, то правоохранительные органы утратили к нему интерес.

И напрасно. Синцов и наши районные опера были полны решимости размотать эту историю, благо там было в чем покопаться. Неизвестно, что там у клиента в анамнезе, может, кладбище похищенных теток. Может, он беглый маньяк. Бегает же где-то широко известный людоед Джумангалиев, поклявшийся съесть своего давнего врага, полковника милиции Дубягина. А чем я хуже? (Это не я так решила, это была реплика Горчакова. Понятно, что этой репликой он не ограничился, а развил мысль: я не только не хуже, а даже лучше с точки зрения людоеда, потому что пышнее и упитаннее Дубягина. И вообще, женщины, наверное, вкуснее, так сказать, деликатес неё. Спасибо, друг). Так что, может, и этот Паша с добрыми глазами и мягкой речью бегает от пожизненного заключения, кто знает.