Александра Торн - Забвению неподвластно

• Название: Забвению неподвластно
• Автор: Александра Торн
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-88196-985-5

Известная современная писательница, переживающая творческий кризис и крушение всех своих надежд, непостижимым образом переносится в двадцатые годы. Там она встречается с человеком, который дарит ей беззаветную страстную любовь. Угодно ли судьбе навсегда соединить их любящие сердца?

---

Если бы только Лиленд Вайли III возвратился с войны целым, а не безногим обрубком! Она бы вышла за него замуж, как они и планировали. Сейчас она бы обедала в лучшем нью-йоркском ресторане, или сидела в театре, или выбирала покупки в магазинах на Пятой авеню, а не металась бы по спальне, не имея в планах ничего лучшего, чем уик-энд в «Ла-Фонде». Почему бы Дункану не покончить с его картинами, чтобы они могли уехать отсюда?

Ах, как это было романтично — в девятнадцать лет выйти замуж за Дункана и уехать в Санта-Фе! Теперь, накануне тридцатилетия, она чувствовала, что жизнь прошла мимо.

Кутаясь в пеньюар, Меган подошла к огромному окну, выходящему на юг. Ее не волновала величественная панорама гор Сандиас. Мысленно она вернулась в тот день, когда впервые увидела Дункана Карлисла.

Зима 1919 года была сезоном балов, и самым запоминающимся для Мепан был, конечно же, ее первый выход в свет. Прошел год с момента возвращения домой демобилизованных после войны, и все красавчики, все лучшие женихи уже освоились в мирной жизни. Меган была в самом центре того социального круга, который стал послевоенной «меккой», — круга детей заводчиков, нажившихся на войне, и отпрысков старинных аристократических фамилий — таких, как ее собственная.

Несмотря на только что введенный «сухой закон», у нью-йоркцев было праздничное настроение. Даже сейчас Меган усмехнулась, вспоминая, как были уверены эти болваны-конгрессмены, что их идиотский закон отвадит людей от выпивки. В каждом престижном городском ресторане или клубе нувориши и аристократия из «Четырех сотен» гуляли от души, и в кармане каждого булькала заветная фляжка со спиртным.

В тот декабрьский вечер она ужинала в компании друзей. На ней было белое хлопковое платье от Дуйели, с вырезом, обнажавшим значительную часть ее груди, когда Меган наклонялась вперед. Они только что завершили трапезу и собирались переехать в «Коттон клаб», когда Паулетта Вандервик предложила отправиться в галерею Макса на открытие выставки Дункана Карлисла.

Меган захлопала глазами. Паулетта никогда не интересовалась ничем, кроме мужчин, одежды и гулянок — именно в таком порядке.

— Когда это ты стала поклонницей живописи? — спросила Меган.

— С тех пор, как я увидела Дункана Карлисла на обеде у Девиттов три дня назад, — загадочно ответила Паулетта, чуть приподняв брови.

Ее ответ заинтриговал Меган: если Паулетта в чем-то и разбиралась, так это в мужчинах. Меган рассмеялась:

— Может, пришло время приобщиться к культуре? Представьте только, как будут рады наши родители, когда мы расскажем им, что провели время в картинной галерее.

Когда они прибыли, галерея Макса была переполнена. Их спутники сразу рванулись искать выпивку и закуску, а Паулетта отвела Меган в сторону.

— Пойдем поищем Карлисла, — сказала она, и было в ее взгляде что-то истерическое.

Подхватив Меган под локоть, Паулетта стала решительно прокладывать путь через толпу.

Они пробирались вперед, когда справа обозначилось какое-то движение, и Меган увидела неподалеку такого эффектного мужчину, какого не могла даже представить. На вид ему было между тридцатью и сорока. Он был высок, более шести футов. Смокинг сидел на его широченных плечах как влитой. Еще больше поражал окружавший его ореол мужественности, заставлявший стоящих рядом мужчин чувствовать себя неуютно. Меган оценивающе разглядывала его длинные спутанные волосы, волевые черты лица, четко обрисованный подбородок; вдруг он перенес свой сверлящий взгляд прямо на нее. Мегаи почувствовала, что колени ее слабеют. Когда он широко улыбнулся ей и на его щеках заиграли ямочки, она чуть не упала в обморок. В то время как они смотрели друг на друга, Паулетта подошла к незнакомцу.

— Как я рада вновь вас видеть! — выдохнула она.

Мужчина взглянул на нее, явно не узнавая. Она потупила глазки:

— Я Паулетта Вандервик, мы встречались с вами у Девиттов.

— Ну конечно, как я мог забыть? — галантно ответил он.

«Так это и есть Дункан Карлисл, — поняла Меган. — Теперь понятно, почему Паулетта хотела его видеть».

Она неуверенно шагнула вперед:

— А я ее подруга. Меня зовут Меган Хэйворд.

Дункан Карлисл взял ее руку, и она почувствовала, как возникает между ними чувство близости. Он посмотрел на нее так, как будто они уже были любовниками. Дункан поднес ее руку к губам, и внезапно шум зала словно исчез. Она почувствовала его поцелуи, и что-то немедленно отозвалось у нее глубоко внутри. Она поняла его.

Дункан заглянул в ее глаза и произнес:

— У нас есть о чем поговорить, Меган Хэйворд.

Так их подхватил любовный ураган, завершившийся через три недели неожиданной свадьбой. «Теперь, — печально подумала Меган, невидяще смотря на горы, — ясно, какую ошибку я допустила десять лет назад».

…Весь этот день Дункан Карлисл рисовал. Сейчас, отступив чуть назад, он рассматривал холст, на котором изобразил Голгофу. Доминантой был правый угол картины, где на кресте в муках погибал Посланник Божий. Краски были темными и гнетущими; отражавшими его настроения. Картина, понимал он, получилась такой же угрюмой, как и все, что он писал в последние годы.

Было время, когда он упивался красками, когда каждый оттенок его палитры говорил о наслаждении, которое он получал от жизни. Он ненавидел человека, в которого теперь превратился, — тяжелого циничного мизантропа, умеющего ожидать от жизни только плохое. Но он не мог стать прежним: было уже слишком поздно. Он похоронил все надежды на счастье и теперь надеялся лишь на тихое спокойное существование, на капельку безмятежности. После той ошибки, той боли, на которую он обрек себя и Меган, он не заслуживал ничего большего.

Дункан взглянул на картину, висевшую на противоположной стене. Портрет Меган, выполненный десять лет назад, резко отличался от всех других его работ. Он рисовал ее сразу после медового месяца, и их взаимная страсть была видна в каждом мазке. Красный цвет, цвет жизни, служил замечательным фоном к черноте ее волос и белизне кожи.

Сколько раз они бросали работу над портретом ради того, чтобы заняться любовью! Никогда ранее он не испытывал такого страстного желания обладать и отдаваться. Сейчас он отдал бы все, чтобы вернуть это ощущение…

Но не с Меган. Только не с ней. Их женитьба была трагической ошибкой для обоих. Он никогда не сможет забыть тот день, когда осознал это окончательно и бесповоротно.

Была середина апреля, шел второй год их совместной жизни. Весна запоздала, и Меган страдала от затворничества, чувствовала себя подавленной, беспокойной и неудовлетворенной. Подумав, что это, возможно, развлечет ее, он пригласил Меган провести день в его студии, понаблюдать, как он работает. Первый час она беспрестанно ходила по студии, куря сигарету за сигаретой, почти не обращая внимания на его объяснения по поводу художественной техники. В конце концов он решил, что ее присутствие в студии не слишком приятно, даже вызывает раздражение.

— Тебе действительно скучно здесь, милая? — спросил он.

— Наблюдать за твоей работой, дорогой, так же волнующе и интересно, как смотреть на рост травы, — ответила она.

С тех пор Меган никогда не проявляла интереса к тому, каким образом он зарабатывает на жизнь. Она как бы абстрагировалась от того факта, что мужчина, делящий с ней ложе, и художник в студии — одно и то же лицо.

Он был не первым человеком, перепутавшим страсть с любовью, и не единственным, обманувшимся в убеждении, что физическое совершенство должно идти рука об руку с интеллектом и способностью к сопереживанию.

«Красота Меган стала для меня ловушкой. Но эта же красота заманила в ловушку и ее саму», — думал он с бесконечным сожалением. Несмотря на несчастливый брак, у него всегда оставалась в запасе его работа; ей же было совершенно нечем занять свое время, за исключением редких уик-эндов в «Ла-Фонде» в компании с друзьями вроде Малкольма Эшфорда и Хилари Делано.

Возможно, имей они детей, все у них сложилось бы иначе. В том, что Меган, такая сексуальная и словно созданная для материнства, оказалась стерильной, была невероятная насмешка судьбы. Поскольку ответственность за это нельзя было возложить ни на кого, кроме Бога, Дункан с тех пор перестал в него верить.

Расстроенный этими воспоминаниями, он вновь взял кисть из соболиного меха и продолжил работу. Печальная история их брака угнетала его. Если бы они не встретились, Меган, несомненно, стала бы драгоценным украшением нью-йоркского высшего света; ну а он смог бы встретить женщину, которая сумела бы понять его потребность в художественном труде. Печально, но понятия Меган о творчестве ограничивались единственной способностью подбирать прекрасные аксессуары к новым нарядам. Слово «несовпадение» было бы вежливым определением сути их брака.

От Дункана потребовалось значительное усилие, чтобы подчинить собственные переживания и продолжить работу. Но вскоре он полностью ушел в новое полотно, накладывая темные краски, так отвечающие его настроению. Услышав стук в дверь, он произнес: