Андрей Тарасов - Оболочка разума

• Название: Оболочка разума
• Автор: Андрей Тарасов
• Жанр: Романы

---

Только вот почему-то вокруг дяди Кузи все боялись дышать. И смотрели на него как на падающий хрустальный сосуд. И дрожащими пальцами протягивали доктору Петровичу мокрый снимок человеческого черепа, с виду тоже вполне добродушного. Но только с виду.

Доктор Рыжиков встретился взглядом с глазницами черепа и тоже содрогнулся. И тоже перестал дышать. В самой его глубине, в мозговом веществе, четко темнел посторонний предмет, продолговатый как осколок. Но дядя Кузя на войне и ранен был не в голову, да и сейчас голова абсолютно цела… Ему осталось только родиться с посторонним предметом в ней.

– Братцы кролики, протрите мне глаза, – попросил доктор Рыжиков. – А это точно его снимок?

По заданию доктора Рыжикова дядя Кузя исправно шевелил руками и ногами, попадал пальцем в нос. Единственное что – болела голова. Просто трещала. Особенно когда глаза следили вправо-влево за докторским молоточком. Притом не первый день.

Но голова – не палец, более нужный в работе на пневмомолоте. Притом понедельник. Какой же понедельник без головной боли… И дядя Кузя думал: так и надо. Исправно простоял у пневмостукалки, исправно прокрутил заготовки. Конец декады – не до головы. Под вечер полечился пивом – думал, пройдет. Утром во вторник еще хуже. Стошнило. Глазами не пошевелить. Перед работой забежал в санчасть, спросил пирамидону. Запил таблетку, подмигнул сестре, оставил на стакане темный след пальца. Пошел давать норму. А она разламывается. В обед явился снова. Чтой-то не то. Смерили температуру – нормальная. Дали еще две таблетки. Выпил. Уже и подмигнуть не смог. А от стука вообще смерть. Бух-бух-бух-бух-бух… В цехе-то канонада. Бьет по мозгам. Дали записку в поликлинику. Там тоже за температуру: нет. Врач и так напуганный: бюллетенщики обложили. Что дядя Кузя симулянт, он прямо не сказал, но щупал очень неохотно. Вместо больничного дал еще таблеток: к утру пройдет. А не проходит. Чтобы так затянулся понедельник – с ним еще не бывало. Люди жалеют – а нечего делать. Температуры нет, кровь не течет – что еще надо? Одни советуют в бане попариться, другие – водки с перцем, третьи – на голове постоять, ногами в стену упершись. Ему бы денек отлежаться, да без него кузнечно-прессовый как без рук. Да он и сам их первый враг, прогулов. Как член цехкома и ударник. Думал дотянуть до выходного – не вышло. Хоть лезь на стену. Стало просто выворачивать. Вроде глаза вылезают и тошнит непрерывно. В третий заход врач сдался, послал на снимок. Или решил доказать симуляцию. На снимке дядя Кузя терпеливо сидел в очереди. Потом там выключили свет. Потом свет дали, но рентгенщицы стали обедать, кипятить чай. Тетки, боевые, облученные вдоль и поперек, весело огрызались, ничего не боялись. Они кузнецу даже понравились. Тем более что в очереди от спокойного сидения полегчало. Напились чаю с леденцами, вызвали. Пошел, подставил лоб излучающей трубке. Тоже техника, уважения требует. Потом висок. Потом спросил, куда идти – домой или в цех. Они захмыкали: не их, мол, дело. Он побрел на работу, хоть там остался час. Потом в автобусе домой в микрорайон. Автобус попался трясучий – дух вон. И не то что присесть – зажали, не дохнешь. Кряхтя и мыча чуть доплелся. Не хотелось ни пива, ни раков. Ни сидеть, ни лежать, ни смотреть футбол, ни забивать козла. Соседи даже поразились. Только от боли стучал себя кулаком в лоб и мычал. Утром даже не поднялся – будь что будет. Тут за ним и явились. Тот же врач желдорбольницы, но уже выпучив глаза. «Вы лягте, мы поможем, вы головку вот так, мы подержим…» Дали б больничный, и дома бы отлежался, а так только старуху напугали.

– Сознание не теряли? – приветливо спросил доктор Петрович.

Слово «сознание» имело для дяди Кузи только идейный смысл. От «сознательный» и «несознательный».

– Ну, обмороки были?

За «обморок» дядя Кузя даже обиделся.

– Значит, ничего страшного, – успокоил доктор Рыжиков, как первым делом успокаивал каждого пациента. – А это что? – И дотронулся пальцем до чуть припухшего правого века.

Кузнец чуть дернулся.

– Да искрой обожгло… щипнуло.

– Давно? – внимательней всмотрелся доктор.

– Да уж забыл… Ну, дня четыре… Да не болит она…

– До головы или после? – уточнил доктор Рыжиков.

Дядя Кузя, нарушивший технику безопасности и пренебрегший защитными очками, на этот вопрос отвечал неохотно. Сам расписывался в книге, знал все последствия, о чем теперь речь? А ведь могут навесить за свой счет – не нарушай! Так, что ли? Уж больно он очки не любил. Да кто их надевает? Если все выполнять, что написано да за что расписался, то до работы не дойдешь.

– Бюллетенчик бы мне, – ласково ушел он от вопроса. – Денек передохнуть – и пройдет.

Доктор Рыжиков пообещал бюллетеньчик. Но отдохнуть попросил пока здесь.

– Да дома полежу, не беспокойтесь, – махнул кузнец признательной рукой. И сморщился от головного приступа. – Эк меня!

Эк его, только и осталось сказать. Доктор Рыжиков молча посмотрел на железнодорожного коллегу. Железнодорожный коллега густо побагровел. «Ничего, – подумал доктор Рыжиков. – Значит, еще не все потеряно. Все мы немножко…»

– Ну, есть кузнечный бог, – сказал он, когда дядю Кузю осторожно увели переодевать и укладывать.

Это была не искра, а кусок здоровенной окалины. Осколок, будь это на фронте. Но только из-под молота. И до чего он ловко проскочил в глазную яму мимо глаза и застрял в мозговом веществе! Потом этот снимок годами будут демонстрировать друг другу братья доктора Петровича – нейрохирурги – и объяснять друг другу, что стало бы с дядей Кузей, возьми осколочек миллиметром правее или левее, а также выше или ниже. А так, в горячке выполнения плана дядя Кузя и не заметил, что ранен в голову, в самую ее мякоть.

Дядю Кузю осторожно положили в палату лицом вверх и велели не двигаться. Редко он с таким удовольствием подчинялся. Лежать и смотреть в потолок было делом приятным. Доктор ему тоже понравился как человек свой, мастеровой. Не стал выламываться с этими очками. А главное – никуда больше не посылал, сам все решил. Таких людей дядя Кузя научился ценить за свой век.

Он лежал закрыв глаза, и боль постепенно переставала разламывать череп, собираясь внутрь в одну точку. Где-то рядом шептались соседи, с которыми не мешало бы познакомиться, но он выполнял приказание не вертеть головой и не рыпаться. Поэтому не мог быть вежливым.

Он выпил несколько таблеток, вытерпел укол от сердитой костистой женщины с сжатыми в нитку губами, тихо-мирно уснул. Проснулся и увидел над собой, на фоне белого больничного потолка, незнакомое деликатное лицо красноватого цвета.

– Как вы думаете, – вежливо спросило лицо, – можно подавать на жену в суд или нельзя?

…В это самое время Иван Лукич и выслушал доклад о столь необычном явлении.

– Готовь к операции, – пожевал он губами.

– Какой операции? – мирно спросил доктор Рыжиков.

– Осколок надо извлекать, голубчик!

Тут доктор Рыжиков опять-таки мирно сказал, что извлекать не надо. Что он закрепится и больше ничего там не нарушит. А если ковырять в мозговом веществе…

Но доктор Черныш его по-профессорски оборвал. Сегодня ничего, а завтра железяка перережет сосуд, и человек погибнет. А человек-то, видно, неплохой, работник. Так или не так?

Доктор Рыжиков сказал, что не так. Тут Доктор Рыжиков и сказал, что консервативная тактика (если так можно выразиться) спасла бы жизнь сенатору Кеннеди, а вот такая погубила.

– Наверное, Юрий Петрович считает и вас таким же хирургом-убийцей, – вот тут-то и сказала Ада Викторовна.

Доктор Рыжиков на это не прореагировал и сказал, что он операцию делать не будет, а будет лечить консервативно.

– Юрий Петрович думает, что он тут один царь и бог, – премило улыбнулась Ада Викторовна.

Доктора Черныша это завело, и он сказал, что сделает операцию сам. И при этом начал багроветь.

Доктор Рыжиков опять-таки мирно заметил, что доктор Черныш не специалист по нейротравмам, а для такой операции надо быть специалистом.

– Юрий Петрович думает, что его командировка на практику перевешивает весь ваш опыт, – еще любезнее улыбнулась Ада Викторовна.

Все шло как по маслу. Иван Лукич наливался кровью, его взгляд тяжелел.

– Юрий Петрович думает, что только он спаситель президента Кеннеди, что других больше нет. А человека украшает скромность…

– Юрий Петрович думает…

– Юрий Петрович думает…

– Ты, Юра, мне здесь мозги не крути. Ты скальпель когда в первый раз увидел? А я в землянке партизанской пилой, понимаешь… – На глаза Ивана Лукича наворачивается слеза былых событий. – Холод вокруг, кровь в красный лед превращается… Дашь ему стакан самогона, остатками пилу протрешь и… Легко, думаешь?

До этого момента все было терпимо. Но тут доктор Петрович и сказал непоправимое. Оно прозвучало все так же спокойно и мирно, без всякого нахальства, которое потом ему приписывали как друзья, так и враги.