Вильям Хорстберг - Сердце Ангела

• Название: Сердце Ангела
• Автор: Вильям Хорстберг
• Жанр: Детектив

---

В ванной мне повезло. На умывальнике исходил паром стерилизатор. Внутри я обнаружил штук шесть иголок и три шприца. В аптечке не оказалось ничего подозрительного – обычный набор из аспирина, сиропа от кашля, зубной пасты и глазных капель. Я осмотрел несколько пузырьков с пилюлями, но с ними все было в порядке. Иначе говоря – наркотика там не было.

Но я знал, что где-то он должен быть. Поэтому я снова спустился вниз и осмотрел старомодный холодильник. Он лежал на одной полке с молоком и яйцами. Морфин: не менее двадцати бутылочек по 50 кубиков. Достаточно, чтобы на месяц вырубить дюжину наркоманов.

Глава пятая

Снаружи сгущались сумерки, голые деревья во дворе превратились в смутные силуэты на фоне кобальтового неба. Я непрерывно курил, оскверняя окурками девственно чистую пепельницу. Около семи дом высветили лучи фар и погасли. Я ожидал услышать шаги доктора на крыльце, но не уловил ни звука, пока в замке не повернулся ключ.

Фаулер включил верхнюю лампу, и прямоугольник света пронзил темноту гостиной, высвечивая мои ноги до колен. Я затаил дыхание, опасаясь, что он почувствует запах дыма. Но ошибся. Доктор положил пальто на перила и прошаркал на кухню. Когда он включил свет, я направился следом, через столовую.

Кажется, доктор Фаулер не заметил моего «дипломата» на столе. Он открыл дверцу холодильника и наклонился, роясь внутри. Некоторое время я наблюдал за ним, опершись плечом о резной, изогнутый в виде арки косяк на выходе из столовой, а потом спросил:

– Самое время для вечерней дозы?

Он резко повернулся, обеими руками прижимая к груди пакет с молоком.

– Как вы сюда попали?

– Через щель в почтовом ящике. Почему бы нам не посидеть и не выпить молока за приятным, долгим разговором?

– Вы не из НИЗа. Кто вы?

– Меня зовут Энджел. Я частный сыщик.

Я выдвинул из-за стола один из кухонных стульев, и он устало сел, по-прежнему сжимая пакет, будто молоко было последним его достоянием.

– Проникновение в чужую квартиру – серьезное преступление, – сообщил он. – Надеюсь, вам ясно, что вы потеряете лицензию, если я вызову полицию?

Я сел на стул верхом и сложил руки на изогнутой спинке.

– Мы оба знаем, что полицию вы не вызовете. Неприятностей не оберешься, если они отыщут склад наркотика в холодильнике.

– Я врач. Хранить дома фармацевтические средства не противоречит правилам.

– Бросьте, док, я видел, как ваши «машинки» варятся в ванной. Вы давно на игле?

– Я… Я не наркоман! И не потерплю постороннего вмешательства в личную жизнь! Меня мучает ревматоидный артрит. Когда боль становится нестерпимой, я изредка применяю слабый обезболивающий наркотик. Теперь будьте любезны убраться отсюда, или я действительно вызову полицию.

– Валяйте. Могу даже набрать номер. Они с удовольствием подвергнут вас специальному тесту.

Доктор Фаулер обмяк на стуле; его мешковатый костюм, казалось, вдруг стал ему слишком велик.

– Чего вы от меня хотите? – Он оттолкнул пакет с молоком в сторону и оперся подбородком о ладони.

– Того же, из-за чего я приходил в клинику. Информации о Джонатане Либлинге.

– Я рассказал все, что знал.

– Перестаньте валять дурака, док. Ни в какую больницу для ветеранов Либлинга не переводили. Я звонил в Олбани. Не слишком умно с вашей стороны пытаться отделаться такой дешевкой. – Вытряхнув сигарету из пачки, я сунул ее в рот, но не закурил. – Вторая ваша ошибка – в том, что вы сделали запись о переводе на карточке Либлинга шариковой ручкой. В сорок пятом году о них маловато знали.

Доктор Фаулер застонал и, стиснув голову руками, опустил ее на стол.

– Все кончено. Я так и знал. Сразу понял – после прихода того посетителя. Пятнадцать лет не было ни одного посетителя, ни одного!

– Похоже, парень пользовался успехом, – заметил я, крутанув колесико своей «Зиппо», и сунул кончик сигареты в пламя. – Где он сейчас?

– Понятия не имею. – Фаулер выпрямился. Кажется, этот разговор отнял у него все силы. – Я никогда не видел этого пациента после войны.

– Но, доктор, ведь он куда-то отправился?

– Не знаю. Как-то ночью, давным-давно, за ним пришли какие-то люди. Он сел вместе с ними в машину, и они уехали. Больше я его не видел.

– В машину? Мне казалось, он был совершенно невменяем.

Доктор моргнул и потер глаза.

– К нам он прибыл в коме. Но уже через месяц встал на ноги и чувствовал себя неплохо. Лечение дало отличные результаты. Днем мы играли с ним в теннис.

– Значит, он уехал нормальным?

– Нормальным? Это гадкое слово, «нормальный». Абсолютно ни о чем не говорит. – Нервные пальцы Фаулера сжались в кулаки на выцветшей клеенке. На левой руке у него блестела золотая «печатка» с пятиконечной звездой. – Что же касается вашего вопроса… – Либлинг не был похож на нас с вами. Придя в себя и вновь обретя речь и зрение, он по-прежнему страдал от острой амнезии.

– То есть, от потери памяти?

– Совершенно верно. Он понятия не имел, кто он и откуда появился. Даже собственное имя ничего для него не значило. Он уверял, будто он – кто-то другой и когда-нибудь вспомнит все. Я сказал, что он уехал с друзьями, но мне пришлось поверить этим людям на слово. Джонатан Либлинг не узнал их. Для него они были чужими.

– Расскажите об этих друзьях поподробней. Кто они? Как их звали?

Доктор закрыл глаза и прижал дрожащие пальцы к вискам.

– Это было так давно. Я постарался выбросить все из памяти.

– Только не пугайте меня еще и своей амнезией, док.

– Их было двое, – медленно произнес он, и слова словно приходили издалека, просеиваясь сквозь сито сожаления. – Мужчина и женщина. О женщине не могу сказать ничего: было темно, и она оставалась в машине. В общем, раньше я ее не видел. Мужчину я знал, встречал его несколько раз. Именно он выполнил все формальности.

– Как его звали?

– Он назвался Эдвардом Келли. Проверить я не мог. Я записал это имя в свою черную книжечку.

– А что за формальности? В чем дело?

– Деньги! – Доктор выплюнул это слово, будто кусок гнилого мяса. – У каждого человека есть своя цена. Я не исключение. Однажды этот парень Келли пришел ко мне и предложил деньги…

– Сколько?

– Двадцать пять тысяч долларов. Может, сейчас эта сумма не кажется огромной, но во время войны о большей я и мечтать не смел.

– Ну, и в наши дни с такой суммой можно воплотить кое-какие мечты, – заметил я. – И что Келли хотел от вас?

– Вы и сами догадываетесь: выпустить Джонатана Либлинга, не оставляя записи в медкарте. Уничтожить все свидетельства о его выздоровлении. И, самое главное, мне следовало делать вид, будто он все еще числится пациентом в «Эмме Харвест».

– Именно так вы и делали?

– Это оказалось несложным. У Либлинга не было посетителей, кроме Келли и его театрального агента… или менеджера, не помню точно.

– А как звали этого агента?

– Фамилия, кажется, Вагнер, имени не помню.

– Он был заодно с Келли?

– Насколько я знаю, нет. Я никогда не видел их вместе, и похоже, он не знал, что Либлинг исчез. Он звонил раз в год или чаще, чтобы спросить, не пошел ли пациент на поправку, но сам никогда не приезжал. А потом звонить перестал.

– А как же клиника? Администрация не заподозрила, что у них пропал пациент?

– С какой стати? Я постоянно делал записи в его карточку, неделю за неделей, а каждый месяц от доверенного Либлинга приходил чек для покрытия расходов. Если по счетам уплачено, никто не проявляет излишнего любопытства. Я выдумал какую-то историю, чтобы медсестры не распускали языки. Да у них и без меня достаточно хлопот с прочими пациентами: В общем никто никогда Джонни не посещал. Все, что мне нужно было делать, – это заполнять официальный запрос, приходивший раз в полгода, день в день, от адвокатской конторы в Нью-Йорке.

– «Макинтош, Уайнсэп и Спай»?

– Именно. – Фаулер поднял измученные глаза и встретил мой взгляд. – Деньги я не себе брал, так и знайте. Тогда еще была жива моя жена, Элис. У нее обнаружили рак, нужна была операция, которую мы не могли себе позволить. Деньги пошли на эту операцию и на поездку на Багамы, но она все равно умерла. Меньше, чем через год. Боль деньгами не откупишь. Будь это все деньги на свете.

– Расскажите еще о Джонатане Либлинге.

– Что вы хотите узнать?

– Что угодно, всякие мелочи. Его привычки, причуды, какую он предпочитал яичницу. Какого цвета у него были глаза?

– Я уже не помню.

– Расскажите все, что помните. Начните с внешних примет.

– Это невозможно, я понятия не имею, как он выглядел.

– Док, перестаньте меня дурачить. – Я наклонился вперед и пустил струю дыма в его водянистые глаза.

– Я говорю правду, – доктор закашлялся. – Молодой Либлинг приехал к нам после радикальной операции по восстановлению лица.

– Пластическая хирургия?

– Да. Лицо у него все время было под бинтами. Я никогда не делал ему перевязку и поэтому лица ни разу не видел.