Михаил Болотовский - Телеграмма

• Название: Телеграмма
• Автор: Михаил Болотовский
• Жанр: Прочее

---

- Черносотенец, - сказал я.

- Сионист, - без обиды отозвался Гурко.

- А Кобзарь тоже еврейка?

- Спрашиваешь!

- Что - "спрашиваешь"? От одной фамилии Киевской Русью пахнет. Украинским борщом с галушками. Днепром при тихой погоде.

- Рыбой "фиш" пахнет, а не борщом. Ее фамилия Бершадская, мы с ней в литинституте вместе учились.

- Что творится! - с притворным ужасом в голосе сказала жена. - Камню некуда упасть.

- Ладно, - сказал я, - так как быть с Провским и Кобзарь?

- Пусть подпишут... - вяло отозвался Гурко. - Куда их девать...

Его уже начало развозить. Похоже, одним пивом до нашего появления дело не обошлось.

- Тогда эту фразу надо убрать. Ну, про членов. И творческий отпуск этот идиотский... Так. "Поздравительная телеграмма П.Аджаве от писателей, находящихся в..." Гм-м... Что такое ДТП?

- Дорожно-транспортное происшествие, - буркнул Гурко.

- Знаю. Причем здесь ДТП?

- Дом творчества писателей, - пояснила жена. - Там у двери доска висит: "ДТП им. Райниса".

- Мрак! Долой ДТП. "...находящихся в Доме творчества в Дубултах".

- Райниса оставь, - посоветовал Гурко.

- О'кей, оставлю... Нет, не оставлю. Потому что тогда получается, что это у Райниса 60-летие со дня рождения.

- Степанида! - радостно завопил потомок фельдмаршала.

И точно: вошла Степанида.

- Кромсаете? - поинтересовалась она, присаживаясь к столу.

- Еще как, - подтвердил я. - Вот объясните мне, сударыня, как это понять: "В отличие от многих сверстников, талантливых поэтов и прозаиков, павших на полях сражений за Родину, Вы вернулись с войны живым". Ты его что, упрекаешь за это? Или выражаешь сожаление в связи с самим фактом? И потом, что это значит - "вернулись живым"? Можно вернуться мертвым?

- Ну ты дурака-то не валяй, - доброжелательно сказала Самохина.

- Степанида, ты же мастер художественного слова! Инженер, бля, человеческих душ! - внезапно поддержал меня Гурко. - И вот еще... дай-ка листок... ага! "Ваши песни стали мерилом человеческой порядочности, отзывчивости, доброты". Самохина, как песня может стать мерилом?

Степанида подняла руку и описала перед собой какую-то сомнительную полусферу.

- Ну, может... - ответила она. - Иносказательно. Дайте лучше пива.

Гурко, не отрывая глаз от текста, протянул ей бутылку.

- "Сегодняшнее возрождение Арбата, - прочел он вслух, - свидетелями которого мы становимся, стало результатом пробужденного Вашими песнями общественного интереса к проблемам одной из старейших улиц города". Во-первых, "результатом интереса" - это не по-русски. А во-вторых, я б на его месте застрелился от такого комплимента.

- Он и застрелится, - подтвердил я. - Он этот разукрашенный Арбат терпеть не может.

- Короче, - подытожил Гурко, - текст никуда не годится, Степанида. Надо заново писать.

- Вот возьми и перепиши.

- Я?

- Ты. Ты же такой грамотный, вон исчеркал все...

- Это Балаховский исчеркал, - тут же принялся сливать воду потомок фельдмаршала. Переписывать текст ему явно не хотелось.

- Тогда пусть Балаховский перепишет, - невозмутимо отозвалась Степанида, разгрызая соленый орешек.

- Какого пса? - возмутился я. - Моя, что ли, была идея? Я вообще хотел собственный текст послать.

- Тогда пусть остается, как было.

- А я не подпишу.

- Не подписывай. Подумаешь... Остальные подпишут.

- Пусть подписывают. А я не стану.

Степанида закусила нижнюю губу, и на лице ее появилось страдальческое выражение.

- Я поэт, - сказала она с надрывом, будто признаваясь в чем-то постыдном. - Я не умею такие бумаги писать. Напиши, Балаховский, не будь падлой.

- Он тоже поэт, - заступился за меня Гурко.

- Но он же секретарь семинара Союза! - пылко возразила Самохина. Он пишет отчеты в Правление, у него есть опыт.

- За меня жена отчеты пишет.

Это было чистой правдой. Я всегда заставлял отчитываться перед Правлением жену. Секретарь СП Ерофей Хлопотов даже хвалил меня за связное изложение и аккуратный почерк.

Но Степанида моему сообщению обрадовалась.

- Чудненько! - сказала она. - Иришенька, напиши проект.

- Не будь падлой, - добавил ядовитый Гурко.

- Ну вас! Ну вас всех к черту! - закричал я. - Она что, сюда приехала проекты писать? Степанида, у тебя совесть есть?

Самохина вздохнула.

- Ладно, - сказала она. - После обеда я к вам в номер приду и напишем эту лабуду вместе.

Сил сопротивляться больше не было.

- После обеда предпочитаю поспать, - невежливо буркнул я. - А вот к пяти часам... гм-м... милости прошу.

6

Ровно в пять часов вечера к нам в номер постучали. За дверью, однако, обнаружилась не Степанида - там стоял, переминаясь с ноги на ногу, довольно-таки редкий для чопорной Прибалтики персонаж: лохматый и небритый человек лет пятидесяти с виду, одетый в телогрейку и заляпанные грязью бесформенные штаны. Был он, вдобавок, смертельно пьян.

- Здра-а-асте! - радостно выкрикнул человек. - Как поживаете?

- Хорошо поживаем, - печально ответил я, уже догадываясь, что последует за приветствием.

- Не дадите ли три рубля на закуску? - с надеждой поинтересовался он. - Так, по-братски, исключительно по-братски...

Постановка вопроса показалась мне несколько странной, но гость был так приветлив и естественен, что послать его подальше не поворачивался язык.

- По-братски могу предложить рубль.

- И рубль мне пригодится! - оптимистично воскликнул лохматый. Дайте мне, пожалуйста, этот рубль.

"Хрен знает что... - подумал я, извлекая мятый рубль из кармана брюк. - Дом творчества писателей! Имени Райниса, блин! Как он забрел сюда? Куда сестра-хозяйка смотрит?.."

Человек взял рубль, разгладил его в ладонях.

- Спасибо вам, - нежно сказал он.

- Не за что.

- Ренат, - продолжил гость.

- Простите?

- Ренат. Ренат Галимов.

- Балаховский.

- Очень приятно. Не желаете ли выпить вместе со мной?

- На рубль? - поинтересовался я.

- Обижаете! - действительно обиделся Ренат. - У меня шесть литров чистейшего башкирского спирта. Рубль пойдет, как было сказано выше, на закуску. Временный кризис, видите ли... Жду перевода из Уфы, а почта закрыта по причине великого праздника.

Слово "великий" он произнес безо всякой иронии.

- Днем не пью, - соврал я.

- Уже вечер, - многозначительно заметил гость. - Впрочем, как знаете. Но мое предложение остается в силе. Шестой номер. Я после обеда заехал.

Только тут до меня начало доходить, что он тоже писатель.

- Так я жду вас, - сказал Ренат, и, пошатываясь, двинулся к выходу.

- Кто это был? - спросила жена.

- Один писатель, - ответил я.

Степанида пришла с получасовым опозданием.

- Обходила Кондакова, - пояснила она. - Они с Провским на лавочке сидят, прямо напротив вашего корпуса.

- Полчаса обходила? Через Ригу, что ли?

Оказалось, Степанида сначала пряталась за большой сосной, надеясь, что Кондаков и Провский посидят-посидят и уйдут. Потом, отчаявшись, стала совершать перебежки от сосны к сосне. За этим увлекательным занятием ее застукал мастер производственного жанра Грум-младший, совершавший предполдничный моцион.

- Иронизировал надо мной, негодяй, - возмущенно рассказывала Степанида. - К нему-то посреди ночи не ломились.

Ей пришлось совершать марш-бросок через дюны, пока по зыбучим пескам она не выбралась в тыл нашего корпуса. Черный ход, однако, оказался заколоченным, и в результате вся передислокационная операция Степаниды пошла коту под хвост. Деваться было некуда, и она гордо двинулась через главный вход на глазах у бесстыдника Кондакова и примкнувшего к нему Провского.

Электронные часы на руке Степаниды пропищали шесть раз, когда мы, наконец, сели к письменному столу. Тут выяснилось, что моя соавторша не принесла с собой проект.

- Наверное, у Сашки остался, - предположила она. - Ты бы сходил, а то там... этот кобель...

- Заново напишем, - сказал я. - Все равно плохой был проект. А кстати, Самохина, кто такой Ренат Галимов? Ты же всех знаешь...

- Ренатик? - оживилась Степанида. - Ренатик - это чудо.

Я поморщился.

- Он великий башкирский поэт, - торопливо добавила Степанида. Лауреат Ленинской премии. Или Государственной. Не помню.

- Так-таки великий?

- Говорят. Никто точно не знает, он же по-башкирски пишет. Но в Уфе ему памятник стоит.

Тут я вспомнил, что у одного московского поэта есть попугай, который умеет произносить только одно слово: "сюрреализм". Пьем, к примеру, водку, по телевизору идет "Сельский час" или "Девятая студия", а попугай долбит свое: "Сюрреализм, сюрреализм!.." К месту пришелся бы сейчас этот самый попугай.

- Не может ему памятник стоять, - сказал я. - Он живой. Причем настолько живой, что час назад просил у меня три рубля на закуску.

- Ренатик - здесь?! - радостно всполошилась Степанида. - В каком корпусе?

- В нашем. В шестом номере.

Степанида поднялась со стула.

- Забегу к нему, - решительно сказала она.

- А телеграмму, блин... Пуладику... кто будет писать? - разозлился я.