Эдуард Хруцкий - Криминальная Москва

• Название: Криминальная Москва
• Автор: Эдуард Хруцкий
• Издательство: Детектив-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-89935-013-Х

Эдуард Хруцкий, известный журналист и писатель, много лет собирал материал о криминальной Москве.

В этой книге вы прочитаете о тайнах ряда московских квартир, о скрытой жизни руководства МГБ СССР, о знаменитых ворах и знаменитых сыщиках.

---

В милицию Игорь Скорин попал по комсомольскому набору, со второго курса сельхозинститута. Видимо, из уважения к столь фундаментальному образованию — в те годы в милиции семилетка почти приравнивалась к университету — его сразу же сделали оперуполномоченным и нацепили в петлицы «шпалы».

Именно с этого зимнего дня 1937 года и начался отсчет тридцати лет, пяти месяцев и двадцати дней службы в уголовном розыске.

Скорину было всего сорок девять лет, когда его с почетом уволили из милиции. Ему улыбались, превозносили его заслуги, особенно военные. Сетовали, что раны мешают работать. Вручили грамоту в сафьяновом переплете, подарили хорошее ружье и именные часы.

В сорок девять лет уходил в отставку полковник милиции, начальник уголовного розыска города Фрунзе, нынешнего Бишкека, столицы Киргизии. Уходил, не дослужив отведенных по закону шести лет.

А за три года до этого дня был ограблен и зверски убит инженер Оманов. Ко дню приезда Скорина во Фрунзе преступник был уже найден и приговорен к высшей мере. Но Верховный Суд СССР отправил дело на доследование, что бывает крайне редко, почти что никогда. И дело вновь вернулось в прокуратуру Фрунзе, вновь зашустрили по городу оперативники, исполняя план оперативно-розыскных действий, намеченных следователем, и, вполне естественно, оперативная разработка по делу легла на стол начальника угрозыска города. Не надо было иметь за спиной столь долгий опыт работы, как у Скорина, чтобы определить, что дело обвиняемому просто «пришито».

И Скорин пошел в тюрьму. Невозможно воспроизвести через много лет первый разговор с человеком, ожидавшим смерти. Скорин помнил только его глаза, потерявшие надежду. Они смотрели как-то иначе. Казались большими и бездонными. Потому что человек, много месяцев ожидавший смерти, видел такое, что недоступно обыкновенным людям.

Как легко зажечь надежду в этих глазах! Но как чудовищно трудно выпустить на свободу невиновного.

Но он добился освобождения и отмены приговора. Скорин работал в милиции много лет. Он начал свою службу в печально известном 37-м году. Если вести счет ушедшим товарищам, то к погибшим от бандитских пуль можно приплюсовать и работников угро, умерших в ежовских и бериевских лагерях.

Да, он знал милицию. Он сам был винтиком огромного, сложного механизма, именуемого машиной законности. Он знал и другое — как эта машина порой бывает беспощадна к своим.

Итак, по одну сторону полковник Скорин и несколько оперативников, по другую — аппарат республиканского МВД, прокуратура, партийные власти.

Уже тогда в республике буйно начало расцветать все то, что позже мы легко назовем застойными явлениями. А на самом деле закончился процесс сращивания уголовной преступности с партийным и карательным аппаратом. Вот в этом и были-то главные последствия периода сталинского беззакония.

Да, они установили преступника. Но установить одно, а предъявить обвинение — совсем другое. Убийство совершил сын одного из руководителей республики. Скорина запугивали, взламывали сейф в его кабинете в поисках розыскного дела, тайно обыскивали квартиру, пытались спровоцировать взятку. В ход был пущен весь набор средств.

А потом нашли самое простое. Медицинская комиссия, старые раны и болезни, заключение врачей и почетная отставка.

Боря Грач всплыл в разговорах с сыщиками через несколько лет по делу об ограблении Давида Ойстраха.

Всплыл, но, как всегда, участие его доказано не было.

Об этом ограблении написана целая библиотека детективов, поставлены фильмы, в которых показано, как мучительно и сложно сыщики выходили на след преступников.

Отдыхал на 101-м километре после очередной отсидки вор-домушник Никонов, и случилась с ним лирико-драматическая ситуация. Влюбился он в местную врачиху, даму весьма красивую. Но она отвергала его попытки, и он решил поразить ее своим размахом.

А для этого, как известно, нужны деньги, тут, как говорили, и сошлись интересы Никонова и Бори Грача.

Музыкант был в отъезде, в подъезде дома шел ремонт, посему бдительная вахтерша потеряла счет мужикам в рабочих робах, снующим по лестнице.

На дело Никонов пошел с младшим братом. Умело отключил охранную сигнализацию, спокойно вскрыл двери. Освоился в квартире, разыскал все потаенные места, взял огромную сумму в валюте и советских деньгах, целую кучу драгоценностей, заодно и дорогой магнитофон. И братья-разбойники покинули квартиру.

Так бы и ждали сыщики, пока у перекупщиков и в комиссионных магазинах всплывут похищенные вещи, чтобы выйти на ушлых урок, но все оказалось значительно проще.

Несмотря на строжайший запрет старшего брата, Никонов-младший с товарищем еще дважды посещал квартиру знаменитого музыканта и во время одного из визитов выронил из кармана ручной эспандер, на котором была выжжена его фамилия.

Вот этот-то эспандер и дал следствию возможность стремительно выйти на ворюг.

Отработав фамилию, сыщики установили, что в «зоне-сотке» проводит свои дни вор-домушник с такой же фамилией.

Отработали его связи и выяснили, что у него есть младший брат-качок.

Решили посадить им на хвост наружку. Возглавил эту часть операции мой старый друг, тогда полковник, Эдик Айрапетов.

Наружное наблюдение дало невероятные результаты. На второй день Никонов-младший отправился в валютный магазин «Березка», где за доллары они с другом закупили ондатровые шапки. Оперативники еле успели предупредить сотрудников КГБ, несших в этом опасном месте нелегкую службу, чтобы они не повязали пацанов на выходе.

А старший брат, подогретый дорогими напитками в вокзальном ресторане, дождался на улице красавицу врачиху и, достав из кармана многокаратное кольцо и дорогие браслеты, предложил ей руку и сердце.

Гордая дама отказалась.

Тогда, в лучших традициях, Никонов бросил драгоценности на землю и втоптал их в грязь каблуком.

Когда они разошлись, оперативники выковыряли украшения из грязи и без труда определили, у кого они украдены.

А дальше как обычно: задержание, следствие, суд.

Вот и вся история, только в ней нет скрипки Страдивари.

Я иду от Никитских к Пушкинской по Тверскому бульвару. Не играют больше в домино и шахматы на скамейках веселые местные люди. Исчезли. Отправились жить в Митино или за Кольцевую дорогу.

Теперь в их домах расположились фирмы, которые ничего не производят, и банки с ограниченной уголовной ответственностью.

Москва вплывает в новый век. А какой он будет — посмотрим. Конечно, хочется, чтобы он стал хоть немного добрее к нам.

Двенадцать ступенек вниз

Почти триста лет назад начальник Тайной канцелярии генерал Ушаков докладывал наверх, что его людьми арестован дьякон Иван сын Федотов за то, что взгромоздился на колокольню и кричал:

— Быть сему месту пусту, и земная твердь разверзится.

За слова сии поносные дьякон доставлен в Тайную канцелярию и кнутами бит нещадно.

Я вспомнил этот забавный случай, стоя на Большой Дмитровке (ул. Пушкинская) как раз в том месте, где разверзлась земная твердь.

Земля обвалилась, словно упала сюда полутонная авиабомба, соседний дом треснул пополам.

Утро было серым и слякотным, вокруг стояло несколько зевак, горячо обсуждая, провалится ли под землю весь центр Москвы и когда.

Все сходились на том, что провалится всенепременно.

Милиционеры со скучными лицами вяло покрикивали на любопытных, не давая им подходить к опасной зоне.

Почти напротив обвала расположился ресторан «Ладья», он, видимо, тоже пострадал от передвижений земной коры, бравые молодцы вытаскивали из его недр столы и стулья.

— Наверно, затопило, — сказал кто-то рядом со мной.

Я обернулся, увидел знакомое очкастое, уже сильно потраченное жизнью, лицо.

— Ты меня не узнал? — спросил очкарик.

— Конечно, узнал.

Я действительно вспомнил его, вот только имя исчезло, стерлось из памяти.

— Конец нашей «Яме». Знаешь, я все надеялся, что найдется человек умный и опять здесь пивную откроет.

— А ты по-прежнему тут живешь?

— Уже не живу, дом мой тоже накрылся. Приходили из жилуправления, предлагали Митино, а я попросил хоть конуру в коммуналке, но только здесь. Я же на Пушкинской шестьдесят лет прожил. Пойдем выпьем. Помянем нашу «Яму».

И мы пошли.

Прежде чем начать рассказ о знаменитом в столице подвале, я хочу кое-что вспомнить.

В Москве когда-то было много отличных пивных баров. Они все значились под номерами. Я, к сожалению, забыл цифры на вывесках этих замечательных заведений, но хорошо помню два из них.

Один назывался «Есенинским», говорили, что поэт-гуляка любил проводить там время.

Теперь на его месте стоит огромный «Детский мир». Но, как сейчас, я вижу его обитые деревом стены и удобные кресла.

Здесь собирались игровые люди, приезжали после бегов отдохнуть в своей компании.