Хельмут Ханке - На семи морях. Моряк, смерть и дьявол. Хроника старины.

• Название: На семи морях. Моряк, смерть и дьявол. Хроника старины.
• Автор: Хельмут Ханке
• Издательство: Мысль
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1989

Книга посвящена великим плаваниям и беспримерным подвигам моряков-первооткрывателей всех рангов. Вместе с ними читатель побывает на их кораблях, познакомится с их бытом, услышит их песни – «шэнти», задающие ритм работе, увидит, как часто героические деяния определяются будничным тяжелым трудом и лихой морской сноровкой.

Хельмут Ханке – писатель-маринист из ГДР, известен советским читателям по книгам «Седьмой континент» и «Люди, корабли, океаны».

Для широкого круга читателей.

---

Дурная слава была и у статьи 14. Она открывала дорогу любым злоупотреблениям и произволу офицеров. Она гласит: «Ни один нижний чин флота не может ослушаться приказания начальника, ударить его, угрожать ему, или делать попытку к этому, или поднять оружие против него, пока он состоит на службе. Это карается смертью».

По-видимому, это и была та самая статья, о которой среди матросов ходила крылатая фраза, что законы писаны не для капитана и офицеров. И в самом деле, простой янмаат в течение тысячелетий был бесправным и беззащитным. На океанском паруснике он лишь внешне отличался от галерного раба. Не мог он избежать своей участи даже тогда, когда его корабль шел ко дну, а ему выпадало счастье добраться до ближайшего берега. Морские законы предусматривали все. Специально для этого случая существовал параграф: «Если экипажи отделены от своих кораблей по причине того, что последние разбились, утонули или были уничтожены, вся командная власть, полномочия и авторитет, которыми наделены офицеры этого корабля, полностью сохраняются в силе так, как если бы корабль не разбился, не утонул и не был уничтожен» (статья 42).

Правда, этим параграфом морское дисциплинарное право выставляет самое себя в довольно смешном свете. Тем не менее он характерен для того духа тирании, который господствовал некогда на военных кораблях. Матрос с самого начала должен был отчетливо представлять себе, что у него нет ни малейшего шанса избавиться от своей плавучей каторги даже в случае кораблекрушения; он должен безоговорочно подчиниться своей жестокой участи.

Для того чтобы ни один матрос на корабле не мог отговориться незнанием дисциплинарного устава, на американских военных кораблях каждое первое воскресенье месяца всех людей собирали у шпиля. Официально это называлось осмотром одежды. Однако это был лишь предлог. Истинная цель собрания состояла в зачитывании команде уложений о наказаниях. Матросы должны были при этом снять свои шляпы или фуражки.

На борту парусного военного корабля редкая неделя обходилась без приведения в исполнение по меньшей мере хоть одного наказания. Равно как и зачтение дисциплинарных параграфов, церемониал исполнения наказания служил для запугивания команды. Для этого существовали определенные сигналы, подаваемые ударами в колокол или дудкой. На английском флоте приговоры приводились в исполнение точно в 12 часов дня.

В большинстве случаев наказание представляло собой бичевание «девятихвостой кошкой». В этой плети воплощалась мрачная корабельная традиция. Впервые ее свист услышали еще на античных галерах. Простая плеть была найдена в раскопках эпохи неолита, когда человек приручал зверей для верховой езды и перевозки грузов. Поскольку в античном обществе рабов за людей не считали, это средство наказания ничтоже сумняшеся перенесли и на них.

Но на рукояти плетки теперь было укреплено уже несколько ремней. Это и была пресловутая «девятихвостая кошка», суперплеть, эффект от одного удара которой был равносилен девяти ударам обычной плетки. А исчезла она на кораблях лишь к началу XIX столетия! Ее миниатюрная разновидность продержалась в домашнем обиходе еще дольше, вплоть до XX века, в образе ремня для наказания детей.

Как же проводилась порка матроса на корабле? Ареной было место у грот-мачты, неподалеку от фалрепа. Все собирались вокруг, нижние чины отдельно от офицеров, затем осужденный конвоировался двумя вооруженными матросами к мачте. Капитан оглашал вид проступка. Обвиняемый получал возможность сказать слово в свою защиту. Однако, стоя у грот-мачты, вряд ли он мог рассчитывать на смягчающие обстоятельства или полную отмену наказания.

Вместо этого тишину рассекал приказ: «Раздеться!». Приговоренный обнажал верхнюю часть тела. Затем он становился на прочно сколоченную квадратную деревянную раму, напоминающую деревянную решетку. Обычно такие решетки служат для закрывания люков, поверх них натягивают брезент. Ступни жертвы прочно укреплялись на поперечине решетки, а поднятые над головой руки пропускались сквозь петлю на тросе, свисавшем сверху и выбираемом затем втугую. Это было сигналом боцману, по которому он должен был обрушить на спину матроса девятихвостую плеть. Если экзекутор из сострадания махал плетью недостаточно рьяно, ему определяли такую же порцию.

«Девятихвостая кошка» оставляла на спине жертв рубцы на всю жизнь. Десять ударов было минимальной нормой. При двойной порции ударов уже сочилась кровь из кожи. При тройной или четверной норме кожа лоплась. После семидесяти ударов кожа на спине свисала лохмотьями. И тем не менее мера наказания бывала и до ста ударов плетью! Если врач не прерывал экзекуции – а этим правом пользовались далеко не все врачи,– бичевание продолжалось, даже если становились видны ребра.

На палубе не знали пощады. Помимо этих официалных наказаний унтер-офицеры военных кораблей с легкостью необычайной пускали в ход концы тросов. По указанию своих начальников боцманы и квартирмейстеры постоянно носили в своих вместительных шляпах метровый линек, чтобы он всегда был под рукой. По самому незначительному поводу узловатый конец гулял по спине матроса, сачковал ли тот, швабря палубу, или был застигнут за запрещенной картежной игрой.

Кроме бичевания плетью имелась еще добрая дюжина других штрафов. Капитаны, которые сознавали вредное влияние телесных наказаний, пользовались другими средствами: на провинившихся надевали, например, кандалы, то есть неделями держали их закованными в цепи, на хлебе и воде, взаперти в темной каморке или лишали их ежедневной порции рома.

Была и другая команда о наказании: «На мачту!». Несчастному заводили петлю под руки, вокруг груди, и поднимали его на тросе до топа грот-мачты, где он должен был провести ночь. Случалось также, что отдавался приказ о высадке штрафника в открытую буксируемую шлюпку. Для вычерпывания воды он получал всего лишь поварешку. В большинстве случаев уже через несколько минут бедняга промокал до костей.

Особенно жестоким наказанием было «килевание» – протягивание под килем. Для этой цели на каждом ноке грота-реи, выступающей на кораблях с прямыми парусами за линию бортов, укреплялось по блоку. Через эти блоки пропускался связанный в кольцо трос, заведенный предварительно под корабельный киль. К этому тросу привязывали штрафника и перетягивали его под килем от правого борта к левому и обратно.

Если осужденный оставался жив после первого раза, ему позволяли повисеть некоторе время под реей, чтобы он мог глотнуть воздуха. Затем жестокая процедура производилась в обратном направлении. Нередко случалось, что трос заедало и штрафника вытягивали из воды мертвым. Иные при перетягивании получали ранения об острые края ракушек, наросших на корпусе корабля.

«Море и виселица всякого примут» – гласит старая матросская пословица. В английском и американском военных флотах парусных времен веревка для висельника закреплялась обычно на фока-рее. Час исполнения смертного приговора назначался, как правило, перед восходом солнца. Когда повешенный не подавал больше признаков жизни, его спускали и снимали с него оковы. Затем его зашивали в его же подвесную койку, вложив в нее для тяжести пушечные ядра. По доске, положенной поверх релинга, труп скользил в море. Иной раз на реях линейных кораблей болталось одновременно до десятка человек.

Море хранит молчание о числе повешенных на ноках рей. Стерлись в памяти и их имена. Лишь одно сохранит лось: Билли Бадд из одноименного рассказа Мелвилла. Молодой, невинно осужденный матрос был настолько любим своими товарищами, что из-за этого чуть было не вспыхнул мятеж. Один из «синих курток» взял потом грифель в испачканную смолой руку и облек смертную казнь Билли в стихи, которые позднее, во времена Нельсона, имели хождение на кораблях флота его величества:

Словно лисель, на рею поднимут меня,
Закачаюсь на ноке в восходе дня,
Как серьга, что я Молли своей привез…
От судьбы никуда не уйдешь, матрос!
Жизнь подходит к концу. На смоленом конце
Вознесусь к небесам в озаренье лучей.
Пью последний свой грог и с тоской на лице
Догрызаю сухарь – скорбный дар палачей.
Кто на рею поднимет меня, бог весть!
Кто проводит прощальным взглядом?
Не спешите повесить, не надо!..

Доналд мне обещал у доски постоять
И, навеки прощаясь, мне руку пожать.
Я хотел бы ответить ему, но я труп.
Обернули меня парусиной гнилою.
И утопленник Тафф с горькой складкой у губ
Ожидает меня за подводной скалою.
Я усну. Я на дно опущусь, словно лот.
Спать приказано мне. Эй ты, черт!
Поскорее сними с моих рук этот гнет
И столкни меня в волны, за борт!
Я усну, и морская трава, словно саван, меня обовьет…

Герман Мелвилл не только написал лучшее из достойного быть прочитанным о людях парусных кораблей – он внес этим бесценный документальный вклад в историю парусного мореплавания XVIII и XIX столетий. И кто упрекнет его в том, что и у него встречаются порой ошибки! В генеалогии военного артикула – «Белом бушлате» – он скорбит о тех временах, когда гуманность проникала и на палубы. Внедрение жестокой дисциплинарной практики на кораблях начинается, по его мнению, лишь со Стюартов[02]. В действительности же это началось значительно раньше. Даже тогда, когда человек еще не был унижен галерным рабством, существовали зверские наказания. С тех пор как девятихвостая плетка попала на корабль, она редко оставалась в чехле.