Роберт Харрис - Архангел

• Название: Архангел
• Автор: Роберт Харрис
• Издательство: Торнтон и Сагден
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2001
• ISBN: 5-93923-012-1

Вместе с предыдущими произведениями Роберта Харриса — «Фатерланд» и «Enigma» — «Архангел» образует своего рода жанровую трилогию увлекательных детективных романов с блестящей интригой, виртуозно вписанной в исторические декорации, по-своему раскрывающей и объясняющей тайны истории.

В «Архангеле» загадка исчезнувшего дневника Сталина и длившиеся до недавнего времени его поиски дают толчок напряженному и трагическому поединку противоборствующих сил, у каждой из которых свои представления о прошлом и настоящем России.

Для всех любителей современной художественной прозы.

---

Рапаву наручниками приковали к стулу. Охранников отослали из комнаты. Замминистра сел за стол начальника тюрьмы. На стене за его спиной висел портрет Сталина.

Какое-то время замминистра разглядывал Рапаву, затем сказал, что у товарища Сталина в последние годы появилась привычка делать записи, чтобы ничего не забыть при своей огромной загруженности. Иногда он писал на обычных листах бумаги, а иногда в черной клеенчатой тетради. Об этих записях знали лишь некоторые члены Президиума, а также товарищ Поскребышев, многолетний секретарь товарища Сталина, которого предатель Берия недавно засадил по ложному обвинению. Все свидетели утверждают, что товарищ Сталин держал эти записи в своем кабинете в личном сейфе, ключ от которого был только у него.

Замминистра пригнулся и впился черными глазами в лицо Рапавы.

После трагической кончины товарища Сталина делались попытки найти этот ключ. Но его так и не обнаружили. Поэтому было принято решение взломать сейф в присутствии всех членов Президиума и посмотреть, не осталось ли после товарища Сталина материалов исторической ценности или таких, которые могли бы облегчить принятие невероятно ответственного решения о назначении преемника.

Сейф был вскрыт при членах Президиума и оказался пуст, если не считать нескольких мелочей, вроде партийного билета товарища Сталина.

«А теперь, — сказал замминистра, медленно поднимаясь, — мы подходим к главному».

Он обошел стол и сел на край, прямо перед Рапа-вой. Здоровый был мужик, прямо танк из мяса.

«Мы знаем, — сказал он, — от товарища Маленкова, что второго марта ночью ты ездил в Кунцево на дачу вместе с предателем Берия и что вы оба несколькоминут оставались с товарищем Сталиным наедине. Из комнаты было что-либо изъято?»

«Нет, товарищ генерал».

«Абсолютно ничего?»

«Ничего, товарищ генерал».

«А куда вы отправились из Кунцева?»

«Я отвез товарища Берия к нему домой, товарищгенерал».

«Прямо домой?»

«Да, товарищ генерал».

«Ты врешь».

«Нет, товарищ генерал».

«Ты врешь. У нас есть свидетель: охранник видел вас обоих в Кремле незадолго до рассвета».

«Да, товарищ генерал, теперь я вспомнил. Товарищ Берия сказал, что ему надо кое-что взять из своего кабинета...»

«Из кабинета товарища Сталина!»

«Нет, товарищ генерал».

«Ты врешь! Ты предатель! Вы вместе с английским шпионом Берия вломились в кабинет Сталина и выкрали его бумаги! Где они?»

«Да нет же, товарищ...»

«Предатель! Вор! Шпион!»

Каждое слово сопровождалось ударом по лицу.

И так до бесконечности.

Я тебе вот что скажу, парень: никто не знает всей правды, как обошлись с Хозяином, — даже сейчас, после того как Горбачев и Ельцин продали всю нашу чертову историю капиталистам и разрешили ЦРУ полакомиться нашими архивами. Все, что связано с Хозяином, по-прежнему засекречено. Его вывезли из Кремля на полу машины завернутого в ковер, и, говорят, Жуков расстрелял его в ту же ночь. По словам других, его расстреляли через неделю. Но большинство говорит, что его пять месяцев — пять месяцев! — держали в бункере Московского военного округа и расстреляли после тайного суда.

Так или иначе, к Новому году Берия был уже мертв.

А со мной вот как поступили — и Рапава показал изуродованные пальцы. Затем неуклюже расстегнул рубашку, вытащил ее из-под ремня и повернулся. Вся спина его была в блестящих шероховатых рубцах, сквозь кожу, как в окна, виднелись мышцы. Живот и грудь покрывала татуировка.

Келсо не произнес ни слова. Рапава снова сел, не застегивая рубашки. Эти рубцы и татуировка были его медалями за прожитую жизнь. И он с гордостью носил их.

— Ни единого слова, парень. Ты меня слышишь? Ничего они из меня не выжали. Ни одного словечка.

Все это время Рапава не знал, жив ли Хозяин и заговорил ли он. Но это не имело значения — Папу Герасимович Рапава в любом случае хранил молчание.

Почему? Из верности? В какой-то мере... а возможно, в благодарность за то, что Хозяин оставил ему жизнь. Но он был не таким идиотом, чтобы не понимать также, что в молчании его спасение. Сколько времени он бы еще прожил, если бы привел их к тому месту? Под тем деревом лежал его смертный приговор.

Пришла зима — Рапава лежал, трясясь от холода, на полу своей неотапливаемой камеры, и ему снилось, как с вишен опадают засохшие листья, голые ветки чернеют на фоне неба, слышен вой волков.

Вдруг незадолго до Нового года к нему потеряли интерес, как дети, которым надоело играть. Бить его продолжали — это уже стало делом чести, — но допросы прекратились, а после одной долгой и изобретательной взбучки кончилось наконец и битье. Замминистра больше не приходил, и Рапава догадался, что Берия мертв. Он подумал также, что наверху, видно, решили: если и были сталинские заметки, лучше их не знать.

Рапава ждал, что может в любую минуту получить свои семь граммов свинца. Ему и в голову не приходило, что этого не произойдет, если Берия ликвидирован. Поэтому он не помнил ни того, как его везли в Дом Красной армии в снежную бурю, ни временноприспособленную под зал суда комнату с высокими зарешеченными окнами, ни тройки судей, — не помнил ничего. Он засыпал свою память снегом. Он смотрел в окно на снежную пелену, шедшую с Москвы-реки и волнами катившуюся по набережной, заслоняя огни фонарей на противоположном берегу: снег белыми колоннами двигался смертным маршем с востока. В ушах Рапавы гудели голоса. Потом, когда стемнело, его вывели на улицу — он решил, что его ведут на расстрел, и попросил разрешения задержаться на минуту на ступеньках, чтобы погрузить руки в сугроб. Охранник спросил, зачем ему это, и Рапава сказал: «Чтобы в последний раз, товарищ, почувствовать пальцами снег».

Они как грохнут! А когда поняли, что он это всерьез, еще пуще расхохотались. «Вот уж снегу, грузин, — сказали они, — у тебя будет вдоволь». Так Рапава узнал, что его приговорили к пятнадцати годам каторжных работ на Колыме.

Хрущев амнистировал в пятьдесят шестом многих узников ГУЛАГа, но Папу Рапавы амнистия не коснулась. О нем словно забыли. Папу Рапава еще почти полтора десятка лет то жарился, то мерз в лесах Сибири — жарился коротким летом, работая в облаке малярийных комаров, и мерз долгими зимами, когда болота превращались в ледяные торосы.

Говорят, все, кто прошел лагеря, выглядят одинаково: похудев до скелета, человек потом сколько бы ни нарастил мяса или как бы тщательно ни одевался, костяк всегда виден. Келсо в свое время беседовал со многими гулагскими узниками и сейчас, слушая Рапаву, видел перед собой очертания его черепа — провалы глаз, абрис черепной кости. Он видел суставы на его запястьях и щиколотках и плоскую лопасть грудины.

Его не амнистировали, говорил Рапава, потому что он убил чеченца, пытавшегося его изнасиловать, — прикончил ножом, который смастерил из пилы.

— А что случилось с вашей головой? — спросил Келсо.

Рапава провел пальцем по шраму. Он не помнит. В особенно холодное время шрам начинает ныть и Рапаву мучают ночью кошмары.

— Кошмары о чем?

Рапава раскрыл было рот, но ничего не сказал.

Пятнадцать лет...

Он вернулся в Москву летом шестьдесят девятого года, в тот день, когда янки высадили человека на Луну. Рапава вышел из общежития для бывших заключенных и отправился бродить по жарким, многолюдным улицам — и ничего не мог понять. Куда девался Сталин? Это больше всего удивило его. Где статуи и портреты Сталина? Ведь его так почитали! Парни выглядели как девчонки, а девчонки — как проститутки. Страна явно по горло сидела в дерьме. Но в те дни по крайней мере была работа для всех, даже для таких старых зеков, как он. Его направили рабочим в мастерские депо Ленинградского вокзала. Ему был всего сорок один год, и он был сильный, как медведь. Все его имущество помещалось в картонном чемодане.

— А вы были когда-нибудь женаты?

Рапава передернул плечами. Конечно, был. Ведь только так можно было получить жилье. Вот он и женился и обзавелся жильем.

— И что случилось? Где теперь жена?

— Умерла. Район, где мы жили, парень, был хороший, пока не появились наркотики и преступность.

— А где вы жили?

— Эти чертовы преступники...

— А дети у вас были?

— Сын. Он тоже умер. Погиб в Афганистане. И дочь.

— И дочь умерла?

— Нет. Пошла на панель.

— А куда девались бумаги Сталина?

Келсо был пьян и не сумел задать этот вопрос как бы между прочим, и старик по-крестьянски хитро на него посмотрел.

— Говори, говори, парень, — тихо произнес он. — Я слушаю. Значит, куда девались бумаги Сталина? Ты это хочешь знать?

Келсо замялся.

— Только то, существуют ли они... есть ли шанс... возможность...

— Ты хотел бы их увидеть?

— Конечно.

Рапава расхохотался.

— А с какой, собственно, стати, я должен помогать тебе, парень? Я пятнадцать лет отсидел на Колыме, а за что? И теперь я должен помочь тебе накрутить побольше всякого вранья? Чего ради? Из доброго к тебе отношения?