Вячеслав Шишков - Емельян Пугачев (Книга 1)

• Название: Емельян Пугачев (Книга 1)
• Автор: Вячеслав Шишков
• Жанр: Историческая проза

Жизнь, полную побед и поражений, хмельной вольной любви и отчаянной удали прожил Емельян Пугачев, прежде чем топор палача взлетел над его головой. Россия XVIII века... Необузданные нравы, дикие страсти, казачья и мужичья вольница, рвущаяся из степей, охваченных мятежом, к Москве и Питеру. Заговоры, хитросплетения интриг при дворе «матушки-государыни» Екатерины II, столь же сластолюбивой, сколь и жестокой. А рядом с ней прославленные государственные мужи... Все это воскрешает знаменитая эпопея Вячеслава Шишкова – мощное, многокрасочное повествование об одной из самых драматических эпох русской истории.

---

– Ну, други мои, слушайте в оба уха, что скажу, и старикам вашим передайте… Ведайте, други, ежели вы хотите за меня вступиться, то и я за вас вступлюсь. Помоги нам, господи… – и Пугачев, подняв к небу взор, двуперстием истово перекрестился.

Казаки заплакали, повалились Пугачеву в ноги:

– Приказывай, надежа-государь!.. Все войско примет тебя. Не выдадим, падежа-государь!.. Верь!

Сердце Пугачева вскачь пошло, губы запрыгали, он сморщился, сморгнул слезу, быстро встал.

– Ну, соколы ясные, детушки мои! У вас таперя пеший сизой орел, так подправьте сизому орлу крылья! – И Пугачев выкинул руки вверх и в стороны.

Большие черные глаза его сверкали, весь вид его, невзирая на бедную одежду, стал важен и внушителен. Казаки, разинув рты, попятились. Обнимая их, он, с дрожью в охрипшем от волнения голосе, говорил:

– Я жалую ваше войско рекою Яиком, рыбными ловлями, угодьями, всей землей безданно и беспошлинно… А такожде и сенными покосами… И солью… Бери соль дарма, вези на все четыре ветра, кто куда похочет…

– Много довольны, ваше величество, милостью твоей великой, – вновь упали казаки в ноги Пугачеву. – Верой и правдой служить станем, крест поцелуем… Умрем!

В распахнутых воротах маячил, выставив бороду, беглый крестьянин Чучков. Внимая неслыханному разговору и тому, что казаки величают чернобородого надежей-государем, Афанасий Чучков обратился в столб. Заметя его, Пугачев махнул рукой, крикнул:

– Иди, иди, брат, не твое дело тут!

Совещание в сарае продолжалось. Пугачев велел казакам приготовить знамена, купить голи разных цветов шелку и шнура, а ему, государю, наряд добрый, фасонистую с бархатным верхом шапку.

– Не можно ли записать, надежа-государь, что да что надобно купить. А то у нас головы дырявые. Да добро было бы указ ваш выдать на войско.

Пугачев смущенно замигал, покряхтел, почесал за ухом, молвил:

– Ни чернил, ни бумаги нетути здеся. Я бы, конешно, написал. Впрочем сказать, ведомо ли вам, детушки, что указы пишут великие писари царевы, а император токмо подпись кладет? Ну так вот, поезжайте скореича на Яик, объявляйте войску обо мне да дня через два, много через три, опять сюда скачите.

– Сенокосы у нас, надежа-государь, страдная пора! Не можно ли, батюшка, недельку повременить? – сказали казаки, кланяясь.

– Ну нет, господа казаки… – возразил Пугачев строго. – Надобно как можно поспешать. А то в огласку дело пойдет, и вам и мне худо будет…

Тогда меня здесь и не сыщете. Уж вы, детушки, старайтесь сами о себе… Да и о других пекитесь…

Кунишников с Денисом Караваевым сели в седла и, приветствуя Пугачева поднятыми на пиках шапками, скрылись в степи.

Крестьянин Афанасий Чучков подбежал к Пугачеву, сдернул колпак с обритой по-каторжному головы, припал к ногам его и, целуя сапоги, выкрикивал сквозь внезапные слезы умиления:

– Батюшка, надежа-государь, не оставь рабов своих, холопов…

Пугачев поднял его.

– Скоро не станет рабов. И ты слободу примешь… А покудов никому не сказывай, кто я есмь, – сказал он и с проворством пошел к речке Таловой выкупаться. Его походка – четкая, быстрая, легкая. Чучков, глядя на него, залюбовался: «Ишь ты… Как девка складная идет, не по-нашенски, не по-мужиковски…»

Пугачев разделся, смаху бросился в речку. Лето кончалось, а вода все еще теплая, как молоко парное. Поплавал бы подоле, да спешить надо, и песню бы спел, да нет уж, опосля. Но в счастливые моменты Пугачев без песен не жил. Вот и тут, надевая одежду прямо на мокрое тело, он тенористо и складно запел:

При бережку, при лужку,
При счастливой до-о-оле,
При станичном табуне
Конь гулял на воле,
Казак был в нево-о-ле…

Пел с огоньком, бросая слова и выразительные взгляды в сторону Яика, ныне ставшего ему родным и близким.

Гуляй, гуляй, серый конь,
Пока твоя во-л-ля.
Вот поймаю, зауздаю
Шелковой уздою.
Ты бежи, бежи, мой конь, Бежи, торопися…

– Да, верно, – оборвав песню, сказал он самому себе. – Торопись, поторапливайся, Емелька… Тебе, темному, на Иргиз к старцам треба спешить, писаря искать… А то казаки и впрямь в дураках оставят. Эх ты, ца-а-арь!..

Он вприскок – на умет и, на скорую руку похлебав овсянки, заторопил Еремину Курицу ехать с ним на Иргиз-реку.

– Не опасно ли, батюшка? – предостерег его уметчик. – Ведь вас знают там все…

– Бог сохранит, – сказал Пугачев. – Мне письменного человека в канцелярию мою до краю надобно. А их, чаю, в скитах довольно.

4

Дорога была грязная. Путники на двух сытых конях ехали верхами степью. В Исаакиевском скиту остановились. По приказу Пугачева уметчик сбегал к старцам, отыскал игумена, сказал ему, что объявился государь Петр Федорыч и что оный государь приказывает всем скрытным в иргизских скитах беглецам немедля идти под Яицкий городок и там дожидаться повелений.

Игумен перекрестился, сказал:

– Дай-то бог. А скрытных людей нет у нас. Было человек с полсотни, да от команды сыщиков поразбежались все. А как соберутся – пошлю, беспременно пошлю.

Путники тронулись в Мечетную слободу, к куму Емельяна Ивановича – Степану Косову, тесть которого, старик-крестьянин Семен Филиппов, в прошлом году с испугу донес на Пугачева. Сердце не лежало ехать к куму, да Пугачеву пришла блажь вызволить от Степана Косова свое имущество.

Прибыв в Мечетную, уметчик остановился у околицы, а Пугачев поехал к куму, но дома не застал того – кум возил хлеб на гумно. Пугачев направился к жнивью и возле слободы встретил возвращавшегося домой Косова. Тот изменился в лице, глаза его испуганно забегали.

– Откудов бог принес тебя, куманек?.. Вот встреча… – озираясь по сторонам, сладко запел он.

– Откудов – сам ведаешь, – неласково ответил Пугачев. – Дай бог здоровья тестю твоему, в Казанском остроге по его милости тюрю с червяками хлебал. А вот, кум, помнишь, поди, у тебя рубахи мои, да рыба, да лошадь осталась…

– Все, родимый мой, в Малыковку забрали, да и меня не единожды таскали на допрос… Слых был, что ты из тюрьмы утек… Верно ли? А поспорт-то, Емельян Иваныч, есть ли у тебя?

– Знамо есть, – зорко всматриваясь в лицо кума, ответил Емельян.

Степан Косов, мужик большой, сильный, шел по дороге пешим, рядом с ним ехал в седле встревоженный допросом Пугачев.

– А покажи-ка.

– Для ради каких делов, кум, запонадобился тебе мой паспорт?

Путники вступили в край Мечетной слободы.

– Паспорт-то? – переспросил кум и, завидя двух жителей, стоявших у ворот, поманил их рукой к себе. Те стали лениво подходить. Косов шагнул к Пугачеву, сказал в упор:

– А пойдем-ка лучше к нашему выборному, – и протянул руку, чтоб схватить коня за узду.

Но Пугачев, опоясав плетью сначала кума, потом своего коня, помчался.

Под быстрый топоток копыт, под шум ветра в ушах в его сознание внезапно вломились отрывки песни:

Ты бежи, бежи, мой ко-о-нь,
Бе-е-жи, торопи-ися…

Он покрепче нахлобучил шапку, взмотнул локтем, захохотал.

– Чего ты, ерем кур?! – крикнул подскакавший к нему уметчик.

– Лихоманка задави этого Косова, – вытирая пот с лица, ответил Пугачев. – Собака, паспорт требует. Было за грудки взял. Едва утек…

– Пошто же ты, батюшка, поехал к таким злодеям?

– Айда к скитам! Уж там-то нас не вдруг сыщешь… – и всадники ударились к Тимофееву скиту, что верстах в пятнадцати от Мечетной.

Было уже темновато, а в лесу и совсем темно. Всадники, перекрестившись на избяную церковь с восьмиконечным «древлего благочестия» крестом, въехали во двор скитского игумена, старца Пахомия. Вкусно пахло свежим хлебом.

Из пекарни вышел маленький курносый старец с седой косичкой.

– А, купец никак, раб божий обшит кожей… Хе-хе… А это кто? Эге!..

Еремина Курица… Ах ты, живая душа на костылях, – посмеиваясь и щуря глазки, шутил старец.

Пугачев слез с коня, спросил:

– А нет ли, отец Пахомий, у тя письменного человека?.. Шибко надобен… А опричь того – беглецов нет ли?

– Да вот я! – воскликнул веселый старец и подбоченился. – Я и письменный человек, и беглец, и на дуде игрец… Хе-хе-хе…

В этот миг по дороге затарахтела топотня, на быстрых рысях пробежала ватага конников, впереди на рослом мерине пугачевский кум – Косов.

– Погоня, ер кур, ер кур… – прошипел уметчик.

Тут Косов вдруг завернул коня, крикнул своим:

– А вот, кажись, и они… Айда во двор, робята!

Пугачев, бросив лошадь, стремглав кинулся мимо пекарни, мимо старцевых келий, по огородам, через тын, скакнул в челн и, подпираясь шестом, переправился на тот берег реки Иргиза.

Чрез сутемень долетали до него крики, ругань во дворе Пахомия.

– Говори, чертов сын, куда утек смутьян? – сердито спрашивал Косов помертвевшего уметчика.