Вячеслав Шишков - Емельян Пугачев (Книга 3)

• Название: Емельян Пугачев (Книга 3)
• Автор: Вячеслав Шишков
• Жанр: Историческая проза

Историческая эпопея выдающегося русского советского писателя В.Я.Шишкова (1873-1945) рассказывает о Крестьянской войне 1773-1775 гг. в России. В центре повествования – сложный и противоречивый образ предводителя войны, донского казака Е.И.Пугачева. Это завершающая книга трилогии.

---

– А здеся полковник Баратаев да немец один, – ответил возница из саратовских посадских людей. – Тут им конец жизни доспелся.

В попутной колонии «лютерского исповедания» комиссия остановилась у кирхи, возле которой толпился народ. Селение было хорошо обстроено и содержалось опрятно. Из побеленного домика под черепичной кровлей вышел прилично одетый, чисто выбритый старик-пастор и пригласил офицеров с Долгополовым к себе в дом, а старосте приказал готовить подводы.

Колонисты относились к своему пастору с большим уважением, в разговоре с ним обнажали головы, отвечали на вопросы с почтительностью.

Скромный дом пастора состоял из трех комнат и кухни. Впереди дома – палисадник, сзади, за обширным, усыпанным желтым песочком двором, большой фруктовый сад и пасека в полсотни колодок.

В доме – уют и чистота, на окнах белейшие гардины и цветы в расписных майоликовых вазонах. В переднем углу распятие итальянской работы, из черного дерева и слоновой кости. Книги в хороших переплетах. Много книг.

Клавесины, ковровый диван, уютные кресла, круглый стол под свеженаутюженной палевой скатертью.

– Вот, господа хорошие, если б вы знали да ведали, сколь скудно живет наш деревенский батюшка и сколь роскошно, дай вам бог, живете вы, господин пастор, – сказал Долгополов, с удивлением рассматривая обиталище хозяина.

– Да? – не то спрашивая, не то утверждая, застенчиво проговорил пастор и пригласил гостей присесть. – Я не особенно знаком с условиями существования сельского духовенства, но знаю, что ваше духовенство городское живет в большом достатке. А меня не забывает паства, не оставляет своими щедротами господь бог, да и сам я суть человек труждающийся по мере сил моих.

– Вы… из немцев будете? – спросил Долгополов.

– Нет, я природный латыш, родился возле города Риги, в крестьянской семье, но обстоятельства сложились так, что довелось мне более полжизни в России провести, в Петербурге.

– А как же здесь-то очутились? – поинтересовался молчаливый Рунич.

– А сюда привели меня, во-первых, указующий перст божий, – ответил старик, – во-вторых, веления собственного сердца и любовь к природе, к занятиям сельским хозяйством. Состою корреспондентом Вольного экономического общества, покровительствуемого императрицей.

Пастор угостил приглашенных вкусным кофеем и простым, но сытным завтраком.

Завидя, как Галахов с Руничем стали шептаться и вынимать кошельки, чтобы отблагодарить хозяина за угощенье, взволнованный этим старик стал возражать:

– Не ослепляйте, господа, глаз моих никакими подарками, – сказал он тоном обиженного. – И ежели вы что-либо ассигновали мне, то умоляю передать это бедной братии, коя, без сумнения, на пути вашем встретится.

– Тогда, отец пастор, вы все-таки возьмите от нас и раздайте бедным своими руками, – сказал Галахов. – А то, при нашей скорой езде, раздавать подаяние нам будет несподручно.

– Что вы, что вы! – с приятной улыбкой ответил хозяин. – Если б вы и на быстрых крыльях ветра летели, то и тогда успели бы посмотреть на нищету светлыми очами доброго своего сердца.

По просьбе Галахова пастор сообщил, что несколько дней тому назад Пугачёв с армией прошел мимо их селения.

– За несколько часов до своего прихода, – рассказывал пастор, – он прислал пять своих казачьих офицеров к нашему старосте с повелением, чтобы жители из своих домов не выходили дотоле, доколе он со своей армией не удалится из виду от селения нашего, дабы не мог кто-либо претерпеть от его войска какой обиды и несчастия. – Голос пастора дрогнул, глаза внезапно увлажнились, он справился со своим волнением и закончил:

– Моими пасомыми оный приказ Пугачёва был точно выполнен. И все обошлось благополучно.

– А нам известно, что каналья-злодей повсеместно лютость оказывает! – запальчиво проговорил Галахов.

– Слухи идут всякие, – вздохнув, ответил пастор. – Я склонен думать, что сам Пугачёв не столь жесток, как про него молва идёт. А вот его сподвижники, по своей темноте и коренящемуся в них сатанинскому духу мщения, поистине могут быть в своем поведении жестоки… И что же вы хотите, господа! – вскинув седую голову и сделав рукой нетерпеливый жест, воскликнул пастор. – Ведь бунт, ведь темного народа восстание проистекает!

Силы адовы распоясались, сатана спущен с цепи. Но я верую, господа, можете осудить меня, а я верую, что в смуте сей действует указующий перст божий.

– А Пугачёв, выходит по-вашему, чуть ли не посланец неба? – с язвительностью спросил Галахов.

– Я этого не хочу сказать. Но… что свыше предначертано, тому не миновать.

– А вот увидим, откуда оно предначертано, – с той же запальчивостью возразил Галахов. – Когда государственный преступник будет схвачен, суд выяснит все начистоту.

– Да, но сей государственный преступник, – подчеркнутым тоном произнес пастор, – будет судим не токмо судом человеческим, но и судом человеческой истории! А первей всего предстанет он пред судом божьим! – и пастор взбросил руку вверх. – Однако милосердный бог не преминет судить не токмо его, а вкупе с ним всех, кто сеял бурю среди народа жестокостями своими.

– Вы, отец пастор, чрезмерно смелы в своих суждениях!

Возмущенный Галахов поднялся, стал в волнении ходить по горнице.

– Да, смел, – дрогнув голосом и потупясь, ответил пастор. – Иначе я не носил бы на своей груди распятого по приговору синедриона Христа!

Долгополов стал плести про Пугачёва какую-то несуразицу, но его никто уже не слушал.

При прощаньи капитан Галахов отвел хозяина в соседнюю комнату и, крепко пожав ему руку, сказал:

– Вы простите мне мою горячность… Такие люди, как вы, зело редки, особливо в провинции… Свидётельствую вам свое уважение.

Пастор широко улыбнулся, произнес:

– Да сохранит вас бог, – и по-отечески благословил капитана.

Встретилась в пути еще колония с жителями «католицкого» исповедания.

Огорченный, унылого вида ксендз нарисовал перед отдыхавшими у него путниками картину Пугачёвского нашествия.

– Свыше тридцати молодых людей нашей колонии, – сказал он, – разумеющих язык российский, ограбили меня, а такожде прочих состоятельных колонистов и ушли за Пугачёвым. Вот веяние времени! А сверх того, увели оные отщепенцы пятьдесят самых лучших лошадей, в числе коих и мои три.

– Сделал ли самозванец какие-либо разорения вашей колонии? – спросил Галахов.

– Нет, господь сохранил нас, ни насилий, ни разорений от врага мы не видали, – ответил ксендз.

Путники хотя и с большим трудом доставали лошадей, однако двигались довольно быстро. Вскоре прибыли в приволжский городок Камышин. До Царицына оставалось сто восемьдесят верст.

Явившийся начальник волжских казаков доложил Галахову:

– Из Царицына вот уже третий день идут слухи, якобы Пугачёв разбит. А посему я отрядил триста человек надежных казаков на ту сторону Волги и приказал им: ежели встретятся бегущие тем берегом из Пугачёвской армии люди, оных ловить, а кои добровольно сдаваться не станут, тех колоть.

– Чинились ли Пугачёвым жестокости, разорения? – задал тот же самый вопрос капитан Галахов.

– По приказу Пугачёва, – ответил казацкий офицер, – был казнен комендант городка Камышина. А от войск его никакого разорения городу не было, только взято двадцать подвод припасов.

Этот ответ, равно как и все дорожные впечатления, любознательный офицер Рунич тщательно заносил в тетрадь.

Предположив, что упорные слухи о разгроме Пугачёва имеют основание, комиссия, посовещавшись, решила: Галахову, Руничу и Остафию Трифонову, прихватив с собой двух гренадеров, двигаться к Царицыну. Команду же гусар оставить в Камышине.

Ехать без сильного конвоя, по мнению комиссии, было теперь не так уже опасно: Пугачёвских скопищ нигде не встречалось, наоборот, стали попадаться в пути воинские разъезды.

Глава 7. «Это Пугачёв! Бегите!» Над Суворовым небо в звёздах. Предательство. Побег.

1

Впятером направились дальше. В одной из казачьих, Волжского войска, станиц остановились для перепряжки лошадей.

Станица, расположенная на яровом берегу Волги, была почти безлюдна.

Гренадеры Дубинин и Кузнецов пошли собирать по хатам жителей. Им удалось привести к Галахову всего пятнадцать старых казаков. Галахов спросил их, где же народ. Они ответили, что самосильные казаки «кои на турецкой войне, кои по форпостам службу несут».

Зная уверенно, что большинство казаков ушло вместе с Пугачёвым, Галахов не стал распространяться об этом со стариками, а велел им идти в табун и, поймав ездовых лошадей, привести их для упряжки. Старики отправились за конями, а два гренадера – на бахчи, за арбузами.

Галахов, Рунич и Долгополов присели у амбара, стоявшего на бугристом берегу Волги. Кругом – полное безлюдье. Впереди, перед глазами, мутнели неширокие воды обмелевшей Волги, но и Волга – сплошная пустыня: ни ладьи, ни сплотков, ни белого паруса. Впрочем, два старых рыбака на челне греблись возле берега, проверяли самоловы. А за Волгой зеленела после пролившихся дождей безмерная луговая сторона.