Иван Шевцов - Крах

• Название: Крах
• Автор: Иван Шевцов
• Жанр: Криминальный детектив

---

— Но он сам был коммунистом, — как был размышляя, сказала Таня. — Хорошо воевал, героя получил. Дважды в плену побывал…

— И дважды уходил из плена, — напомнил Яровой. — Не рядовой, а полковник, ас. Кто помог?

— Говорят, наша дипломатия, — произнес Евгений.

— Допустим. Один раз. А второй? Может, ЦРУ? То-то, — предположил Яровой. — А став вице-президентом, куда направил господин Руцкой свои зарубежные стопы? В Израиль. Засвидетельствовать свое почтение и походя сообщить, что у него мама еврейка, следовательно, по израильским законам он еврей. А вот Жириновского-Финкельштейна в Израиле за еврея не сочтут, потому что мама у него русская.

— Жириновский антисемит. Притом, откровенный, — осуждающе изрек Евгений.

— Да перестань ты, Женя, со своим антисемитизмом, — недовольно сказала Таня. — Вот заладил. Нету нас никакого антисемитизма. Скорей уж наоборот.

— Как нет, когда Черномырдин заявил, что у правительства есть целая программа борьбы с антисемитизмом, — возразил Евгений. — Что ж получается: программа есть, а антисемитизма нет.

— Не спорьте, вы оба правы: антисемитизма действительно нет, можете мне поверить, — вмешался Яровой уже заплетающимся языком. — А программа у Черномырдина есть, тут Женя прав. Программы реформ нет, а антисемитская есть. Подарок Израилю и США.

— Ну как же нет, Анатолий Натанович, когда я сам видел надписи большими буквами на бетонных щитах: «Жиды правят Россией!», «Бей жидов!»

— Ерунда, несерьезно, — опроверг Яровой и прибавил: — Такое могли написать сами евреи, бейтаровцы, чтоб оправдать черномырдинскую программу. Могли?.. Запросто. Это игра.

— Нет, Анатолий Натанович, все, что вы говорите, очень интересно. Это так неожиданно, — настойчиво заговорила Таня. — Меня вот что интересует: предположим, что вашего Руцкого на президентских выборах победит Зюганов или кто-нибудь не из «липовых архипатриотов», а настоящий патриот? Что тогда?

— Тогда?.. — в узеньких глазках Ярового засверкали колючие огоньки. — Тогда вмешаются американцы, НАТО под флагом ООН.

— Это как же? Введут свои войска?

— И такое возможно, как крайний случай.

— Это же будет оккупация.

— По просьбе того же Ельцина. Для спасения демократии.

— А наша армия?..

— Будет выполнять приказ своего Верховного Главнокомандующего, то есть Ельцина. А вообще, — как бы спохватился Яровой, — политика — грязное дело, это давно сказано кем-то умным. И мы с вами не будем играть в грязные игры. Прекратим. Лучше поговорим о приятном, о прекрасном. О женщинах. Женщина — эт-та… — он встал и поднял вверх указательный палец, поводя осоловелыми глазами… — Это звучит гордо, как сказал классик.

— Это Горький о человеке говорил, — поправила Таня.

— Верно, о человеке, — согласился Яровой. — А вы, Татьяна Васильевна, что, не человек? Вы — человек с большой буквы, только вот он, этот банкир, новый русский, не понимает и не ценит, какой алмаз подарила ему судьба.

— Почему вы так говорите? — возразила Таня. — И понимает и ценит. Вы глубоко заблуждаетесь.

— Нет, Татьяна Васильевна, я не заблуждаюсь, а вы слишком… Скромничаете. Ни повара, ни прислуги сами и готовите и стираете. Это не для ваших рук. И ваша медицина не для вас. Вы не должны работать. Вы созданы для украшения… — Он взял пустую рюмку, посмотрел в нее мутными глазами и поставил на стол, приговаривая:

— Все, больше ни-ни, ни грамма. И вообще… Я засиделся. Мне пора.

Евгений проводил Ярового до машины, в которой рядом с водителем сидел телохранитель. Садясь в машину, Анатолий Натанович не забыл уточнить, когда Евгений уезжает в загранкомандировку. Для него это был важный вопрос, связанный с его коварным замыслом.

2

— Ну и как тебе Анатолий Натанович? — весело спросил Евгений, войдя в квартиру. Таня уже успела переодеться в домашний халат и убирала посуду. Она метнула в мужа жесткий короткий взгляд и не ответила. Евгений насторожился: Таня чем-то недовольна. Осторожно спросил:

— Почему не отвечаешь? Он тебе не понравился?

— Удивительно, что эта акула нравится тебе, — сухо сказала Таня. — Ты перед ним так и стелил…

— Я, стелил? Да что ты, Танюша. Он, конечно, акула, ты совершенно права. Но в данный момент это нужная для нас акула.

— Для тебя, может, и нужная, а для меня — уволь. Евгению не хотелось сегодня раздражать Таню, он был настроен миролюбиво и благодушно. И голос у него елейный:

— Конечно, хоть он и акула и удав, но в уме ему не откажешь: мыслит масштабно, по-государственному. Далеко смотрит вперед. Между прочим, остался доволен, — солгал Евгений. — Разоткровенничался. Сказал лишнего. Значит, доверяет.

— Да, наговорил он много любопытного, — согласилась Таня. Откровения Ярового по поводу Руцкого и возможной высадки в России натовских, то есть американских, войск ее не просто удивили, но встревожили. Впрочем, она вспомнила, что о Руцком ей что-то подобное говорил Василий Иванович, он с недоверием относился к этому афганскому герою. Но тогда отец сказал как-то походя, и она не придала его словам особого значения. Яровой же все изложил предельно ясно и доходчиво. Словно угадывая ее мысли, Евгений сказал:

— Что касается американской оккупации, то тут Анатолий Натанович малость загнул.

— Почему загнул? Мы уже сейчас находимся в американо-еврейской оккупации. Разве ты не видишь? А перспективу он нарисовал страшную. Добровольно Ельцин и банда власть народу не отдадут. Ради спасения своей шкуры на все пойдут и американцев призовут.

— Да они и сами без приглашения придут спасать свою демократию, — вдруг согласился Евгений. Идеи, высказанные под хмельком Яровым отложили и в нем нехороший, тревожный осадок. В его напуганной, издерганной последними событиями душе происходил какой-то разлад, похожий на хаос. Он во многом соглашался и с Таней и с совершенно противоположным мнением Ярового, и одновременно не принимал ни ту, ни другую стороны, не имея при этом своего собственного мнения.

— Женя, скажи: неужели такое возможно?

— О чем ты? — не сразу сообразил он.

— Об американцах. У немцев не вышло, а у этих получится? — У Евгения не было слов для ответа, и она продолжала размышлять вслух: — Тогда против немцев поднялся весь народ, единый, сплоченный вокруг вождя. А сейчас нет вождя, и никто никому и ни во что не верит. Некоторые поверили было Ельцину, голосовали за него, а теперь обманутые, нищие побираются, умирают от голода. Жалкие беззащитные.

— А мне их не жалко, — в сердцах бросил Евгений. — Пусть подыхают. Сами голосовали.

— Но ты тоже голосовал за Ельцина.

— Ну уж нет, я не за него голосовал. Я голосовал за свои миллионы. Ельцину я знал цену. А что ты выиграла, голосуя за Рыжкова? Анекдот: он пригрозил поднять цену на хлеб в два раза, и его забаллотировали. Ельцин пообещал лечь на рельсы, и его избрали, твои же коллеги — врачи, учителя, вшивая интеллигенция, бюджетные крысы. Самые глупые, как и те домохозяйки-пенсионерки, которые теперь слезы распустили.

— Да не глупые, — возразила Таня. — Доверчивые, наивные, оболваненные телевизорами. Я вот все думаю: что ж он все-таки за человек, Борис Ельцин? Есть ли у него совесть, душа?

— Он, если хочешь знать, Степан Разин, только наоборот. Тот богатых грабил и убивал, а этот грабит бедных и голодом морит. Тот, «веселый и хмельной», близкого ему человека, персидскую княжну этак шутя, по пьянке, бросает в Волгу-матушку. Ельцин своего верного слугу, помощника и тоже «веселый и хмельной» бросил с корабля в Волгу.

Ответы Евгения, его какой-то взвинченный тон не успокаивали, не устраняли тревогу, порождали вопросы.

— Нет, Женя, я не могу себе представить высадку американского десанта в России. Есть же у нас армия, наша, родная, «непобедимая и легендарная».

— Армии, о которой ты говоришь, уже нет. А та, что есть, будет выполнять приказ наших отечественных американцев — тех же Грачевых и Кокошиных. И, конечно, Ельцина.

В голосе Евгения Таня почувствовала апатию и безысходность. Ей вспомнились слова отца: пока у нас есть ядерное оружие, с нами будут считаться. И теперь у американцев главная стратегическая цель — любой ценой, под любым предлогом захватить наш ядерный арсенал или нейтрализовать его. Вот что страшно.

На этот раз Евгений не стал стелить себе на диване: он первым, раньше Тани, принял душ и первым занял свое место в спальне. Он ждал Таню, перебирая в памяти события сегодняшнего вечера. С Яровым не удалось переговорить о делах «Пресс-банка» то ли из-за дурацкого «Амаретто», то ли из-за сенсационных откровений Анатолия Натановича и его быстрого опьянения. А с пьяным говорить о серьезном деле бесполезно. Евгений подозревал, что история с «Амаретто» была заранее задумана Яровым, как предлог побыть наедине с Таней. Евгения занимал вопрос: о чем они говорили в его отсутствие. Он видел, каким алчным взглядом пожирал Яровой Таню, и потом этот откровенный поцелуй на брудершафт. «А как она ловко ускользнула, подставив щеку», — одобрительно подумал Евгений. Но чувства ревности он не испытывал: важно было задобрить Ярового, угодить — тут уж не до ревности и нравственных условностей. Татьяна вела себя не лучшим образом, явно демонстрировала свою если не неприязнь, то нелюбезность. Ее поведение огорчало Евгения, потому что, как он понял, и не радовало Ярового. Могла, наконец, пересилить себя ради дела, ради своей же судьбы. Ведь если не поможет Яровой и банк «лопнет», то Евгений определенно смоется «за бугор» — этот вопрос решен им твердо и окончательно. К угрозе Тани не покидать страну он отнесся серьезно: она слов на ветер не бросает. В таком случае развал семьи предрешен. Егор, конечно, останется с ним, в Россию он не вернется.