Вадим Шефнер - Небесный подкидыш, или Исповедь трусоватого храбреца

• Название: Небесный подкидыш, или Исповедь трусоватого храбреца
• Автор: Вадим Шефнер
• Жанр: Научная Фантастика

---

ТОПОР

(Трест Общественного Питания Октябрьского Района)

За непорочную службу — бухгалтеру А. Г. Лукошкину!

Топор этот достался Насте в наследство от ее покойного деда, и вот теперь она вручила мне это мужское орудие труда в знак того, что считает меня настоящим мужчиной. Я принял подарок и сказал, что польщен и обрадован, но в полет брать эту громоздкую штуковину не собираюсь, нужна она мне, как слепому велосипед.

— Но ты дал клятву! — возмутилась Настя. — Мало того, что ты черт тебя знает куда летишь по межпланетному блату, ты еще и клятвопреступником хочешь стать! Выбирай: или топор и я, или ни топора, ни меня! Или топор — или развод!

Я, разумеется, предпочел топор. Настя сразу успокоилась, на ее лице возникла улыбка No 22 («Радость примирения»). Улыбнулся и я. Нет, я не обижаюсь на Настю за ее вспышки.

Хвала терпенью и покорности,
Нрав добрый — это благодать,
Но микродолей дамской вздорности
Супруга вправе обладать.

12. В ПОЛЕТЕ

На мне был темно-синий плащ с меховой подкладкой, а на спине красовался объемистый рюкзак, из горловины которого торчала рукоять топора. Настя проводила меня до трамвайной остановки.

— Одумайся, олух космический! Еще не поздно! — прошептала она, когда показалась моя «тридцатка». Но я ответил, что полет — дело решенное, и губы моей супруги сложились в улыбку No 10 ( «Расставальная грусть»). Унося в душе эту грусть, я вошел в вагон.

Свободных мест не было, но какая-то добрая женщина сказала сидевшему рядом с ней подростку, что он должен уступить место дяденьке — дяденька едет на лесозаготовки. Прибыв на Васильевский остров, я направился в столовку, где работал Юрик. К раздевалке тянулась длинная очередь. За барьером, отделяющим ряды вешалок от публики, трудились двое: пожилая женщина и мой друг. Меня удивило, что Юрик работает медлительнее своей компаньонки. Из публики слышались упреки в адрес слегка прихрамывающего, но вообще-то здоровенного на вид гардеробщика. Затем я увидал нечто совсем нелепое. Получив от лысенького старичка номерок, Юрик принес ему лиловое дамское пальто с капюшоном. «Ты что, ослеп, что ли, кобель гладкий?!» — возмутился старичок, и тогда мой друг извинился и выдал ему его законное черное пальто. Затем, заметив меня, шепнул что-то своей напарнице и, напутствуемый нелестными замечаниями публики, покинул гардероб. Когда мы вышли на улицу, я, зная неземную честность и аккуратность иномирянина, спросил его, почему это он стал работать так безобразно. И тут Юрий признался мне, что близится срок его возвращения на Куму, а он познал далеко не все отрицательные земные слова. Поэтому он решил снизить качество своей работы. Он лентяйствует и свинствует для того, чтобы слышать от землян строгие отзывы и пополнять ими свой словесный фонд. Недавно один посетитель очень его порадовал, обозвал захребетником. А еще Юрику на букву «З» известны такие слова: злодей, злопыхатель, замарашка, зубоскалец, зануда…

— Забулдыга, заморыш, задрыга, злыдень, зубрила, — продолжил я.

— Боженьки мои, учиться мне еще и учиться, — задумчиво подытожил иномирянин. — Но вот и дом наш, пора нам на его крышу восходить. Мы стали подниматься по такой знакомой мне лестнице… Когда проходили мимо квартиры моих родителей, сквозь запертую дверь услышал я знакомый хохот — это, невзирая на пожилой возраст, тетя Рита упражнялась в смехе. Смех — смехом, а захотелось зайти домой. Но Юрик воспротивился — ведь мы отбываем всего на десять минут по земному времени, а звездолет ждать не будет, не опоздать бы. Дом давным-давно подключен к теплоцентрали, белья на чердаке никто нынче не сушит, дверь туда открыта нараспашку. И вот мы с Юрием вошли на чердак, а оттуда, через незастекленное окошко, перебрались на крышу. Она была, сырая, скользкая. Мне очень захотелось домой. На кой хрен мне этот полет, эта Фемида?.. Может, не поздно еще отказаться, отбрыкаться, отвертеться? Но ведь Настя трусом меня сочтет, и Юрка — тоже… И тут снизу, со двора послышался ожесточенный собачий лай. Я вспомнил голос Главсплетни и окончательно решил, что лететь все-таки надо.

Мой совет вполне конкретен:
Старец ты или жених —
Бойся сплетниц, бойся сплетен,
Хвост поджав, беги от них!

— Звездолет уже прибыл, — молвил Юрик, взглянув на свои ручные часики. — Пора нам переходить на сгущенное время. — Он извлек из кармана своего пальто пластмассовую коробочку и выкатил из нее на ладонь два голубоватых шарика. Один шарик он проглотил сам, другой дал мне. Я тоже проглотил. И все сразу переменилось. Голубь, собиравшийся сесть на телевизионную антенну, застыл в пространстве с распростертыми крыльями; собачий лай замер на одной ноте, высоко над нами возникло очертание чего-то огромного — не то корабля, не то дирижабля. Через мгновенье в брюхе звездолета обозначился темный прямоугольник; откуда к нам начало спускаться нечто оранжевое, напоминающее своими очертаниями лодку. Вскоре эта небесная ладья приземлилась возле нас. Держалась она не на канатах и не на тросах; от ее кормы и от носовой части тянулись к звездолету две пружинки, свитые из зеленоватых лучей.

— Давай грузиться, — молвил Юрик и, перешагнув борт воздушной гондолы, расселся на ее поперечном сиденье. Вслед за ним и я, предварительно водрузив на корму свой рюкзак, сел на свободное место — и сразу осознал, что начался подъем. Крыша была уже глубоко внизу, и мне стал виден наш двор, а потом и соседние дворы, и Средний проспект. Трамваи, автомобили и прохожие были абсолютно неподвижны — и в этом мне почудилось чтото жуткое. Тут Юрик произнес:

— Серафим, заявляю тебе как пассажиру-перворазнику, что по земному времени звездолет завис на одну тысячную часть секунды. Для всех землян, кроме тебя, он невидим, незрим, ненаблюдаем, незаметен… Но мы уже у цели.

Через секунду мы очутились в просторном трюме звездолета и, сопровождаемые стройной неземной стюардессой, поднялись до внутреннему трапу в пассажирский салон, где, к моему неудовольствию, вовсю звучала музыка. Звездолеты уже неоднократно описаны фантастами, поэтому скажу только, что тот реальный небесный корабль, на котором я очутился, имел команду из шести иномирян и мог принять на борт пятьдесят пассажиров. Пока что половина мест пустовала, так что мы сразу нашли себе две койки, после чего направились в кабину управления, где Юрик представил меня астропилоту и остальным членам экипажа. Мой друг довольно долго рассказывал им что-то, и на лицах их я заметил удивление и грусть.

— Что ты им набрехал обо мне? — спросил я Юрика, когда мы вернулись в салон.

— Я не брехал, не врал, не лгал, не морочил, не сочинял! Я просто сообщил им, что ты решился жить, обитать, пребывать, существовать на Фемиде, и они горько сочувствуют тебе.

— Пусть сами себе сочувствуют, — ответил я. — Лучше бы навели порядок в своем летном хозяйстве! Ишь музыка как гремит, будто в пивном баре!

Тут Юрик стал втолковывать мне, что без музыки нельзя. Ведь на этом звездолете возвращаются на Куму — кто на побывку, а кто и навсегда — подкидыши с разных планет, они стосковались по родным мелодиям. В этот момент к нам подошла стюардесса с подносом, на котором красовались два бокала с какой-то розовой жидкостью.

— Юрка, объясни этой красоточке, что я непьющий, — обратился я к другу, —

Лучше встретиться с шакалами
Иль с разгневанным быком,
Чем вино хлестать бокалами,
Упиваться коньяком!

— Серафимушка, это не вино. Это есть микстура, дающая весомость. Если ты не примешь ее в глубь себя, то стоит набрать звездолету скорость — и ты возлетишь под потолок и будешь там парить и покачиваться.

Пришлось выпить. Напиток оказался вполне безалкогольным. Вскоре послышался резкий звонок.

— Остановка скончалась, мы уже летим, — сообщил мне Юрик.

13. ЗЕМЛЯ, ДА НЕ ТА

Весь пассажирский состав звездолета состоял из молодых подкидышей. Внешний вид они имели вполне человекообразный. Одеты были по-разному: на некоторых — костюмы, напоминающие наши земные, на других — какие-то немыслимые хламиды; один паренек щеголял в плаще из блестящей рыбьей чешуи. Говорили они все, разумеется, на своем куманианском языке. Юрик много беседовал с ними и не раз пытался пересказать мне их впечатления о чужих планетах. Но слушал я его без должного внимания, мне мешал страх. Обстановка, в которую я попал, была столь необычной, что мне казалось, будто вот-вот произойдет что-то непредвиденное, что-то погибельное. Впрочем, это не мешало мне питаться наравне со всеми. Пища была сугубо вегетарианской, но вполне доброкачественной, и стул у меня был нормальный. В носовой части салона, возле двери, ведущей в кабину управления, в переборку был вмонтирован большущий телеэкран непрерывного действия. Каждый пассажир мог наблюдать планеты, мимо которых пролегал курс звездолета. А стоило нажать на кнопку уточнителя — и мгновенно та сторона планеты, которая была ближе к, нам, представала взору в увеличенном, в уточненном виде. Можно было разглядеть даже города и прочие реалии цивилизации. Однако иномирян эти чудеса не шибко интересовали, видно, были делом привычным. Их куда больше ихняя музыка привлекала. И число этих подкидышей, стосковавшихся по родной какофонии, все росло. За первые десять суток полета мы раз пятнадцать зависали над неизвестными планетами, чтобы принять на борт новых пассажиров. А на одиннадцатые сутки попал я прямо-таки в стрессовую ситуацию. Проснулся я рано, пока все иномиряне спали еще, и направился тихой сапой в гальюн. Потом в душевую кабину зашел, душ для бодрости принял, обсушился под струей теплого воздуха, оделся — и иду обратно на свое спальное место. И тут машинально глянул я на телеэкран — и вижу: какая-то там планета маячит. И что-то родное почудилось мне в этом небесном теле. Вгляделся — а там, как на школьном глобусе: Африка, Европа; и даже Италия в виде известного сапога обозначается… У меня дыхание перехватило: да ведь это Земля! Я кинулся к спящему Юрику, растормошил его.