Василий Шукшин - Я пришел дать вам волю

• Название: Я пришел дать вам волю
• Автор: Василий Шукшин
• Жанр: Исторический роман

Роман «Я пришел дать вам волю» – это широкое историческое полотно, содержащее правдивый рассказ о сложных и драматические перипетиях крестьянского восстания под водительством атамана Степана Разина. Произведение это отличается напряженностью повествования, яркими образами героев, и прежде всего Степана Разина, колоритным языком. В. Шукшин мастерски рисует размах Крестьянской войны, показывает ее роль в формировании героических черт русского национального характера.

---

– У кого навыверт? У тешши? Рази у ей навыверт были? Ты что, Любим?

– Тю, это я с твоей спутал! Это у твоей навыверт-то были, чего я?.. А у моей, царство ей небесное, ровные были ножки…

К Степану подошел Федор Сукнин, отозвал чуть в сторонку.

– Воевода плывет, Тимофеич. К нам, похоже.

– К нам?

– Вон! Суда рулит… А куда больше-то?

– Найди Мишку Ярославова, – быстро велел Степан. – Стой-ка! – Он всмотрелся в большой струг, махавший от Астрахани. – Нет, воевода. Чего у их там стряслось? А?

– Шут их знает.

– Не от царя ли чего?.. Ну-ка, Мишку.

Мишка скоро оказался тут.

– Написал тайше? – спросил Степан.

– Написал.

– Все там указал?

– Все, как же. Как велел, так и написал.

Степан взял бумагу, а Мишка тем временем привел татарина. Судя по всему, старшего.

– На, – сказал Степан, передавая ему лист. – Отдашь тайше. В руки! Будет так: завидишь, перехватить могут, – сожги, а не то – съешь. Никому больше, кроме тайши!

– Понял. – Татарин прекрасно владел русским языком. – Отдам в руки тайше. А попадусь – съем. Я ел, ничего.

– Бежи скоро! Старайся лучше не попадаться. За коней мы исправно заплатим, никого не обидим, скажи там.

– Понял, батька-атаман.

– От тайши мне ответ привезешь. Здесь не захватишь – мы уйдем скоро, – бежи на Дон. – Степан вынул кошелек, отдал татарину. – Приедешь, ишо дам. Пошли гостя стренем, братцы: воеводу.

Атаман с есаулами направились к берегу, куда подгребали уже астраханцы.

– Зачем? – недоумевал Степан, вглядываясь в воеводский струг. – Львов, сам Прозоровский, ишо кто-то… Зачем, а?

– Не грамота ли какая пришла? – высказал тревожную мысль Мишка Ярославов. – Неужто в Москве хватились?

– Мы б знали, – сказал Федор. – Иван Красулин прислал бы сказать. Нет, так чего-то… Может, ишо порядиться – мало взяли. Если б чего такое, Иван бы прислал сказать.

– Ты передал ему? – спросил Степан. – Деньги-то.

– А как же.

– Он чего?

– Кто, Иван?

– Ну.

– Радый. Будет слать нарочного все время. Говорит: из тех годовальщиков, которых ждут, у его есть тоже надежные.

– Добре. Чего же тада воевода пожаловал, овечий хвост? Зови ко мне. – Степан свернул к своему стругу, недоумевая и тревожась. Неужели царь хватился? Хватился да новую грамоту двинул… Но тогда почему один храбрец воевода пожаловал? Нет, не похоже, что от царя чего приехало. Ему и донести-то небось не успели еще. Нет, что-то другое. Что? – Князька отвезли воеводе? – спросил на ходу есаулов.

– Вчерась.

– Зачем же он пожаловал? Не возьму в толк.

Воевода пожаловал по той причине, что крепко, ему казалось, продешевил в дипломатическом торгу в Астрахани. Когда они потом остались одни, они так и поняли: облапошил их атаман, как детей малых.

– Здоров, атаман! – бодро приветствовал Прозоровский, входя в шатер. Этой бодростью он всю дорогу надувал себя, как цыган худую кобылу. Он опасался атамана. Опасался его вероломства. Пусть уходит на Дон, но пусть хоть не такой сильный уходит. Это ж куда годится – так уходить!

– Здорово, бояре! Сидайте, – пригласил Степан, пытливо вглядываясь в гостей: Прозоровского (старшего), Львова, подьячего Алексеева.

– Экая шуба у тебя, братец! – воскликнул вдруг Прозоровский, уставившись на дорогую соболью шубу, лежащую в углу шатра. – Богатая шуба. В Персии вроде и холодов-то больших нету – откуда ж такая добрая шуба? Небось ишо на Волге снял с кого-нибудь? Вроде нашенская шуба-то…

– С чем пожаловали, бояре? – спросил жестковато Степан. – Не хотите ли сиухи? А то я велю…

– Нет. – Прозоровский посерьезнел. – Не дело мы вчерась порешили, атаман. Ты уйдешь, а государь с нас спросит…

– Чего ж вам надо ишо? – перебил атаман. Он понял: ничего от царя нет – сами воеводы ткут ему петельку потуже.

– Ясырь надо отдать. Пушки все надо отдать. Товары… – те, какие боем у персов взяли, – это ваше, бог с ими, а которые на Волге-то взяли?.. Те надо отдать, они грабленые. Надо отдать, атаман. Там же ведь и царево добро…

– Все отдать! – воскликнул Степан. – Меня не надо в придачу?

– А ишо: перепишем всех твоих казаков, так будет спокойней, – непреклонно и с силой договорил Прозоровский.

Степан вскочил, заходил по малому пространству шатра – как если бы ему сказали, что его, чтоб воеводам спокойней было, хотят оскопить. И всех казаков тоже сгуртовать и опозорить калеными клеймами. Это взбесило атамана, но он еще крепился.

– Пушки – я сказал: пришлем. Ясырь у нас – на трех казаков один человек. Мы отдадим, когда шах отдаст наших братов, какие у его в полону. Товар волжский мы давно подуванили – не собрать. Списывать нас – что это за чудеса? Ни на Яике, ни на Дону такого обычая не велось. Я такого не знаю. – Степан присел на лежак. – Не велось такого, с чего вы удумали?

– Не велось, теперь поведется.

– Пошли со мной! – вдруг резко сказал Степан. Встал и стремительно пошел к выходу. – Чего мы одни гадаем: поведется, не поведется…

– Куда? Ты что? Эй!..

– Спросим у казаков: дадут они себя списывать?

– Брось дурить! – прикрикнул Прозоровский. Когда он убирал свое мясистое благодушие и сердился, то краснел и бил себя кулаком по коленке. – Слышь!..

– Не дело, атаман, – встрял и князь Львов. – К чему это?

Степан уже вышагнул из шатра, крикнул, кто был поближе:

– Зови всех суда! Всех!

– Ошалел, змей полосатый, – негромко сказал Прозоровский. – Не робейте – запужать хочет. Пошли, счас надо построже…

Воевода и подьячий тоже вышли из шатра.

Степан стоял у борта струга; на бояр не оглянулся, ждал казаков. Опасения воеводы сбывались. Вся бодрость, вся умышленная простота, даже снисходительность, все полетело к чертям: этого волка по загривку не погладишь – оскалился, того гляди, хватит клыками.

– Для чего всех-то зовешь? – все больше нервничал Прозоровский. – Чего ты затеял-то?

– Спросим… – тихо, остервенело и обещающе сказал атаман. – А то молотим тут…

– Мы тебя спрашиваем, а не их!

– Чего меня спрашивать? Вы меня знаете… Писать-то их хочете? Их и спрашивайте.

– А ты вели. Ты им хозяин здесь. Они вон даже войсковым тебя величают…

– Я им нигде не хозяин, а такой же казак. Войсковой я им – на походе, войсковой наш в Черкасском сидит, вам известно.

Меж тем казаки с торгов хлынули все на зов атамана, сгрудились на берегу, попритихли.

– Братцы! – крикнул Степан. – Тут бояры пришли – списывать нас! Говорят, обычай такой повелся: донских и яицких казаков всех поголовно списывать! Я такого не слыхал. Вышли теперь вас спросить: слыхали вы такое?!

Вся толпа на берегу будто вздохнула единым вольным вздохом:

– Нет!

– Говори сам, – велел Степан Прозоровскому. – Ну?..

Прозоровский, не без чувства отчаяния и решимости, выступил вперед:

– Казаки! Не шумите! Надо это для того…

– Нет!! – опять могуче ухнула толпа, не дослушав даже, для чего это надо. И в самом деле, никогда не водилось у казаков такой зловредной выдумки – перепись.

– Да вы не орите! Надо это… Ти-ха!!

– Нет!!!

Прозоровский повернулся и ушел в шатер, злой.

– Скоморошничаешь, атаман! – строго сказал он вошедшему следом Степану. – Ни к чему тебе с нами раздор чинить, не пожалел бы. Потом поздно будет. Поздно будет!

– Не пужай, боярин, я и так от страха трясусь весь, – сказал Степан. – Слыхал: брата мово, Ивана, боярин Долгорукий удавил. Вот я как спомню про это да как увижу боярина какого, так меня тряской трясет всего. – Степан сказал это с такой угрожающей силой, так значительно и явно, что невольно все некоторое время молчали. И Степан молчал, глядел на первого воеводу.

– К чему эт ты? – спросил Прозоровский. – При чем здесь брат твой? Он ослушался, он и пострадал. А ты будь умней его – не лезь на рожон, а то и тебе несдобровать.

– Не пужай, ишо раз говорю.

– Я не пужаю! Ты сам посуди: пошлете вы станицу к царю, а царь спросит: «А как теперь? Опять они за старое?» Пушки не отдали, полон не отдали, людей не распустили… Как же? Куда же вы, скажет, глядели-то?

– В милостивой царской грамоте не указано, чтоб пушки, полон и рухлядь целиком отнять у нас да казаков списывать и теснить.

– Грамота-то когда писана! Год назад писана.

– А нам что? Царь-то один. Может, другой теперь? Мы давно из дому… Но я слыхал – тот же, дай ему бог здоровья.

На берегу возбужденно гудели казаки. Весть о переписи сильно взбудоражила их; и впрямь, такого еще не знали на Дону – перепись: сердцем чуяли тут какую-то каверзу, злой умысел на себя. Для того ли и оставлять было родные деревни и бежать на край света, чтоб тут опять нечаянно угодить в кабалу: сперва перепись, потом, глядишь, седло накинут и поедут. Оттого и гудели. Гул этот нехорошо действовал на астраханцев: прямо как к стене припирали средь бела дня – и мерзко, и деваться некуда.

– Уйми ты их! – попросил князь Львов. – Чего расшумелись-то?