Андрей Сердюк - Дороги Младших Богов

• Название: Дороги Младших Богов
• Автор: Андрей Сердюк
• Издательство: АРМАДА: «Издательство Альфа-книга»
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-93556-523-4

Вся эта удивительная и головоломная история началась с восьмой рюмки русской водки, выпитой одним из трех друзей, реальных таких пацанов, в ресторане «Сорвейн». Сгоряча покинув «порт приписки», парни неожиданно оказались там, где абсурд происходящего достиг последнего предела. Они попали туда, где бытие и небытие, былое и грядущее, истина и абсурд, святое и греховное, «я» и «он», молчание и слово — любые оппозиции вовсе не противопоставлены друг другу. И выпала друзьям Великая Миссия Спасения Абсолюта, а значит, избавления человечества от неисчислимых мук, бедствий и страданий, которыми люди во все времена расплачивались за свое бытие. Но путь к свободе тернист и опасен — не обошлось без отваги, смекалки и знаний, без «калашей», гранат и наездов «бригад». Будет ли дано миру спасение? Через мгновение или вечность? Или это всё равно? Или это — одно и то же?..

---

Ну а там уже понеслось.

Почему, спросите, назвали эту базовую штуку Честным Словом? Этого уже, пожалуй, никто не скажет. И я не скажу. Назвали и назвали.

Потом прошли века, много веков, и появились люди. И они тоже, если разобраться, висели и висят на этой штуковине, вцепившись мертвой хваткой во вселенское навесное оборудование. И когда дети спрашивают, а на чем это всё висит, умные взрослые уверенно отвечают, что всё — и человеческий род в том числе — висит на Честном Слове. И ведь не врут!

Общеизвестно, что люди склонны обожествлять то, во что не могут проникнуть пытливым своим умом. Например, то, каким образом Всё Это Вот, где мы То Самое, висит на одном Честном Слове и как оно всё так устроено, что одновременно и волна оно и вещество, они так и не поняли, поэтому тоже обожествили. До такой степени, что стали поминать Честное Слово где надо и где не надо. Какой наш разговор ни возьми, только и слышно: «Честное слово, честное слово, честное слово». И клянутся честным словом, и божатся, и обещания свои им же заверяют, и так, всуе, роняют.

И всё бы ничего, да только каждое очередное честное слово дополнительным грузом повисает на Честном Слове. Ведь произнесенное честное слово никуда не улетучивается — остается висеть на Честном Слове вместе со всем остальным и прочим. Стоики это еще доказали. Были такие.

Впрочем, ничего страшного во всём этом и не было бы, да дело в том, что сроки эксплуатации Честного Слова не вечны. Их уже и так комиссионно несколько раз специальными актами продлевали. Но тут ведь как: продлевай не продлевай, а свойство материала уставать актами не отменишь. Так что, того и гляди, обломится Честное Слово, как ржавый какой-нибудь гвоздь, и полетит всё, что на нем навешано, в тартарары.

Я не пугаю, а к тому говорю, что каждому из нас неплохо было бы и подумать, прежде чем в очередной раз побожиться честным словом. Особенно если это не так уж и обязательно.

Мало ли.

Гошку выкрали на закате.

Это был тот самый момент, когда попер реальный экспрессионизм: солнце, незаметно спустившись к пределу, тихо проскользнуло на узкую, не залитую серостью облаков полосу и уже оттуда, сбоку и снизу, подкрасило впопыхах матовую белесость долины перезревшими лучами.

И вот эту вот размытую телячью нежность как раз и разрезали грубые желтые лучи. Фар дальнего света.

Они надвигались на нас, как голодная стая одноглазых волков. Эти — променявшие совесть на тяжелые мотоциклы.

Бежать было глупо и некуда, да к тому же мы не догадывались об их намерениях. И они прошли сквозь нас с ревом и рокотом. Смешав поднятую колесами снежную пыль с копотью выхлопных газов. А когда унеслись, нас уже осталось двое. Гошка исчез. Унесло его этим селевым потоком.

Возможно, надо было стрелять. Возможно. Но Серега команды не дал, и я не стрелял. Да и что толку в ураган стрелять. Кто знает, куда бы полетели подхваченные им пули. Может быть, в своих.

За Гошку нам заплатили. Кинули бронированный чемоданчик Тапера. Правда, пустой.

Неужели, подумал я, наш Гошка стоит так много?

И спросил у Сереги:

— Это то, о чем я подумал?

Серега пнул ногой чемодан и ответил:

— Это то, о чем я не хотел думать.

— И что будем делать?

— Будем идти.

— Куда?

— Куда шли.

Действительно, задачу же никто не отменял. А неотмененную задачу надо отработать в любых условиях обстановки. Поэтому работать надо было, работать, а не сопли по лампасам размазывать.

Мы сжали кулаки и зубы и пошли.

На сто, б…, три, …, градуса.

Я думаю, что комбат Елдахов нами бы гордился.

4

Шли всю ночь и шли молча. Я вначале пытался пару раз завести разговор о том о сем, но Серега был непробиваем. На мои вопросы отвечал односложно и невпопад. Он себя считал виноватым в том, что мы потеряли Гошку, и загрузился по полной. Это черта характера такая — считать себя виноватым во всех бедах мира. Ничего не попишешь. Горбатого могила исправит.

Или Великое Делание.

Наверх о происшествии он не стал докладывать. Посчитал, что не всё еще проиграно, и я его в этом поддержал. Ведь еще были варианты. Например, три карты угадать. Тем более одну я знал — подсмотрел случайно. Когда Железный Дорожник второй раз метал, сползла на край семерка червей.

Короче, мы шли с уверенностью, что надежда еще не потеряна. Что Элли сумеет возвратиться с Тотошкою домой. И это придавало нам сил. Хотя, честно говоря, мы были уже здорово измотаны многодневным марш-броском. Однако, как говорил Че Гевара, уставший имеет право на отдых, но не имеет права считать себя младшим богом.

Часа в четыре разыгрался сильный ветер — метров двадцать пять в секунду при порывах, — причем встречный. Он настойчиво, с каким-то кабацким азартом, пытался изрезать наши лица битым стеклом. В кровь. Пластический хирург хренов. Хорошо еще, что три дня не брились, щетина прикрывала кожу, и можно было жить.

К утру ветер всё про нас понял и стих.

Часов в семь вышли на дорогу, выложенную бетонными плитами. Она была в приличном состоянии, хотя в стыках уже пророс вездесущий бурьян. Но сами плиты еще держались. Я подумал, что из таких удобно мостить прифронтовые аэродромы подскока — дешево и сердито.

Километра через три — я от нечего делать насчитал шестьсот четыре плиты — дорога привела к шлагбауму. Полосатая палка с прибитым посередине «кирпичом» была поднята и привязана за хвост к торчащему из суглинка газовому баллону. Потом, слева-справа от дороги, появились многочисленные предупреждающие плакаты типа: «Запретная зона!» и «Стой! Назад!» Краска на табличках облупилась, столбы, к которым они были приколочены, заросли мхом, и от такой их ветхости сильно снижался пафос кричащих запретов. И мы их проигнорировали.

Затем дорога нырнула в жидкий пролесок, где, как грибы, проклюнулись заброшенные огневые сооружения. Эти по шею врытые в землю железобетонные конструкции равнодушно глядели на нас своими пустыми бойницами. Руслану было страшнее — голова, которую он встретил, была живой и говорящей.

Вскоре пошел резкий подъем, и когда мы взобрались наверх, то увидели на широком каменистом плато конечный пункт нашего похода: заботливо укутанный в несколько рядов колючей проволоки секретный объект — законсервированную военную базу.

За колючкой, на несколько сот метров вглубь, виднелись элементы насыщенной и глубоко эшелонированной системы охраны и обороны: разнообразные компоненты схем контроля и оповещения о вторжении; противотанковые рвы и «ежи», сваренные из обрезков рельс; растянутая по всему периметру сетка электрозаграждения; доты, нацеленные на перекрестный охват всех секторов обстрела; сторожевые вышки, с которых хорошо прикрывались дальние подступы; караульное помещение с мощным пулеметным гнездом у въездных ворот; ну и прочая фортификационная прелесть. И мы знали, что где-то там, на промежуточных рубежах, затаились на новенького еще и участки неуправляемых минных полей.

А на самой боевой зоне были разбросаны раскрашенные в буро-зеленые пятна здания и объекты специального — потому как не знаю достоверно какого — назначения.

Слева от ворот виднелся бетонный вход в потерну. Возле входа, закрытого стальной дверью, внешний вид которой говорил сам за себя, стояло с десяток крутых тачек и дюжина не менее крутых мотоциклов. Нас уже ждали. Парни из бригады во главе с Тапером, выделяющимся из толпы ярким цветом своего кашемирового пальто.

Их было человек сорок. Сорок хорошо вооруженных и обученных бойцов. И было понятно, что по-нахальному, в открытом бою, взять их не представлялось возможным. У нас просто боеприпасов на всех не хватило бы. А потом, мы же не знали, где наш американец.

Мы решили: будь что будет.

— Поговорим? — спросил Тапер, когда мы подошли.

— Поговорим, — согласился Серега, не сводя глаз со своей «тойоты».

Среди других тачек там действительно стояла и его серебристая «Корона», госномер Эн ноль сорок восемь Ка эС. Живая и невредимая.

— Предлагаю так, — сказал Тапер. — Вы нам код, а мы вам вашего парня.

— Не так, — отверг вариант Серега.

— А как?

— Вы нам нашего парня и нашу тачку, а мы вам код.

Тапер отследил Серегин взгляд, подумал и согласился:

— Хорошо, пусть так.

И дал команду. Один из его шкафообразных телохранителей неспешным шагом побрел к стоящему в стороне от остальных машин «Нисан-Патролю».

За это время я успел заметить, что на входе в потерну шла интенсивная работа по взлому пароля: к висящему на соплях кодовому устройству был подключен какой-то блок, и над ним колдовал худой очкарик. Видимо, парни шли к своей цели конкретно — разными путями.

Потом привели Гошку. На вид он был в порядке, но Серега всё же спросил:

— Били?

— Нет, — ответил Гошка и гордо добавил: — Всё равно бы я ничего им не сказал.

— Ну-ну, — скептически протянул Серега. — Тсинакан ты наш.