Олаф Стэплдон - Создатель звезд (другой перевод)

• Название: Создатель звезд (другой перевод)
• Автор: Олаф Стэплдон
• Жанр: Философия
• Год: 1996
• ISBN: 5-87983-024-1, 5-87983-029-2

Что такое человек? Что есть разум и его цель? Что есть дух? В чем смысл существования и имеет ли оно смысл? Что за сила создала наш мир, иные миры, галактики, космос? Сила Добра или сила Зла? Что было вначале и что ждет нас впереди?

Свою версию ответов на эти и другие извечные вопросы известный философ Олаф Стэплдон облек в оригинальную форму философско-фантастического повествования. Он приглашает нас на свидание с СОЗДАТЕЛЕМ ЗВЕЗД.

---

В стране, с жизнью которой я познакомился лучше всего, главным расовым признаком считался невероятный (как для нас, землян) соленый вкус. Мои «хозяева» считали себя не иначе, как «солью земли». Правда, тот самый крестьянин, который стал моим первым «домом», был единственным из всех, кого я там встретил, по-настоящему «соленым» человеком. Подавляющее большинство граждан этой страны достигали нужного вкуса и запаха искусственным образом. Истинно «соленые», хотя и сами были в большей или меньшей степени далеки от идеала, вечно пытались вывести на чистую воду своих «кислых», «сладких» или «горьких» соседей. Если замаскировать вкус различных членов тела не составляло особого труда, то изменить «вкус совокупления» было практически невозможно. Молодожены зачастую узнавали неприятную правду друг о друге именно во время брачной ночи. Поскольку в подавляющем большинстве брачных союзов ни одна из сторон не обладала идеальными вкусом и запахом, то оба супруга принимали решение вести себя так, как будто ничего не произошло. Но зачастую подобная ситуация выливалась в тошнотворную несовместимость двух «вкусовых» типов. Все население страны было поражено неврозами, порожденными тайными семейными трагедиями. Бывали случаи, когда один из более или менее «правоверных» супругов с возмущением разоблачал обманщика или обманщицу. Тогда суды, средства массовой информации и общественность объединялись в ханжеском осуждении.

Некоторые «расовые» запахи и вкусы были слишком резкими, чтобы их можно было замаскировать. Один из них, из разряда «горько-сладких», обрекал своего владельца на самые немыслимые преследования даже в странах, отличавшихся наибольшей терпимостью. В свое время, «горько-сладкая» раса заработала себе репутацию хитрой и корыстолюбивой и потому периодически подвергалась избиению менее практичными соседями. Но при современном биологическом «брожении» «горько-сладкий» вкус мог проявиться в любой семье. И горе тогда новорожденному и всем его родственникам, на которых падало такое проклятие. Преследования были неизбежны; снять с себя проклятие могли только люди, достаточно богатые для того, чтобы купить у государства «почетное соление» (в соседней стране покупали «почетное подслащивание»).

В наиболее просвещенных странах все эти расовые предрассудки уже стали восприниматься неодобрительно. Среди интеллигенции ширилось движение за воспитание детей в духе терпимости к любому человеческому запаху и вкусу, за отказ от дезодорантов и «девкусантов», и даже за отказ от перчаток и ботинок, носить которые требовала мораль цивилизованного общества.

К сожалению, этому движению за терпимость мешало одно из последствий индустриализации. В перенаселенных и загрязненных индустриальных центрах, по всей видимости в результате биологической мутации, появился новый вкусовой и обонятельной тип. В течение жизни вот уже нескольких поколений этот кислый, резкий, неистребимый запах царил во всех самых ужасных рабочих кварталах. У людей зажиточных, с утонченным восприятием, этот запах неизбежно вызывал тошноту и ужас. По сути, он стал для них неосознанным символом, выражающим все те скрываемые чувства вины, страха и ненависти, которые угнетатели испытывают по отношению к угнетенным.

Как и в нашем, так и в этом мире, почти все основные средства производства, вся земля, почти все шахты, фабрики, железные дороги, корабли – все это использовалось небольшим меньшинством населения с целью получения личной выгоды. Эта горсточка привилегированных особ под угрозой голодной смерти заставляла массу работать на себя. Неизбежный при такой системе трагический фарс был уже на подходе. Собственники все активнее направляли энергию трудящихся на создание новых средств производства, а не па удовлетворение потребностей личности, ибо станки приносили прибыль, а хлеб – нет. В результате соревнования машин с машинами прибыли стали падать, это привело к сокращению заработной платы, за чем, естественно, последовало падение спроса на товары. Из-за уменьшения рынка сбыта товары пришлось уничтожать, хотя вокруг было полно голодных и раздетых. По мере распада экономической системы увеличивались безработица и беспорядок, усиливались репрессии. Знакомая история!

Государственные и общественные организации постепенно утрачивали способность справляться со все нарастающей массой безработных и неимущих. Новая раса отверженных стала психологически пригодной для злобных замыслов напуганных, но все еще могущественных богачей. Родилась теория, что эти несчастные существа были результатом тайного систематического отравления расы зловредными иммигрантами, и поэтому с ними можно вообще не церемониться. Вот им и давали самую черную работу на самых тяжелых условиях. Когда безработица стала серьезной социальной проблемой, практически все отверженные превратились в безработных и неимущих. И, конечно, трудящимся было нетрудно поверить, что безработица была порождением отнюдь не кризиса капитализма, а массой бесполезных отверженных.

Ко времени моего визита рабочий класс все больше стал ощущать разлагающее влияние отверженных. Среди представителей властей и богатого сословия широкое распространение получила идея введения института рабства для отверженных и полуотверженных, чтобы с ними можно было открыто обращаться как со скотом, каковым они, в сущности, и являлись. Некоторые политики утверждали, что из-за опасности дальнейшего отравления расы, необходимо полностью истребить отверженных или, по крайней мере, полностью их стерилизовать. Другие доказывали, что отверженные необходимы обществу как источник дешевой рабочей силы. Поэтому будет разумнее просто не давать им слишком размножаться, доводя их до преждевременной смерти, используя на тех видах работ, за которые никогда бы не взялись представители «чистой» расы. Впрочем, эта идея годилась только для периода процветания; во времена кризиса лишнее население можно было заморить голодом или использовать в физиологических лабораториях.

Те, кто первыми осмелились предложить такую политику, были сметены волной благородного общественного возмущения. На самом же деле, эта политика стала претворяться в жизнь; но не открыто, а при молчаливом согласии. Все равно никто ведь не предложил ничего более конструктивного.

Когда я в первый раз «проехал» по самой бедной части города, я с удивлением увидел: многие местные трущобы были значительно ужаснее английских, но здесь также было немало больших чистых многоквартирных домов, вполне достойных Вены. Они были окружены садами, утыканными убогими хижинами и палатками. Трава и цветы были вытоптаны, кусты поломаны. Повсюду без дела слонялись мужчины, женщины и дети. Все были грязны и одеты в лохмотья.

Я узнал, что эти приличные дома были построены до начала мирового экономического кризиса (знакомая фраза! ) одним миллионером, сделавшим свое состояние на торговле наркотиком типа опиума. Он подарил эти здания Городскому Совету, миллионера зачислили в ряды небожителей и занесли его имя в местный аналог нашей Книги пэров. Наиболее достойные и наименее «невкусные» бедняки получили в этих домах квартиры; но власти позаботились о том, чтобы квартплата была не по карману расе отверженных. А затем наступил кризис. Жильцы один за другим оказывались не в состоянии платить квартплату и их выгоняли на улицу. Не прошло и года, как дома почти опустели.

Затем события приняли любопытный оборот, который, как я узнал впоследствии, был вполне естественным для этого странного мира. У респектабельной публики, несмотря на все ее агрессивное отношение к безработным, бурное сочувствие вызывали больные люди. Стоило человеку заболеть, как он становился кем-то вроде святого и получал преимущество перед всеми здоровыми людьми. Как только у любого из несчастных обитателей палаточных городков обнаруживалось серьезное заболевание, его тут же отправляли в больницу, и там для его лечения использовались лучшие достижения медицины. Отчаявшиеся нищие быстро смекнули что к чему, и делали все, что было в их силах, чтобы заболеть. Они настолько преуспели в этом деле, что все больницы очень скоро оказались переполненными. А потому пустые квартиры были поспешно переоборудованы под больничные палаты, чтобы принять нарастающий поток пациентов.

Эти и другие, отдающие фарсом, события напомнили мне о моей собственной расе. Но хотя «Другие Люди» были во многом похожи на нас, у меня зрело подозрение, что какой-то все еще непонятный мне фактор обрек их на страдания, совершенно неведомые нашему более благородному виду. В отличие от нашего мира, на этой планете здравый смысл и нравственные устои не стояли на пути психологических эксцессов. И все же нельзя было сказать, что «Другие Люди» были менее разумны и менее нравственны, чем мы. В абстрактном мышлении и практической изобретательности мы были по крайней мере равны. Но многие недавние их открытия в области физики и астрономии превосходили то, что было сделано нами. Я заметил, что психология была еще более хаотичной, чем наша, а общественная мысль приняла странно извращенные формы.