Константин Станюкович - Похождения одного матроса

• Название: Похождения одного матроса
• Автор: Константин Станюкович
• Издательство: Издательство «Русская книга»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1994

Морскими рассказами и повестями выдающегося русского писателя Константина Михайловича Станюковича (1843-1903) одинаково зачитываются безусые юноши, мечтающие о далеких плаваниях, и убеленные сединами мужчины. Писатель-реалист показал русских матросов и офицеров во всем их мужестве и бесстрашии, во всем чисто русском, неосознанном гуманизме, во всей чистоте прекрасной и честной души, во всей беззаветной любви к родному кораблю и русскому флоту — в любви, рождающей крепчайшее морское товарищество, штормовое и боевое.

В настоящей книге повествуется о необыкновенных приключениях русского матроса, волею случая оставшегося на чужом американском берегу без товарищей, без денег, без языка. Повесть не переиздавалась почти четыре десятилетия.

---

— Нет, мисс Джен.

— Так почитайте, и я уверена, что вы так полюбите эту божественную книгу, что будете часто прибегать к ней за утешением в ваших горестях и сомнениях. Нет лучше этой книги на свете! — восторженно прибавила сиделка.

Чайкин бережно спрятал в ящик своего столика книгу и фотографию и сказал, что непременно прочтет евангелие.

Мисс Джен заметила, что Чайкин невесел, и, присаживаясь в кресло, сказала:

— Я у вас посижу пять минут, Чайк.

— Пожалуйста, мисс Джен.

— Вы как будто расстроены. Что с вами? — участливо спросила она.

— Сейчас с товарищем навсегда простился, мисс Джен! Жалко его. И вообще своих жалко. Завтра уходят русские корабли. Когда еще доведется повидаться со своими?.. А Кирюшкин каждый день навещал…

— И, кажется, был самый любимый ваш гость, Чайк?

— Да, мисс Джен. Два года вместе плавали… Он даром что из себя глядит будто страшный, а он вовсе не страшный. Он очень добрый, мисс Джен, и жалел меня…

И Чайкин рассказал сиделке, как его однажды пожалел Кирюшкин, благодаря чему его наказали не так жестоко, как наказывали обыкновенно.

Мисс Джен в качестве американки не верила своим ушам, слушая рассказ Чайкина о том, как наказывали матросов на «Проворном».

— А теперь вот дождались того, что и вовсе жестокости не будет… Царь приказал, чтобы больше не бить матросов.

Лицо американки просветлело.

— Какой же человечный ваш император Александр Второй! — восторженно воскликнула мисс Джен. — Он и рабов освободил, он и суд дал новый, он и выказал свое сочувствие нам в нашей борьбе с южанами… О, я люблю вашего царя… Но все-таки, извините, Чайк, я не хотела бы быть русской! — прибавила мисс Джен…

— Не понравилось бы в России жить?

— Да, Чайк!

— Везде, мисс Джен, много дурного… на всем свете…

— Но у нас в Америке все-таки лучше, чем где бы то ни было! — с гордостью произнесла она уверенным и даже вызывающим тоном.

И, странное дело, этот вызывающий тон задел вдруг за живое Чайкина и приподнял его патриотические чувства. И ему хотелось показать американке, что и на ее родине, как и везде, люди тоже живут не по совести.

— Разве вы видали, Чайк, страну лучше нашей? Разве вы видали страну, в которой бы человеку жилось свободней, чем у нас? Разве вы не чувствуете себя здесь более счастливым уже потому, что никто не вправе, да и не подумает посягнуть на вашу свободу? Думайте как хотите, говорите что хотите, делайте что угодно, — если только вы не причиняете вреда другим, никто вам не помешает… Никто не смеет нарушить вашу неприкосновенность, хотя бы вы говорили против самого президента. Понимаете вы это, Чайк?

— Понимаю… Слова нет, здесь вольно жить, а все-таки как посмотришь, так и здесь душа болит за людей… Неправильно люди в Америке живут, мисс Джен! — проговорил Чайкин в ответ на горячую речь мисс Джен.

Американка удивленно взглянула на Чайкина.

Этот русский матрос, которого наказывали, который дома должен был чувствовать себя приниженным и безгласным, и вдруг говорит, что в такой свободной стране, как Америка, люди неправильно живут.

— Чем же неправильно, по вашему мнению, Чайк? — спросила наконец мисс Джен.

— Многим…

— Например?

— А хоть бы подумать, как здесь обращаются с неграми, мисс Джен…

— Но за них и война была. Им дали все права свободных граждан, Чайк!

— Права хоть и дали, а все-таки с ними не по-людски обращаются, будто негр и не такой человек. С ними и не разговаривают по-настоящему, их и в конки не пускают… одно слово, пренебрегают… А разве это настоящие права у человека, которым пренебрегают, мисс Джен? И чем он виноват, что родился черный! А я так полагаю, что у господа бога все равны, что белый, что черный, и пренебрегать им только за то, что он черный, прямо-таки грешно. А им пренебрегают вовсе и на него смотрят так, как добрый человек и на собаку не посмотрит… И что еще очень мне здесь не понравилось, мисс Джен, так это то, что здесь очень жадны к деньгам… Таких вот, как вы, что бросили богатую жизнь, чтобы призревать больных, должно полагать мало. А все больше для денег стараются и вовсе забыли бога… И бедными так пренебрегают, вроде как неграми, и смеются над ними, и не жалеют их. А почему это у одних миллионы, а у рабочего народа ничего? И разве можно по совести нажить эти миллионы? Непременно под этими миллионами людские слезы. А этих слез здесь будто и не замечают… Друг дружку валят и теснят, — только бы самому было лучше… Так разве и здесь правильно живут?.. Вольно-то вольно, но только неправильно! — заключил Чайкин.

Мисс Джен внимательно слушала Чайкина и, когда он кончил, крепко пожала ему руку и взволнованно проговорила:

— А ведь вы правы, Чайк. Мы живем, как вы говорите, неправильно, и мало кто думает, что можно иначе жить.

— То-то, мало. Если бы думали, то, верно, иначе жили бы.

— Но как вы пришли к таким взглядам, Чайк? — спросила мисс Джен.

— Тоже иной раз думаешь: к чему живешь, как надо жить…

— И прежде думали, когда матросом были?

— Думал и прежде… И очень бывало тоскливо.

— Отчего?

— От самых этих дум. И жалко людей было… и самому хотелось так жить, чтобы никого не обидеть. Трудно это только, сдается мне. И не увидишь, как кого-нибудь притеснишь или обидишь!

— Вам надо проповедником быть, Чайк! Вас многие слушали бы! — неожиданно проговорила мисс Джен, с необыкновенным уважением глядя на этого молодого белобрысого человека с кроткими и вдумчивыми глазами.

— Что вы, мисс Джен! куда мне? — застенчиво, весь вспыхивая, проговорил Чайкин. — Мне самому надо у людей учиться, а не то что других учить.

Но американка, казалось, была другого мнения, и в ее воображении, вероятно, уже представлялся этот скромный Чайк, говорящий с «платформы» громадной толпе свои речи, полные любви и прощения.

— Подумайте об этом, Чайк, подумайте! — серьезно продолжала мисс Джен. — А за средствами дело не станет. Я напишу отцу, и он, конечно, не откажет дать денег, чтобы вы не думали о завтрашнем дне. И вы, Чайк, могли бы переезжать из города в город и призывать людей к лучшей жизни. Нашелся бы верный друг, который сопровождал бы вас, извещал в газетах о ваших проповедях, печатал бы рекламы — словом, помогал бы вам, Чайк… И вы свершили бы богоугодное дело… Однако уже более пяти минут прошло! — спохватилась сиделка.

И с этими словами она поднялась с кресла и ушла, пожелав еще раз Чайкину серьезно подумать об этом и обещая написать ему более подробно на ферму.

Чайкин невольно улыбнулся, припомнив, сколько предложений было ему сделано в последнее время и каких только разнообразных: начиная с предложения выступить в театре и кончая предложением быть проповедником.

Мог ли он думать о чем-либо подобном год тому назад, когда опоздал на шлюпку и, встреченный Абрамсоном, остался в Сан-Франциско, чтобы больше уже не вернуться на «Проворный»!

И он вспомнил весь этот год, полный такого серьезного значения для него не столько в смысле перемены его положения, сколько в умственном пробуждении и, так сказать, в душевной свободе, и ему казалось, что с ним случилось что-то такое, что случается только в сказках.

И он мысленно благодарил бога за то, что он не покинул его, и просил и впредь не оставить, не давши гордыне закрасться в его сердце.

Он хотел было сейчас же приняться за чтение подаренного ему мисс Джен евангелия, как в комнату постучались, и после его разрешительного «come in» [15] к нему вошли Старый Билль и Макдональд.

— Вот и разыскал беглеца. Только что вернулся во Фриски! — весело проговорил Билль.

Увидавши Макдональда, Чайкин обрадовался. Не менее обрадован был и Макдональд. Крепко пожимая руку Чайкина, он сказал:

— Верьте, Чайк, что я не забывал вас все это время. Я внезапно должен был уехать в Ванкувер, думал вернуться через неделю и только сегодня вернулся…

— А я было думал, что с вами что-нибудь случилось неладное, Макдональд, и, признаться, тревожился…

— Чайк за всех тревожится! — вставил Билль.

Скоро явился и Дунаев, и все трое просидели до тех пор, пока не пришла мисс Джен и объявила:

— Одиннадцать часов, джентльмены. Пора уходить!

Уходя, гости обещали завтра прийти за Чайкиным. Макдональд звал его остановиться у себя, но Чайкин решил переночевать у Дунаева и на следующее утро уехать из Сан-Франциско, побывав в течение дня у Абрамсона и сделав обещанный визит родителям спасенного им ребенка.

3

— Ну, Чайк, теперь вы совсем здоровы и, надеюсь, больше не попадете к нам в таком ужасном виде, в каком были месяц тому назад! — проговорил старший врач больницы, входя в комнату Чайкина с двумя сиделками, и, пожимая ему руку, прибавил: — Я рад, что мы выходили такого пациента, как вы, Чайк. Вы были очень плохи. Прощайте… От души желаю вам успеха в жизни, — сердечно прибавил доктор.

— Благодарю вас, доктор, за все… И вас, мисс Джен и мисс Кэт! — взволнованно проговорил Чайкин, благодарно взглядывая на всех этих людей, которые во все время пребывания его в больнице относились к нему с трогательной заботливостью и добротой.