Константин Станюкович - Ледяной шторм

• Название: Ледяной шторм
• Автор: Константин Станюкович
• Издательство: издательство «Правда»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1977

---

— Подлая!.. Шельма!

Антон уже решил, что из-за такой “подлянки” не стоит убиваться. Ну ее, сволочь, к черту. Наплевать! При первой же встрече искровянит ее обманную рожу.

Однако не отходил от кормы.

Антону делалось обиднее и оскорбительнее.

Он был привержен до дурости, сохранял закон, был ласков, не пьянствовал, не ругал и — дурак, как есть дурак — не бил, как бы следовало, чтобы понимала. Он в бурю уйдет, а ей все равно… Видно, опять зашилохвостила…

— Бесстыжая обманщица!.. — прибавил он вслух.

И Антону нестерпимо захотелось видеть сейчас, сию минуту эту “подлую”, чтобы все обнаружить. Он покажет себя, как обманывать… Покажет, и потом пусть убирается навек.

Матросу казалась теперь секунда целой вечностью. Он загорелся и, словно бешеный, сбежал с парохода и бросился к агентству.

Два пожилые носильщика-армяне сидели у стены, притулившись за ветром.

— Братцы!.. Спешка!.. Кто съездит духом в город?

Оба равнодушно подняли большие, влажные и ленивые глаза на нетерпеливого матроса и спрятали в гарусные шарфы, намотанные на шее, свои большие, сизые, мясистые носы.

Ни один даже не ответил.

— Идолы! Не даром. Заплачу!

— Дежурный. Нельзя! — ответил один.

— И мне нельзя! — промолвил другой. — А ты не барин, не ругайся! — обидчиво прибавил он.

— Целковый дам!

— А куда? — вдруг разом спросили оба носильщика, несколько оживляясь.

— В Виноградную.

— Мороз-то какой. Хо-хо-хо! А тебе какая такая спешка? — спросил более добродушный и любопытный носильщик.

— Дать знать женке, чтобы явилась. Наживешь карбованец, армяшка!

— Не подходит. А ты вот мальчика пошли, сродственник, племянник. Умный, все справит. Наумка!..

Подошел черномазый, черноглазый и носатый мальчик.

Антон облегченно вздохнул и торопливо заговорил:

— Живо, Наумка! Бери первого извозчика и жарь в Виноградную, дом Кукораки… Знаешь?

Мальчик утвердительно кивнул.

— В доме меблированные комнаты барышни Айканихи… Не забудешь?

— Знаю Айканиху.

— У нее в горничной Матрена. Пусть в один секунд сюда на извозчике с тобой… Мол, матрос Антон наказал, чтобы беспременно. “Баклан”, скажи, в “рейц” отходит… Шторм! Понял?

— Все поняли! — хитро улыбаясь, ответил Наумка.

— Вали, Наумка! — кинул Антон, подавая мальчику деньги на извозчика. — Постараешься, целковый!

— А если пароход уйдет? — вкрадчиво спросил Наумка.

Оба носильщика хихикнули.

— Беги же! Да лётом! Отдам дяде! — грозно закричал Антон.

И маленький Наумка, словно бы жеребчик, получивший внезапно плеть, помчался со всех ног.

— Наумка молодца… Исправно сполнит. Он — башка, даром что мал! — любовно сказал носильщик, восхищенный предусмотрительностью племянника, и подумал, что следует с Наумки получить “могарыч”.

Но матрос не уходил и волновался.

— Будь спокоен, Наумка не обманет — возьмет извозчика! — прибавил Наумкин дядя.

— То-то не обманет… А уж и шельмоватый Наумка!

— Понятливый. И привезет твою супружницу. Только отпустила бы Айканиха. Строгая барышня… уксусная! — протянул армянин.

— Знаю, что уксусная и зудит. Однако не посмеет… И Матрешка не овца… Отчекрыжит… Бойкая на язык!

В эту минуту мальчик сел в коляску, въезжавшую на мол, и скрылся.

— Спасибо, братцы!

С этими словами Антон побежал на пароход.

Снова прислонившись к борту кормы, он впился вперед на мол и, взволнованный и вздрагивающий, будто в лихорадке, повторял:

— И что за сволочь Матрешка!

И в голосе его невольно дрожала нотка любви.

Прогудел второй звонок. Лебедка еще работала, принимая бочки. Сердце Антона усиленно забилось.

И им овладела лишь одна мысль:

“Успеет ли приехать эта подлая Матрешка?”

VI

“Айканиха”, как вульгарно и неподходяще называли носильщики и Антон фамилию Ады Борисовны, да еще считали ее “уксусной”, — была тонкая и деликатного обращения девица, точный возраст которой никто в точности не знал, но во всяком случае предполагали, что Аде Борисовне от тридцати до сорока.

Белобрысая, с щурящимися, маленькими, близорукими, порой мечтательными глазами, с мелкими кудряшками у лба, высокая и худая, как спичка, благоухающая chipr'ом и втайне влюбчивая, Ада Борисовна, благодаря изяществу сдержанных манер, пышным складкам на лифе, выхоленным рукам в кольцах и кое-каким секретам нежности кожи лица, казалась близоруким мужчинам еще недурной, особенно под густой вуалеткой и без солнечного или лунного освещения на берегу моря.

Иметь пансион, как считала Ада Борисовна приличнее называть свои меблированные комнаты в двухэтажном доме, она не считала “компроментантным” занятием хотя бы для образованной девушки из порядочного общества и генеральской дочери, жаждавшей самостоятельности и какого-нибудь дела. Вдобавок пансион, вполне приличный и семейный, дает не только полезную деятельность, но вместе с тем и хороший доход во время сезона, когда порядочные приезжие ошалевают от серьезных цен, произносимых с любезной улыбкой изящно одетой, благоухающей и корректной Адой Борисовной.

Хоть Ада Борисовна и влюбчива, но это не мешает ей быть деловитой и аккуратной хозяйкой, понимающей значение сезона и несоответственных цен за комнаты. Она необыкновенно заботлива о своих жильцах, особенно зимой, когда приезжих так мало и пустующих комнат так много. Она умеет примирять беспокойных и нервных жильцов с кое-какими неудобствами, вроде холода в комнатах, щелей в рамах и слишком маленьких порций за завтраками и обедами, — бесконечной внимательностью, знанием трех языков и научно доказанных фактов о пользе для здоровья прохладного воздуха в комнатах и домашнего простого и свежего обеда без излишества. И, в подтверждение своих теоретических сообщений, Ада Борисовна рассказывала, как быстро поправлялись жившие в ее пансионе прошлой зимой князь Булатовский, известный писатель Ракушкин и один молодой офицер фон-Дорф.

Участливая к своим жильцам, что сказывалось и в ласковом взгляде маленьких глаз и в мягком сопрано, иногда доходящем до тремоло 5, Ада Борисовна или заходила к жильцам, или приглашала в свою уютную и хорошо убранную гостиную со множеством фотографий прежних жилиц и жильцов с более или менее известными фамилиями. И, чтобы сколько-нибудь развлечь тоскующих на чужбине по семейной обстановке, хозяйка не без увлечения и мастерства беседовала о разных темах, дипломатически приноравливаясь к взглядам гостьи или гостя.

Ада Борисовна болтала о литературе, о политике, о своем знатном происхождении, о дороговизне в Ялте провизии, о задачах жизни, и, случалось, не без патетических ноток рассказывала об одиночестве непонятых душ. В интимной беседе с какой-нибудь понимающей собеседницей Ада Борисовна рассказывала, разумеется, в третьем лице, об одном романе, испортившем жизнь. Она любила. Он представлялся, что любит, но вскоре обнаружилось, что он хотел жениться из-за низменных целей — из-за приданого и протекции отца. И она отказала и с тех пор уже никогда не любила… Знала Ада Борисовна и много пикантных романов приезжавших в Ялту дам. Осторожно, не называя имен героинь, Ада Борисовна рассказывала о наивной простоте завязок этих романов, брезгливо удивляясь, что можно увлекаться такими героями, как татары-проводники. И не без негодования прибавляла, что им “бог знает за что” московские купчихи и даже генеральши платили шальные деньги. Вообразите?

Зимой, ради экономии, Ада Борисовна держала только одну горничную, Матрешу, которая живет в пансионе уже пять лет и, расторопная и знающая свое дело, должна была, по мнению Ады Борисовны, одна справляться, хотя ей, конечно, трудно везде поспевать.

Но зато Ада Борисовна давала Матрене соответствующие инструкции о том, в каких номерах следует быть исправнее и к кому внимательнее, имея в виду характер и положение жильцов, размер их платы и время возможного пребывания в пансионе.

Стараться в остальных номерах, о которых не сообщалось особенных инструкций, предоставлялось самой Матреше, чтобы не было неудовольствий со стороны жильцов.

Ада Борисовна, разумеется, не могла не дорожить расторопной, ловкой и приличной горничной, хотя и считала ее “продувной бестией” и не без тайной зависти злобствовала на Матрешу за то, что она особенно нравится жильцам.

Как ни возмущала Аду Борисовну безнравственность Матреши, тем не менее практическая сметка хозяйки пересиливала зависть и невольную брезгливость добродетельной поневоле, увядавшей девицы. И она не преследовала Матрешу за флирт, хорошо понимая, что жильцы более привязываются к пансиону, не поднимают историй из-за каких-нибудь пустяков и как-то становятся веселее, когда видят в комнате внимательную и услужливую горничную. Тем более терпела, что Матреша настолько была сообразительна, дорожила местом и знала строгие правила барышни, что не допускала “гадостей”, которые могли бы испортить репутацию ее пансиона.