Кристофер Сташеф - Маг-целитель

• Название: Маг-целитель
• Автор: Кристофер Сташеф
• Издательство: АСТ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1998
• ISBN: 5-237-00307-9

Что мог сказать Савл о друге, который смылся в параллельный мир — а ему ни слова? Ну, положим, Савл не знал, что Мэт Мэнтрел сбежал именно в параллельный мир, но все равно отважно пустился на поиски. Опасная дорога привела его из куханного окна прямехоньков магическое королевство, где поэтическое слово имеет волшебную силу, где правит мрачная чернокнижница Сюэтэ, обладающая подлинным вкусом ко всему мерзкому и злобному, а помощники в борьбе с этой жуткой личностью — компания как на подбор: желтый сквайр,туповатый тролль, чувствительная влюбленная дева и — венец всему! — ангел-хранитель.

---

Приглядевшись, я понял, что все вполне очевидно. Рваное пальто, штаны в заплатах, дырявые башмаки, а главное — худой, как скелет. Лицо мужчины изуродовал голод, а руки больше напоминали кости, обтянутые кожей.

Я вспомнил прослушанную в колледже лекцию о миннесотском эксперименте по голоданию.

— Жильбер, принеси-ка немного сушеного мяса и бурдюк с водой.

Через секунду юноша принес жесткую, как кожа, полоску мяса и бурдюк.

Бродяга выхватил у Жильбера пеммикан и впился в него клыками, по откусить не смог и принялся мять коренными зубами.

— Ничего не поделаешь, — посочувствовал я ему. — Не кусать надо, а жевать. Мясо такое сухое, что просто так его не заглотишь. — Незнакомец старался вовсю. Видите ли, сушеную говядину приходится жевать долго и упорно. — К сожалению, больше есть нечего, — объяснил я бродяге и порадовался тому, что не пришлось врать. — Проглотите первый кусок — запейте водой, ладно? Вот так, по кусочку, и каждый запивать обязательно. А пока вы будете жевать эту полоску, может, мы и успеем приготовить чего-нибудь повкуснее. — Обернувшись к Жильберу, я сказал: — Вот теперь я согласен на любое место для ночевки.

Ярдах в пятнадцати ниже по склону тропа расширялась, там Жильбер обнаружил откос шириной футов в двадцать. Как только мы добрались до места, я соорудил на земле кольцо из камней.

— Как тут насчет хвороста, сквайр?

— Есть, — сообщил Жильбер, стоявший на опушке с вязанкой хвороста. — Я по пути подбирал, когда мы сюда спускались.

— О, да здравствует Жильбер-предусмотрительный! — Я взял у юноши хворост и бросил внутрь огороженного камнями кольца. — Славно, что эта тропа не всегда лежала выше верхней границы леса.

— О, да, — сказал наш загадочный гость. — На этом склоне рос кое-какой кустарник — но это было до того, как меня стал терзать призрак Хворобы.

К горлу подступил комок, я с трудом сглотнул его — уж больно явственно я представил себе, как призрак Голода пожирает все живое по склонам горы. Мне захотелось отвлечься от этой мысли.

— Жильбер, возьмешь на себя такую честь? — Я указал на кучу хвороста.

Сквайр ударил кремнем по стальному бруску, вспыхнула искра, и вот уже заплясало крошечное пламя. Еще несколько секунд — и костер весело заполыхал.

Я оглядывался в поисках того, на чем можно было бы приготовить добытую юношей дичь. Нужно было что-то вроде вертела.

— Вот это подойдет? — спросил Жильбер и показал мне тонкий острый обломок камня длиной в три фута.

— Отлично, — похвалил я его, нанизал трех фазанов на это подобие вертела, концы его положил на два высоких камня и сел подальше от костра. Хотел было спросить, где же это сквайр разжился таким каменным штыком, да что-то вдруг расхотелось.

Наш гость не сводил с птичек голодных глаз, однако на сырое мясо не кидался. Пеммикан немного утолил его голод, а вода наполнила желудок. Он так долго жевал и глотал, что наелся раньше прихода настоящей сытости.

— Для таких вещей очень подойдет шпага, — сказал я. — Напомни мне — я сделаю деревянную шпагу сразу после ужина.

Жильбера, похоже, эта мысль возмутила до глубины души, а вот наш гость радостно проговорил:

— Сделай, сделай шпагу сразу после ужина. А ужин, может, уже готов?

— Да они только-только зарумянились. — Я достал из сумки Жильбера еще одну полоску сушеного мяса и протянул голодающему. — На, пожуй, пока ждешь, Павлов ты наш. Да, кстати, а как тебя зовут?

— Фриссон, — ответил гость, пережевывая пеммикан. Я кивнул.

— Слушай, а как ты дошел до жизни такой? Нет, я не про то, что ты привлек к себе призрака Голода, нет — я прежде всего о том, почему ты стал голодать.

— Ну... — протянул Фриссон, не переставая жевать. — Я — поэт.

Несколько минут я молчал. Потом кивнул:

— Да, другие объяснения не нужны. Но все-таки ты мог бы поискать какую-нибудь работу. Лесорубом, к примеру, стать.

— Угу, — кивнул Фриссон, ожесточенно жуя. — Я перебывал уже и лесорубом, и пахарем, и учеником жестянщика, и учеником лавочника.

Я нахмурился.

— Так почему же тогда ты голодаешь?

— А я продолжал слагать стихи. Жильбер закашлялся, в испуге открыл рот и прикрыл его ладонью, а Унылик боязливо утопал подальше от гостя. Я грозно глянул на них обоих.

— Чего это вы? Ладно, пусть его стихи были и не из самых лучших, но не могли же они быть совсем уж ужасными. Что, так уж все и критиковать надо?

— Не в этом дело, чародей Савл, — возразил Жильбер. — Кто его знает, может, у него и замечательные стихи. Может, самые распрекрасные — но ведь он же не чародей.

— Да какая разница-то... А-а-а! Стихи сбываются, да?

Фриссон не спускал с меня глаз, жевал и кивал головой, а юноша негромко пояснил:

— Вот какие дела, чародей Савл. Поэта интересуют сами слова, совершенство стихотворных строф, то, как они сочетаются одна с другой, образуя единое целое, но не то, какое действие они производят.

Поэт обернулся и посмотрел на Жильбера с молчаливой похвалой.

Я кивнул.

— И потому поэты приносят неизъяснимый вред, — продолжал юноша. Он обратился к Фриссону. — Скажи, каких несчастий ты стал виною, поэт? Какие проклятия ты обрушил на головы ни в чем не повинных людей, работавших в мастерской твоего хозяина? Может, ты мастерил гроб, а потом в этом гробу ожил мертвец? А может, ты рубил лес, слагая в уме стихи, а потом там развелись лесные нимфы и принялись наводить страх на проезжих?

Фриссон повесил голову, но жевать, правда, не перестал.

— Стало быть, этот человек — ходячая катастрофа.

— О несчастный! — вдруг воскликнул Жильбер, обнаружив гораздо более сильное сострадание к поэту, нежели можно было ожидать от него — сквайра-здоровяка. — Ты обречен на вечные одинокие странствия.

Поэт кивнул. Глаза его заволокло слезами.

— Ведь я старался это превозмочь, добрый сквайр! Пробовал говорить без размера, перемещая ударения, пользовался расщепленными рифмами, раздельными рифмами, слагал стихи без рифм — и все безрезультатно.

— Ну конечно! — воскликнул я. — Ты просто создавал новые виды стихов и только добивался того, что творил еще более мощные чудеса.

Поэт в страхе посмотрел на меня.

— О да, мой господин! Дом мэра разлетелся на мелкие кусочки в одно мгновение. От моих слов рухнул забор у дома барона. Я пытался удержаться, прикусывал язык, сжимал зубы — но все было тщетно! Я ничего не мог с собой поделать — я все равно проговаривался. Меня выгнали из города, меня выгнали от городских стен, потом из провинции, а потом — о, горе мне — меня изгнали из моей родной страны Меровенса, и мне суждено погибнуть здесь, в этой дикой Аллюстрии!

— Но, — начал я, — но... но...

Жильбер хмуро посмотрел на меня.

— У нас только два фазана и одна куропатка, чародей Савл.

— Но! — отчаянно выкрикнул я. — Но ты же не обязан произносить свои стихи вслух!

Челюсть у Фриссона отвисла, он в ужасе уставился на меня.

— Но это же все равно что перестать кушать, милорд, — промямлил он и снова стал жевать.

— Пиши их! — взорвался я. — Почему бы тебе просто-напросто не записывать свои стихи? А потом читай, сколько влезет, но не читай те отрывки, которые покажутся тебе хоть сколько-нибудь опасными.

Казалось, Фриссон онемел.

— Он об этом никогда и не думал, — понял Жильбер.

— О, никогда, никогда! — прорвало Фриссона. — Так вот почему люди выучились писать!

— Ну, и не только поэтому, — ворчливо пробормотал я. — Были и еще кое-какие мелочи. К примеру, изобретение чернил, необходимость записывать на бумаге условия сделок, законы, историю. Но и к поэзии это тоже имело отношение, конечно.

— Можешь... ты можешь выучить меня? — срывающимся голосом спросил Фриссон.

Тут уж я уставился на него.

— Ты поэт и не умеешь читать и писать?

— Я никогда не задумывался о том, что это необходимо, — отвечал Фриссон.

— Что ж... Я слыхал о традиции устного стихосложения, но слыхал и об отходах от этой традиции. — Сказал я так, а сам задумался: что же это я сейчас такое возвестил — закат поэзии или расцвет ее истинной славы? — Несомненно, я научу тебя писать.

Ладно уж, чего там, управлялся же я с двумя десятками первокурсников, как-нибудь управлюсь и с голодающим поэтом.

И получилось! Фриссон оказался превосходным учеником. Знания он впитывал инстинктивно — образно говоря, как гусиное перо — чернила. Правда, в данных обстоятельствах лучше было бы ввернуть что-нибудь насчет связи между карандашом и бумагой, ну да ладно. К счастью, у меня в кармане оказался блокнот и огрызок карандаша. Я показал Фриссону, как писать буквы и как они звучат. Глаза у него округлились от восторга, он выхватил у меня блокнот и карандаш и уже через полчаса сидел, скрестив ноги, у костра и что-то с бешеной скоростью черкал в блокноте на редкость маленькой для мужчины рукой.

С этой поры все время, сколько длилось наше знакомство, он писал и писал в этой книжке — нет, на самом деле ее-то он исписал за день, но, к счастью, одно из первых его стихотворений выражало мольбу о вечном запасе пергамента — слово «бумага» было ему неведомо, вот поэтому мой маленький карманный блокнотик никогда не кончался. И еще: после первых пятидесяти стихотворений он принялся производить гораздо более качественный писчебумажный материал.