Внутренний СССР - Последний гамбит

• Название: Последний гамбит
• Автор: Внутренний СССР
• Жанр: Политика

Работа посвящена мистике в истории последних 15 лет ХХ века и первых годов ХХI

---

— Еще два вопроса, мой дорогой Холмс, если вы не возражаете, конечно.

— С удовольствием, Ватсон.

— В статьях из «Нью-Йорк таймс», которые вы любезно предложили моему вниманию, несколько раз повторяется одно и то же слово, оставшееся мне непонятным.

Холмс с готовностью взял в руки ту самую пачку бумаг, которая побывала уже у меня.

— Вы, очевидно, имеете в виду второй абзац сверху из статьи мистера Кифнера о рейсе АА11? — он начал читать вслух:

«Capt. John Ogonowsky was at the controls, a 50-year-old veteran pilot who lived on a farm north of the city and was looking forward to a family picnic on the weekend.»

— Да, именно его! Как вы догадались?

— Ну, это было совсем не трудно, Ватсон; а оценили ли вы юмор, связанный с именем пилота и его возрастом?

— Просто замечательно, Ватсон, у вас великолепная память и вашей наблюдательности можно только позавидовать!

— Благодаря вам, Холмс.

— Парочка пятидесятилетних ветеранов с американских гражданских авиалиний действительно впечатляет; в черном юморе этим господам интернационалистам, которые порой неотличимы от интернацистов, не откажешь. Первый — Джон Огоневский, — интересно, кстати, упоминалась ли его фамилия в русскоязычной прессе, то-то там бы посмеялись; второй — победитель сарацинов, а чтобы не сомневались, какой именно, добавили буковку «J» посередине, несомненно, указующую на юристов и журналистов.

— Уж не считаете ли вы, Холмс, что самолеты были пусты?

— Когда-нибудь мы об этом непременно узнаем, Ватсон, но… наберитесь терпения. Однако, вас, кажется, заинтересовало слово «пикник»?

— Да, оно встречается трижды в этих статьях и каждый раз совершенно не к месту. Мне показалось, что в него вложен какой-то скрытый смысл.

— Что ж, Ватсон, вы просто молодчина! Я рад, что не ошибся в вас. Взгляните-ка вот на это, — и с этими словами Холмс протянул мне сложенный вдвое большой лист бумаги, размером почти с газетный лист.

Это был то ли план, то ли рисунок, то ли чертёж-заготовка для игры в шарады. Я долго вглядывался в контуры изображений и надписи, смысл которых при уровне моего знания русского языка не сразу схватывал, пока не наткнулся в правом нижнем углу рисунка на колонку цифр, набранную мелким шрифтом и обозначавшую время восхода и захода солнца, а также долготу дня. Скорее всего я не обратил бы внимания и на эти цифры, если бы колонка не начиналась роковым числом — 8.45 — временем тарана первой (южной) башни ВТЦ. Я вопросительно посмотрел на Холмса.

— Да, Ватсон, вы правильно поняли, это время «случайно» совпало с нью-йоркским временем налета первого «камикадзе», захватившего Боинг-747 с 92-мя пассажирами на борту. И я не случайно добавил к слову «время» — «нью-йоркское», поскольку следующее число в колонке — 16.37 тоже «случайно» почти совпало со временем первого налета, но… по московскому часовому поясу (точное время 16.45) и с этого момента телезрители России могли следить за развитием событий в Нью-Йорке и Вашингтоне. Если же без мистики, то на рисунке дано календарное время восхода солнца — 8.45 и время его захода — 16.37 с указанием долготы дня — 7.52, которая выпадает на двадцатое января каждого года на широте Москвы и Петербурга.

Сказав это, Холмс взял карандаш и размашисто вывел на листе бумаги — 20.01, как обозначают день месяца в России.

— Если убрать точку между числом и месяцем, то что, по-вашему, Ватсон, может означать это сочетание цифр?

— 2001 год! — медленно выдавил я. — Но что всё это значит, дорогой Холмс? И откуда у вас эта странная шарада?

— Мне её прислали с двумя другими ей подобными из России еще в 1994 году. Обратите внимание, Ватсон, на дату прибытия в Лондон пакета с шарадами, обозначенную на штемпеле лондонского почтамта — 07.09.1994 г., и постарайтесь узнать, не было ли в тот день в Лондоне какого-либо примечательного события? В конверте, кроме ребуса в трех частях, каждая из которых имела в своём названии слово «пикник», и календаря на 1994 год, была короткая записка: «Дорогой Холмс. Зная Вашу страсть к разгадыванию загадок века, мы посылаем Вам „ребус тысячелетия“ в трех частях. Надеемся, что наступит время, когда Вы дадите Ваше профессиональное толкование их назначения. С глубоким уважением, почитатели Вашего таланта». Обратный адрес: Россия, 190001, г. С-Петербург, а/я 911, Пчеловоду Виктору Владимировичу. Семь лет я собирал сопутствующую информацию и, кажется, готов дать некоторые варианты разгадки ребусов.

Шерлок Холмс развернул передо мной копии еще двух странных картинок.

— Как видите, Ватсон, рассматриваемая вами шарада под странным названием «Пост исторический пикник», появилась 17 августа 1992 года на третьей странице петербургской газеты «Час пик» № 33(130). Но ей предшествовали ещё два не менее загадочных ребуса, напечатанных в двух номерах той же самой газеты «Час пик» от 24 июня и от 5 августа 1991 года, под названиями «Исторический пикник» и «Оборонный пикник», соответственно.

Рассматривая загадочные картинки, я внимательно слушал Холмса, предчувствуя, что скоро мне предстоит серьезная и увлекательная работа. Никогда ранее мы не обсуждали негласных правил нашей совместной деятельности. Не собирался я этого делать и сейчас, поскольку как всегда был уверен, что каждое новое дело, за которое брался мой друг, хорошо изучено им самим. Более того, мне казалось, что он уже знает ответы на вопросы, возникающие в ходе каждого нового расследования, а я ему нужен лишь для того, чтобы убедиться в правильности принятого им решения. Но что-то подсказывало мне, что этот случай особый и на этот раз мне предстоит нечто большее, чем простое соучастие в качестве спарринг-партнера, на котором знаменитый сыщик и аналитик оттачивает свой ум и ремесло. Как всегда неожиданно, Холмс прервал мои размышления.

— Дорогой Ватсон, не можете ли вы объяснить мне, почему ваше внимание привлекло слово «пикник» в тех двух статьях из «Нью-Йорк таймс» от 13 сентября?

— Мне показалось, что это слово, с одной стороны, выпадает из контекста статей, написанных по столь печальному поводу, а с другой — как-то неуловимо соответствует их легковесному стилю. Я полагаю, что в слове «пикник» скрыта непонятная мне двойственность. Ну, а после того, как вы показали мне три русских «пикника» со столь странными названиями, я уже не сомневаюсь, что их троекратное упоминание в «Нью-Йорк таймс» — далеко не случайно. Но что за всем этим кроется?

Между тем Холмс, внимательно слушая меня, перебирал какие-то записки, доставая их из той самой большой кожаной папки, в которой он держал «пикники».

— Да, вы конечно правы, дорогой Ватсон, «пикники» в «Нью-Йорк таймс» 13 сентября упомянуты три раза не случайно. Но, чтобы понять, как они связаны с тремя русскими «пикниками» из «Часа пик», я должен кое-что объяснить не только вам, но прежде всего себе из того, что вы назвали «мистикой», когда мы обсуждали странные совпадения, связанные с числом 11. Вот, — наконец нашел он нужную записку, — послушайте, дорогой Ватсон, что говорит по этому поводу самый почитаемый в России поэт и писатель А.С. Пушкин:

«Ум человеческий, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая — мощного мгновенного орудия Провидения».

Многие на западе считают Пушкина выразителем мировоззрения русского народа, который явлением в мир этого гения ответил на прозападные реформы их первого императора Петра Великого. Кажется, об этом писал русский философ Бердяев. Кстати, дорогой Ватсон, вы случайно не знакомы с его трудами?

— Нет, Холмс, с работами Бердяева я не знаком, но я наслышан о трепетном отношении к Пушкину в России и даже пытался читать его некоторые вещи, к сожалению, не в подлиннике.

Холмс явно ждал продолжение пушкинской темы и потому я не удивился, когда он спросил меня, что именно я читал из Пушкина.

— Кажется, роман в стихах «Евгений Онегин», — с трудом пытался я вспомнить впечатления от прочитанного и, не дожидаясь вопроса Холмса, продолжал.

— Повествование тогда мне показалось несколько растянутым, а местами — даже скучным. Да, оно напомнило мне нашумевший в свое роман Джеймса Джойса «Улисс», который, не помню кто из наших критиков прошлого столетия, назвал энциклопедией западной жизни. Но, скорее всего, дело в переводе — это все-таки стихи.

— Браво, Ватсон! Вам не откажешь в наблюдательности. Дело в том, что у Пушкина есть одно очень точное высказывание, которое по-моему всё объясняет: «Переводчики — подставные лошади просвещения». А один русский критик даже дал определение роману в стихах, который показался вам скучным, как «энциклопедии русской жизни». Не помните ли вы автора перевода, Ватсон?

— Как же, Холмс, конечно помню. Знакомый шахматист рекомендовал мне лучший перевод, сделанный известным русским писателем и поэтом Владимиром Набоковым [8], родители которого эмигрировали после революции из России, а сам он имел большой успех на Западе.