Вольфрам Флейшгауэр - Три минуты с реальностью

• Название: Три минуты с реальностью
• Автор: Вольфрам Флейшгауэр
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-027832-2

Аргентинское танго.

Танец страсти и чувственности?

Танец страсти и опасности!

Танец, который привел юную балерину в объятия загадочного мужчины и открыл для нее двери в увлекательный, экзотический мир аргентинской богемы. Однако внезапно возлюбленный бесследно исчезает — и она отравляется на его поиски. На поиски, которые становятся ВСЕ БОЛЕЕ ОПАСНЫМИ.

---

5

Она задремала. По телевизору передавали новости, но звук был приглушен. Звонок в дверь испугал ее, в первый момент она не могла понять, где находится.

Теперь, сидя в самолете, она спрашивала себя, не произошло ли уже тогда что-то такое, что могло бы пролить свет на дальнейшие события? Должно же быть какое-то объяснение! Она сняла трубку домофона и спросила, кто там.

— Это я. Папка. Ты уже спишь?

— Нет-нет. Открываю.

Все как обычно. Они с матерью были в Лейпциге на ярмарке антиквариата. Джульетта вдруг смутно припомнила, что они туда собирались. В субботу отцу надо было работать, и мама с подругой отправилась в какой-то Розенцюхтер. А в воскресенье они собирались на ярмарку в Лейпциг. И вот вернулись. Маркус отвез Аниту домой, а сам ненадолго зашел в офис, убедиться, что все в порядке. На обратном пути заглянул к ней. Все как обычно.

Чем же она недовольна?

Но чем-то она явно недовольна. Сказать бы ему, чтобы пришел завтра вечером. Сейчас ей совсем не хочется его видеть. Вообще никого. Она только что убрала следы последних двух ночей и любое вторжение ощущала как укол в самое сердце. К холодильнику прикреплена визитка Дамиана с адресом и телефоном. Хотя расстались они всего несколько часов назад. И сегодня она не станет ему звонить, пусть даже мысль об этом не оставляет ее ни на секунду. К тому же сейчас в любом случае уже поздно. Завтра в десять утра начнется тренировка, и все пойдет своим чередом до четырех часов без перерыва. Нужно успокоиться, взять себя в руки.

Она оценивающе посмотрела на себя в зеркало и пошла к двери. Когда подъехал лифт, отец стоял в кабине к ней спиной. Он бросил взгляд через плечо, увидел в дверях дочь, подмигнул ей, быстро повернулся и крикнул:

— Сюрприз! — В руках у него был старый граммофон. Джульетта улыбнулась.

— И это все? — спросил он. — Я целый час потратил, уговаривая отдать его мне. Думал, ты будешь прыгать до потолка.

— Я и так каждый день это делаю.

Она подошла к нему и стала разглядывать аппарат.

— Замечательный. Это мне?

— Ну конечно. Кому же еще?

— Входи же. Тут холодно.

Она пропустила его вперед и осторожно заперла дверь. Секунду или две он стоял в нерешительности в прихожей, потом поставил граммофон на кухонный стол, повернулся к дочери, поцеловал ее в обе щеки и повесил пальто на вешалку возле двери.

— Я ненадолго. Хотел только увидеть твое лицо: завтра я не смогу зайти. Как дела, малышка, все в порядке? Ты выглядишь усталой. Как провела выходные?

Продолжая говорить, он медленно двигался в глубь ее квартирки и закончил, остановившись в ожидании возле кушетки.

— Отдыхала. Хочешь чего-нибудь выпить?

Он засунул руки в карманы и бросил быстрый взгляд на покрывало, будто ожидая увидеть там винную карту.

— Разве что винишка?

Она покачала головой и сказала с усмешкой, воскрешая их давнее общее воспоминание:

— Нема. Чай подойдет? Ты ведь за рулем?

Джульетта включила электрический чайник в кухне. Он стал рассказывать. Он всегда рассказывал. Можно сказать, был прирожденным рассказчиком, почти писателем. В отличие от мамы, очень умной, но суховатой женщины. Она восхищалась своей матерью, втайне гордилась ею, но, не будь отца, никогда не стала бы тем, кем была сейчас. Мать категорически возражала против ее занятий балетом и использовала все доступные средства, чтобы помешать ей следовать по избранному пути. Начиная с дурацкого аргумента, какой, мол, идиотизм доводить себя до полусмерти ради карьеры, которая, даже в самом лучшем случае, завершится уже через несколько лет, и заканчивая пугающими статейками из медицинских журналов, где в красках описывалось, как балетные педагоги измываются над телами юных воспитанниц — примерно так же, как японские садовники над деревьями. Кроме того, мать вбила себе в голову, что, поступив в балетную школу, дочь вырастет невеждой, и ее мозг в конце концов станет пригоден лишь к управлению моторикой тела. Правда, все возражения Аниты, как и вообще любая дискуссия на эту тему, являлись совершенно бессмысленными, ибо Джульетта была балериной еще до того, как исполнила у станка свое первое деми-плие 30. Даже если бы весь мир ополчился на нее, принуждая стать зубным врачом, журналисткой, адвокатом или продавщицей, она все равно осталась бы балериной по той простой причине, что именно в этом ощущала свое предназначение. А для отца это оказалось чем-то само собой разумеющимся. В то время как мать страшно злилась — ей трудно было признать, что в некоторых людях есть нечто непонятное, присущее им одним, чему порой нельзя дать объяснения. Это противоречило представлениям Аниты о человечестве.

— Искусство — не коллективное занятие, — сказал отец.

— Что за глупость, — возразила мать. — Ты говоришь так только потому, что в тебе не изжит еще до конца комплекс «Востока». Кроме того, меня волнует вовсе не искусство, а то, что моя дочь получит образование, ни в коей мере не заслуживающее такого названия. Чему их вообще там учат, кроме приседаний?

— Тому, чего тебе не понять, Анита. Это балетная школа.

— Именно. И мне это не нравится. Что она там узнает? У нее не будет никакого представления о реальности. Никакого понятия об истории и политике. Она вырастет в уверенности, что весь мир — это театральные подмостки.

— Для балерины несколько минут на сцене — самая настоящая реальность.

— Да. Это-то и плохо.

Представления Аниты о балете сводились к тому, что это придворное искусство, придуманное для развлечения высшего общества. В ее личной системе ценностей балету отводилось едва ли не последнее место и, уж во всяком случае, это занятие, по ее мнению, совершенно не годилось для женщины: ей надлежало стремиться к чему-то большему, чем потребность сначала искалечить собственное тело, а потом еще и выставить на всеобщее обозрение.

— Искалечишь ее ты, если не разрешишь танцевать, — ответил тогда ей отец.

Сейчас, поминутно воскрешая в памяти тот воскресный сентябрьский вечер, Джульетта вдруг с удивлением осознала, что, увидев отца посреди своей комнаты, испытала какое-то неприятное чувство. Он стоял к ней спиной. Похоже, его внимание привлекли телевизионные «Новости». Во всяком случае, он вдруг оглянулся, бросил заинтересованный взгляд на экран и прошелся по комнате в поисках пульта — видимо, хотел прибавить звук. Это почему-то разозлило ее и, должно быть, отпечаталось где-то в глубинах подсознания, не проникнув в мысли, иначе как бы она могла сейчас это вспомнить? В тот вечер отец показался ей вдруг чужим. В нем было что-то странное, неродное, отразившееся в его движениях. Но она не поддалась этому ощущению. Слишком усталой и растерянной себя чувствовала. Все длилось, наверное, не более двух секунд. Отец стоял посреди комнаты спиной к ней, искал пульт и вдруг показался ей кем-то другим. Будто близкий человек произнес несколько слов не своим голосом.

— Что-то ты сегодня не слишком разговорчива, — сказал он через некоторое время.

— Я устала. А завтра такой длинный день.

— Намек понял. Можно мне все-таки допить чай?

— Не выдумывай! Конечно.

— Что у вас завтра?

— То же, что и на прошлой неделе. «Вердиана», «Щелкунчик».

— А у тебя есть шанс участвовать в спектакле?

— Едва ли. В основной состав я попытаюсь попасть в январе в Театре немецкой оперы. Там будут набирать труппу для танго-балета.

— Может, поговорить с директрисой?

— Что? Ни в коем случае!

— В подобных делах я весьма искусен.

Она яростно затрясла головой.

— Если ты это сделаешь, я вообще не стану больше с тобой разговаривать.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Почему ты такая усталая, если все выходные отдыхала?

Щеки ее вспыхнули огненным румянцем. И тут она ничего не могла поделать. Вопрос застал врасплох. Спасло ее слабое освещение. Он, конечно, ничего не заметил.

— Потому что я всю неделю много работала. Ты не поверишь, работа в труппе очень сильно отличается от занятий в балетной школе.

До сих пор он стоял напротив нее. Теперь сел рядом на диван. На телеэкране мелькали кадры массовых захоронений в Косове. Журналист что-то говорил, держа в руке микрофон. На заднем плане виднелись сожженные дома и разрытая могила, набитая завернутыми в мешки телами.

Он взял ее руку и сказал:

— Ты уж постарайся, Джульетта. Я знаю, тебе трудно. Но сейчас у тебя нет никаких причин уходить в себя.

— Да я и не ухожу. Оставь меня в покое. Со мной все в порядке. Как мама?

Она выдернула руку. Он серьезно посмотрел на нее, потом улыбнулся и взялся за чашку с чаем.

— Она много работает. Как и я. Выходные пошли нам на пользу. Лейпциг стал очень красивым городом. Тебе стоило поехать с нами.

— Вам нужно больше путешествовать. Если бы у меня был собственный дом и взрослая дочь, я бы работала в два раза меньше и старалась проводить больше времени с партнером.