Иван Фирсов - Головнин. Дважды плененный

• Название: Головнин. Дважды плененный
• Автор: Иван Фирсов
• Издательство: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Издательство ACT»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2002
• ISBN: ISBN 5-17-011659-4

Один из наиболее прославленных российских мореплавателей Василий Головнин прошел путь от кадета Морского корпуса до вице-адмирала, директора департамента кораблестроения…

Прославленному российскому мореплавателю В.М.Головнину (1776-1831) посвящен новый роман известного писателя-историка И.Фирсова.

---

Жизнью преданный Петр Рикорд.

Жизнью преданный Илья Рудаков. и проч. и проч. »…

В петровском Уставе Морском предусмотрена замена командира корабля в плавании, ежели он убит в бою, не дай Бог помрет или ранен тяжело и не в силах управлять кораблем. На «Диане» произошел редкий случай. При живом и здравствующем капитане, находящемся от своего родного корабля всего в пяти-десяти кабельтовых, в командование шлюпом вступил его боевой заместитель Петр Рикорд.

Покидая коварную бухту у Кунашира, моряки по праву окрестили ее навечно заливом Измены.

Первым встретил Рикорда в Охотске его и Головнина старинный приятель, командир порта, капитан 2 ранга Михаил Миницкий. Дружба тянулась нитями издалека, из стен Итальянского дворца в Кронштадте, с кадетских времен.

В первый же день, выслушав горестную историю и видя настойчивость товарища, Миницкий коротко сказал:

— Пиши рапорт на меня.

Командир порта сел рядом и, заглядывая в писанину Рикорда, не откладывая дела, строчил донесение Иркутскому губернатору Николаю Трескину.

Из рапорта капитан-лейтенанта П. Рикорда начальнику Охотского порта: «11-го числа в 8 часов поутру по обещанию своему наш командующий вместе с мичманом Муром и штурманом Хлебниковым на 4-х весельном яле поехали в город. На морском берегу встретили их японские чиновники и после продолжительной по азиатскому манеру церемонии мы увидели в зрительную трубу их шествие в городские ворота в сопровождении великого числа людей и японских чиновников.

Возможно ли было предузнать, что мы их видим в последний раз? Насильственные в глазах наших совершившияся японцами поступки не оставили ни малейшего сомнения к утверждению печальной истины, что начальник наш, вместе с гг. офицерами и 4-ю человеками матрозов, силою в их селении задержаны.

После такого яснаго со стороны японцев неприятельскаго к нам расположения я не предвидел никаких возможных средств к проведыванию об настоящей участи наших нещастных ими захваченных, поступить же силою — разорить только ничего незначущее в разсуждении нашей потери селение, а через те жизнь наших нещастных подвергнется явной величайшей опасности».

Наутро донесение командира порта отправилось в далекий Иркутск, а друзья коротали время за чаркой, прислушиваясь к порывам осеннего ветра, бросавшего пригоршни воды в окно.

— Теперь вся надежда на Петербург, — вздыхал Рикорд, не переставал размышлять о случившемся. Днями он находился на шлюпе, начали разгружать судно, готовить к зимней стоянке, вечерами сходил на берег, гостил у Миницкого.

— Образуется, брат, не тревожься, — успокаивал товарища командир порта. — В Петербурге, чаю, Сарычев в сих делах не новичок, он волокитить не станет.

— Добро бы так, — не успокаивался Рикорд, — а ежели чиновники в губернии проспят? А ну как бумаге ход не Дадут?

Спустя две недели, убедившись, что шлюп готов к зимней стоянке, неугомонный Рикорд объявил Миницкому.

— Вот что, Михаил Иваныч, дай-ка мне лошадку, ежели сможешь, какого проводника. Отправлюсь-ка я в Иркутск, а оттуда, быть может, и в Петербург. Вся судьба Василия Михайловича и других людей на моей совести. Кто еще об них станет печтись?

Миницкий особенно не отговаривал, но засомневался:

— Ты-то в жизни верхом на жеребце скакал? Нет. А сие, братец, не на собаках ездить, набьешь задницу, света не взвидишь.

— Еще что, — смеялся Рикорд, — ради товарищей своих такую малость не стерпеть.

В распутицу, за тысячи верст поскакал верхом на лошади неуемный моряк наладить выручку пленников.

По лесным просекам, горным тропинкам, перевалам, переправам, неухоженным дорогам трясся в седле Петр Рикорд.

О них, истерзанных российских трактах, метко заметил поэт:

Бог метелей, бог ухабов
Бог мучительных дорог,
Станций — тараканьих штабов
Вот он, вот он русский бог.

Какие же испытания выпали Рикорду, который делился впечатлениями о поездке: «… сия сухопутная кампания была для меня самая труднейшая из всех совершенных мною; вертикальная тряска верховой езды для моряка, привыкшего носиться по плавным морским волнам, мучительнее всего на свете! Имея в виду поспешность, я иногда отваживался проезжать две большие в сутки станции, по 45 верст каждая; но тогда уже не оставалось во мне ни одного сустава без величайшего расслабления; самые даже челюсти отказывались исполнять свою должность».

Иркутск встретил Рикорда сибирским морозцем, а гражданский губернатор Николай Трескин и вовсе охладил пыл капитан-лейтенанта.

— При всем моем расположении к вам и участию в судьбе ваших друзей-моряков, во-первых, до Петербурга вы на перекладных не менее трех месяцев добираться будете, а подорожную я вам не могу выдать без ведома генерал-губернатора.

Но Трескин говорил искренне. Он в Иркутске был в подчинении у генерал-губернатора Сибири Ивана Пестеля, а тот, узнав в чем дело, рассудил по-своему.

— Вам, господин капитан-лейтенант, надобно быть здесь, ближе к морю. Бумаги ушли к морскому министру, думается, они не задержатся. А как известие получим, вы отправитесь с Богом. Тем паче сами поясняете, что вам упускать летнее время нельзя.

Рикорда устроил в своем доме Трескин и, подробно узнав всю историю с пленением моряков, сам предложил:

— У нас в Иркутске обитает японец Леонзаймо, которого Хвостов привез с Сахалина. Он прекрасно говорит порусски. Вот вам и подмога. А кроме него еще есть рыбаки-японцы, которые потерпели крушение у Камчатки.

Губернатор до этого долго присматривался к своему постояльцу, приметил как Рикорд с утра до вечера не находит себе места, то и дело закуривает трубку, в раздумье расхаживает по комнате.

Однажды утром Рикорд открыл ему свои планы:

— Мне, ваше превосходительство, милейший Николай Иванович, надлежит инструкцию Адмиралтейства исполнять, летом завершить опись Курил.

Трескин сразу разгадал нехитрый план моряка, но вида не подал:

— Вот и прекрасно, заодно сможете проведать и о своих товарищах. Только на все это надобно разрешение из столицы. Вояж-то требует немало расходов, а Пестель лишних денег не имеет.

И все же в Иркутске все надеялись на благоприятный ответ из Петербурга. Рикорд, не теряя времени, поближе познакомился с Леонзаймо, начал учить с ним японский язык, похвалил его Трескину:

— А малый-то расторопный.

Трескин, разглаживая усы, ухмыльнулся.

— Верно заметили, только он больно прыткий, дважды пытался от нас сбежать, но каждый раз его тунгусы ловили. Так что имейте в виду, в нем изворотливости и коварства немало.

Началась весна, и пришел ответ из Петербурга. Пестель пригласил Рикорда и не скрывал своей радости.

— Слава Богу, все разрешилось по-доброму. Его императорское величество изволили утвердить мое предложение о направлении вас на Курилы и к японцам. Теперь осталось дождаться от министерства финансов денег и отправляйтесь.

Но проходили недели, а денег не было. Рикорд забеспокоился, поделился с Трескиным.

— Так может все пропасть. Покуда мы в Охотск доберемся, лето кончится.

— Не волнуйтесь, Петр Иванович, Пестель что-либо придумает. А я вам уже заготовил послание японцам. Изложил официально о всех проделках Хвостова и Давыдова с осуждением их проступка.

— Сие прекрасно, но я беспокоюсь, как там у Василия Михайловича. Живы ли они?..

Неволя учит и ума дает. Неволя и сама неволит. Из Хакодате пленников перевели в главный город Мацмай, в новую, специально для них отстроенную тюрьму. Через два дня офицеров повели через весь город на допрос в замок губернатора, Пленников предварительно разули и ввели в огромный зал, перегороженный красивыми раззолоченными и расписанными узорами ширмами.

Головнина, Мура и Хлебникова поставили на специальный помост, а напротив вскоре разместился на полу губернатор, буниос, в черном халате с кинжалом за кушаком.

Началась, как и прежде, нудная процедура допроса, начиная с имен, перечисления всех родственников. Вопросы задавал сам буниос. Опять расспрашивал о Резанове. Только теперь неожиданно спросил:

— Есть ли у вас просьбы? За всех ответил Головнин:

— Мы не понимаем, что значит этот вопрос и что губернатор разумеет под ним, ибо он и сам без нашей просьбы может видеть, в чем должна она состоять, когда мы обманом взяты и теперь содержимся в самом жестоком заключении.

Буниос слушал переводчика, опустив веки, а когда тот кончил, сказал:

— Нам желательно знать, где хотят жить русские, в Мацмае, столице Эддо, в другом месте, Япония — большая страна, или вы хотите вернуться в Россию?

Оглядев товарищей, Головнин твердо ответил:

— У нас два только желания: первое состоит в том, чтобы возвратиться в свое отечество, а если этого невозможно, то желаем умереть; более же мы ни о чем не хотим просить японцев.