Тибор Фишер - Путешествие на край комнаты

• Название: Путешествие на край комнаты
• Автор: Тибор Фишер
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-032436-7

«Ультрасовременная вариация на тему „Робинзона Крузо“!»

«Ритуалы плавания» Голдинга для «поколения X»!»

«Самое необычное произведение Тибора Фишера!»

Вот наименее восторженные из критических отзывов, которые звучали в адрес нового романа классика альтернативной прозы.

Безумная компьютерщица, никогда не покидающая свою квартиру – и путешествующая по миру при помощи Интернета… Письма с того света – от человека, скончавшегося десять лет назад… Клубы Барселоны – Мекки «продвинутой молодежи»… Смертельно опасная лагуна на краю света – исступленная мечта дайверов-экстремалов… И – что еще?!

---

Мне неприятно, что кто-то считает меня человеком нечестным, который злостно не платит по счетам, – вроде Сильвии и других паразитов и иждивенцев, что обретались здесь раньше и обретаются до сих пор.

Второе письмо – это уже интереснее. Судя по толщине конверта, там внутри что-то увесистое и большое. Обратного адреса нет. А мой адрес написан странно. Ом отпечатан на принтере, что придает письму официальный вид, но фамилии нет. Только имя. Просто Оушен и адрес. Так что я приберегаю письмо «на закуску».

Наконец открываю конверт. Замираю в растерянности. Меня как будто оглушило. Все письмо – одно слово: Привет! И подпись: Уолтер.

Привет. Казалось бы, самое обыкновенное слово, но оно может быть очень сильным и действенным. Одно время у нас у метро стоял черный парень. Просто стоял целый день, прислонившись к перилам, и когда мимо него проходила красивая женщина – и даже не очень красивая женщина, – он говорил ей: «Привет». Я ни разу не видела, чтобы кто-то из женщин ему ответил.

Вид у него был отнюдь не влекущий. Совершенно не перспективный был вид. Хотя парень был молод и очень даже неплохо сложен, выглядел он, как законченный неудачник. Даже на мелкого наркодилера не тянул. Вызывало серьезные опасения, как у него с соблюдением личной гигиены; его одежда всегда была мятой и грязной, как будто он провел ночь в полицейском участке в камере предварительного заключения; да и вообще парень, который целыми днями торчит у входа в метро, вряд ли имеет что предложить женщине в плане серьезных, длительных отношений. Но этот его «Привет» – это было блестяще. Терпеливый паук в ожидании жертвы, он говорил только: «Привет». Так просто. Так прямо. Никакого дурацкого свиста вслед проходящим женщинам, никакой вызывающей жестикуляции, никаких оскорбительных комплиментов, а стало быть – никакого риска получить отказ. Он мог простоять там хоть целый день – чем он, собственно, и занимался – и вообще ничего не делать, а просто говорить: «Привет». Этого было вполне достаточно, и он знал, что этого достаточно. Если дама настроена на приключение, ей достаточно просто замедлить шаг и повернуть голову. А там уже можно вступить в беседу. Тем более что из тысяч женщин, проходивших мимо, наверняка бы нашлась ну хотя бы одна, у которой мелькнула бы мысль: а почему, собственно, нет? А если женщине интересно продолжить знакомство, вежливое обращение – это как раз то, что нужно. И всё, что нужно.

«Привет» Уолтера – такой же простой и прямой. Сильнодействующий «привет». Я бы даже сказала, убойной силы.

Уолтер умер десять лет назад.

* * *

Я звоню Одли.

– У меня есть для вас другая работа. Как раз то, что вы любите. Вам надо будет поехать за границу.

В трубке – глухое молчание.

– Алло? Одли?

– Я не езжу по заграницам.

– Но вы говорили, что не любите сидеть дома. Любите ездить.

– Да. Но только не за границу.

Странно. Он всегда такой самоуверенный, дерзкий, напористый… а тут ему явно не по себе. Мне даже кажется что он немного напуган.

– А почему? Вы не любите летать самолетами?

– Нет. Я вообще не люблю заграницу.

– Ну ладно. Тогда извините.

Я в полной растерянности. Я не знаю, к кому еще обратиться. Я так рассчитывала на Одли.

* * *

На следующий день мне звонит Одли.

– Я – трус, – говорит он.

– Человек, занимающийся карате, не может быть трусом.

– Может. Я знаю, что говорю. Бокс, карате, когда ты первым хватаешься за микрофон в караоке – это все ерунда. Я – трус, и мне это не нравится. Если эта работа действительно интересная, я за нее возьмусь. Но это вам обойдется недешево.

– Каждый чего-то боится.

– Не каждый. Мне встречались и очень крутые парни.

– И кто был самым крутым?

– Как-то ночью мы с братьями переходили дорогу, нас было пятеро, и тут вдруг появляется этот мужик на машине и давай нам сигналить. Ситуация была двоякая: мы дурачились на проезжей части, но зачем ему было сигналить?! Я доказываю ему палец, мол, иди-ка ты, дядя, куда подальше, а мужик резко тормозит, выходит из машины и направляется прямо к нам, на ходу натягивая перчатки. Он был такой… невысокий, но крепкий. И он говорит: «Ну и чего?» Тихо так, еле слышно. Просто: «Ну и чего?» – и все.

– И мы подумали, что нас пятеро, и он знает, что нас пятеро, он же умеет считать и видит, что нас… раз, два, три, четыре, пять… пятеро. А он один. Причем он не пьяный, и с ним нету бабы, на которую надо произвести впечатление. А дело тем более было в Гулле. Там, при раскладе пятеро на одного, просто фингалом под глазом тебе не отделаться. Тут прямая дорога в реанимацию. Этот мужик, он был либо самым крутым парнем в городе, либо законченным психом. Мы с братьями переглянулись, а он говорит: «Я так и думал», – разворачивается и идет обратно к машине. Я потом долго об этом думал. И до сих пор еще думаю. И иногда я жалею, что мы так просто его отпустили, потому что мне интересно, что бы он сделал, если бы дело дошло до драки. Положил бы он нас или нет. Но я никогда этого не узнаю. Бот что меня угнетает. Неудовлетворенное любопытство.

Я рассказываю Одли про Уолтера. Одли любитель поговорить, но в отличие от многих говорунов он умеет слушать.

– А где вы с ним познакомились?

– В Барселоне.

В Барселоне

Женщина-полицейский. Пещерная женщина. Учительница. Девочка-школьница. Горничная-француженка. Медсестра. Застенчивая невеста. Исполнительница танца живота. Военнослужащая. Гейша. Бой-баба, командир космического корабля. Характерные костюмы – важная составляющая представления, потому что без костюмов и минимальной хореографии это было бы уже никакое не шоу, а самая обыкновенная поебень, как называл это Хорхе. Я делала горничную-француженку и медсестру, потому что эти костюмы подходили мне по размеру. Остальные девчонки тоже особенно не выпендривались и работали каждая в своем образе, кроме Марины, которая вечно пыталась внедрить в представление новых персонажей – предположительно знаменитых женщин из истории и легенд, про которых никто из нас даже не слышал: каких-то философинь, забитых до смерти камнями, королев, чье влияние на развитие картофеля как сельскохозяйственной культуры было явно недооценено, изнасилованных политических деятельниц, фанатичных химичек.

– Нет, – решительно заявлял Хорхе. – Зрителям не нужны никакие новшества. К нам идут люди, которые знают, чего хотят.

– Наверняка им уже надоело смотреть, как женщине-полицейскому грубо вставляют сзади, – возражала Марина, женщина-полицейский, которой грубо вставляют сзади.

– Зрителям никогда не надоедает смотреть, как женщине-полицейскому грубо вставляют сзади. Этот номер идет уже десять лет. И за все это время в зале не было ни единого пустого места.

– Но должен же быть хоть какой-то прогресс.

– А зачем?

Хорхе был прав. Прогресс в данном случае был не нужен. В основном к нам ходили туристы, а из местных никто не смотрел наше шоу больше одного раза. Хотя были, конечно, и исключения. Периодически к нам заглядывал обозреватель из, так сказать, отраслевого журнала (да, сегодня буквально у каждого ремесла есть свой журнал). Телепродюсеры забредали достаточно часто в поисках «новых талантов»; но как только Хорхе их вычислял, он сразу же выдворял их из клуба. Аккуратненький старичок в галстуке-бабочке, доктор Альфонсо, дерматолог на пенсии, приходил два-три раза в неделю. Он был истинным почитателем данного вида искусства, но именно в традиционной и устоявшейся форме, без новомодных изысков. Он писал очень славные, трогательные записочки: красивым почерком, по-английски. «Такой замечательной горничной я не видел с того представления в Амстердаме, тридцать лет назад» или «Мне показалось, вы были немного подавлены во время вашей потрясающей сцены с медсестрой. Надеюсь, у вас все хорошо. Для меня это был незабываемый вечер: смотреть на вас сзади – истинное наслаждение. Ваш верный поклонник».

Исполнители не задерживались в шоу надолго, потому что, хотя нам платили большие деньги и условия работы были очень даже приличные, когда ты привыкаешь делать «это» на сцене, тебе быстро становится скучно, причем с каждым разом все скучнее и скучнее. Тем более что это не та работа, где есть какие-то перспективы карьерного роста; то есть какие-то перспективы есть – например, можно со временем перейти в шоу классом повыше, – но там будет все то же самое. И конечно же, это не та работа, которой можно заниматься всю жизнь.

Когда я работала в клубе, там были еще Кристиана (из Люксембурга; рост шесть футов и дюйм, могла бы легко подрабатывать вышибалой), Надя (из России; двадцать два года, но выглядела на двенадцать), Северин (француженка с роскошным бюстом, как у цветущей кормящей матери – причем кормящей как минимум двух младенцев), Эрика (шведка с бюстом, как кредитная карточка), Лу и Сью (лесбиянки из Далласа, вечно под кайфом), Марина (швейцарка), и среди этого иностранного легиона «горячих штучек» – три символические испанки, Лурдес и две Патрисии (которые были похожи как две капли воды, но всегда обижались, если их принимали за сестер или путали друг с другом, и которые никогда не работали в одном и том же спектакле, потому что были похожи как две капли воды. Одну называли Скорбящей Патрисией, другую – Крайне Скорбящей Патрисией; Скорбящая Патрисия могла убиваться в течение часа по поводу скудного выбора насадок для фена; Крайне Скорбящая Патрисия убивалась по этому поводу полтора часа; но мы все равно их не различали – потому что никто не выдерживал патрисианской скорби больше пяти минут).