Сергей Чилая - Виварий

• Название: Виварий
• Автор: Сергей Чилая
• Издательство: ОЛМА-ПРЕСС Звездный мир
• Жанр: Триллер
• Год: 2004
• ISBN: 5-94850-303-8

«Серая» трансплантология стала главной темой романа «Виварий». Талантливые хирурги, поверив в собственную исключительность и безнаказанность, творят зло ради личной выгоды, умело манипулируя понятиями ответственности и долга... Лишь бигль из институтского вивария, мудрый говорящий пес, продукт генных технологий, способный любить и жертвовать собой, оказался способным противостоять злу.

Автор романа — профессор, доктор медицинских наук, крупный ученый, ученик Валерия Шумакова, много лет возглавлял Лабораторию экспериментальной кардиохирургии в Тбилиси, занимаясь вопросами трансплантологии и искусственных органов.

---

— Backasswards, на языке нью-йоркских негров означает «через жопу»…, и я не хочу, чтоб, воюя с вашей старостью, мы делали все backasswards.

— У тебя есть идея? — напрягся Ковбой.

— Н-не знаю… Может и есть… Фрэт говорит, что…

— Опять этот дерьмовый Фрэт! Последнее время я слышу о нем все чаще! — взорвался Ковбой. — Кто этот сукин сын, с которым ты обсуждаешь мои личные дела?! Новый сотрудник? Тогда кто разрешил тебе принимать на работу людей без моей визы?! Кто?! Отвечай! — Он опять вырастал, занимая собой пространство гигантского кабинета, почти касаясь головой потолка…

— Корчи у окна мне сегодня все-таки привиделись, — подумала Лопухина и сказала вслух, становясь маленькой девочкой.: — Это не сотрудник, Глеб Иваныч… Это бигль… собака… кобель… английская гончая — beagle harrier… Год назад их привезли из Питсбурга, из лаборатории доктора Хьюза… Семь штук… По вашей просьбе… Фрэт у них предводитель… Вроде, как вы в Цехе…

— Что же рекомендует твой приятель? — поинтересовался Ковбой-Трофим, успокаиваясь. — Не может быть, чтоб он присоветовал такое, чего не знаю я…

— Может.

— Выкладывай!

— Хотите сказать, что готовы следовать советам английской гончей из Питсбурга, штат Пенсильвания? — удивилась Лопухина так искренне, что Ковбой расхохотался.

— Если ты находишь их заслуживающими, почему не последовать. Может, он дело говорит, твой кобель…— И она сразу вспомнила до мелочей свой последний разговор с Фрэтом, забыв удивиться естественности, с которой Ковбой-Трофим отреагировал на рассказ о говорящем бигле…

Она сидела на стуле без спинки перед Фрэтом, посреди небольшой комнаты Вивария, в которой жили бигли, пристегнутые к стенам металическими цепями, привычно вонючей, с постоянно отваливающейся кафельной плиткой, с потеками мочи и воды на полу, чуть присыпанном старыми опилками. В помещение периодически заглядывала настороженная Станислава, ревностно относившаяся к их дружбе…

Елена слегка раздвинула колени, чтобы он мог видеть и чувствовать промежность, и сказала:

— Здравствуй, собака!

— Здравствуйте, мадам! — сказал Фрэт по-русски, осторожно опускаясь на задние лапы, чтоб не испачкать зад на мокром полу.

— Мне нужен совет… — Она нервно похлопала себя по карманам в поисках сигарет и, оглянувшись, продолжала негромко, всякий раз с трудом привыкая к абсурдности происходящего, почти безумного, но неизъяснимо прекрасного, словно снизошла на нее благодать и беседует она с посланником Божьим или инопланетяниным…

Бигль не мог долго смотреть ей в глаза: его собственные тогда наполнялись такой неземной, почти еврейской вселенской тоской, что у безбожницы Лопухиной наворачивались слезы и начинали неконтролируемо капать: тяжелые и густые они не впитывались в халат, но легко скатывались и глухо ударяли об пол… Она думала, что знает о причинах его тоски и своих слез, и от этого становилось тревожно и сладостно, будто давал ей бигль знание, что делало ее сильнее и лучше, и даже чище, хотя казалось, чище — некуда, и знание это сулило исполнение желаний, о которых могла пока лишь догадываться… И были в этих знаниях Ковбой-Трофим и Фрэт, и обоих она любила, не зная кому отдать предпочтение, и требовательный и неутомимый на допросах и… в постели Волошин, обладавший выносливостью Железного дровосека, и Станислава с пурпурным негром Абрамом, и остроумный Вавила, бабник и грибник, для которого хирургия была лишь средством, а не наслаждением, как для Глеба Трофимова, или, как для бигля Фрэта его предназначение служить людям…

— Ковбой-Трофим стареет, — сказала Лопухина, пытаясь поймать желтые глаза бигля. — С этим надо что-то делать, иначе все пойдет backasswards.

— Let it go, madam! — подумал Фрэт и сказал вслух по-русски:. — И пусть идет, мадам! Это биологический закон… Ваш Ковбой стал геронтом и мыслит и живет, как геронт…, хоть и оперирует еще, как Бог…, и вы чувствуете в нем геронта лишь во время занятий любовью…, однако скоро печать старца-предводителя проявится в других делах…, не менее важных…. — Он должен уйти, чтоб его место занял другой: не жадный до денег до одурения, до власти, имеющий принципы и следующий им, способный отказаться от грязных услуг, даже если о них никто не узнает, готовый взять на себя тяжкий труд и очистить Цех от скверны, скопившейся там не без помощи вашего всемогущего старца… и не без вашей…

— Цех не может функционировать нормально на те жалкие гроши, что ему отпускает вороватое государство… и потом изымает руками своих же чиновников… В богатых Штатах, откуда ты родом, трансплантации возведены в ранг клинических экспериментов, и пациент, отважившийся на подобную операцию, оплачиваемую государством, получает доплату за риск…, за страх.., за то, что служит медицинской науке, как нам скоро станут служить бигли…, как космонавт получает свое… Ковбою надо памятник ставить при жизни… и мне, пожалуй, тоже…, а не преследовать, как это делает Волошин.

— Стараешься отмыться в публичной бане, где вместо мочалки тебе суют в руки скомканный в тряпку лозунг «Все воруют!». — Фрэт не заметил, как перешел с Лопухиной на ты. — Как мне тебя называть?

— Ты же знаешь… Елена…

— Хэлен… Не очень… Слишком по-американски… Буду звать тебя Хеленочкой.

— Планируешь меня в отставку вместе с Ковбоем? — поинтересовалась Лопухина не очень активно. — Ковбой потрясающий хирург. Ты никогда не видел, как оперирует гений… Американцам такое не снилось…Так играл Рихтер… Я тоже не видала никогда…, но у меня есть диски с записями его концертов…

— Ваш Горький говорил, что на Руси, что человек не делает, все равно его жалко… Для пациента мастерство хирурга не самое главное…, не перебивай…, если полагать, что хирург высококвалифицированный специалист, других мы в рассчет не берем, и не зарабатывает бесстыдно, требуя денег или вымогая их обманом, не ворует, пусть даже не у этого конкретного больного, а вообще, не замешан в служебных преступлениях, связях с бандитами, не выкручивается и не лжет, как вы, и не делает грубых ошибок, которые не в силах исправить ни организм больного, ни врачи-реаниматологи…, только следователи МУРа или Прокуратуры, если не успеваете перекупить их…

— Не может человек наслаждаться серьезной музыкой, — продолжала атаку Елена, — самой глубокой и выразительной из всего арсенала искусств, если не прочел нужных книг, не видал картин настоящих художников…, хороших спектаклей… У него нет субстрата, позволяющего реализовать наслаждение, навеянное музыкой…, нет инструмента, на котором могли бы сыграть чувства в его душе… Понимаешь, собака, про что я?

Фрэт повернул голову, посмотрел ей в глаза и закончил упрямо:

— Ты норовишь уйти от больных криминальных тем в бессмысленные дискуссии и пытаешься ввинтить лампочку в голову пациента, чтоб тот, уже в наркозе, разглядел, кто его оперирует… Если мне удаляют легкое и при этом надежно перевязывают по отдельности бронхи и сосудистый пучек так, чтоб не соскочили лигатуры и не было в послеоперационном периоде эмфиземы и гемоторакса, мне все равно, держал ли когда-нибудь оперирующий хирург скрипку в руках, или он непревзойденный виртуоз-балалаечник…, или пишет по выходным на кухне картины маслом…, запивая их водкой… А если в тебе так сильна тяга к электричеству, вверни лампочку в голову Волошина…

— Боюсь, лампочка ему теперь не нужна… — Лопухина помолчала, увидев себя на измятых простынях необъятного номера Башни гостиницы «Россия» с бесстыдно задранными к потолку ногами, сжимающими лохматую голову следователя, посмотрела на Станиславу, привычно торчащую за спиной, и продолжала, стараясь примирить бигля с директором института…

— Послушай, Фрэт! Ковбой не должен стареть так быстро… Он не только великий хирург… Он Предводитель в Цехе, как ты здесь…, понимаешь? Без усилий…. И демократичен, как американские хирурги, и от остальных сотрудников Цеха его отличает только умение хорошо одеваться, хирургический талант и большой кабинет с попугаями, и лошадинной сбруей… Есть люди-растения, люди-звери, люди-боги… Ковбой-Трофим — челоек-бог… и потрясающий институт, который он создал…

— Слишком много патетики… Ваша актриса Раневская говорила по этому поводу: «Есть люди, в которых вообще никто не живет…, кроме глистов…» Не перебивай! Без тебя знаю, что у него нет… Надеешься занять его место? Можешь не отвечать… Не думаю, что для Цеха это лучшая альтернатива сегодня… Ты такая же, как он…, хоть и считаешь его богом… Оперируешь вот только похуже намного… Хочешь, чтоб продолжал?

— Don't mind-fuck! [33] Мы должны помочь ему, — не слушая, твердила Лопухина, ловя взгляд бигля. — Сегодня журналы пишут об успешных аутоимплантациях культур региональных стволовых клеток, способных находить поврежденные или больные места — locus minoris resistentcia в организме и исправлять их… Похоже, они еще и сильное геронтологическое средство…