Ирина Борисова - Разве бывают такие груши (рассказы)

• Название: Разве бывают такие груши (рассказы)
• Автор: Ирина Борисова
• Жанр: Русская классическая проза

---

Телефон звонит, и я представляю иначе. Звонит моя двоюродная бабушка. Сдай мои бутылки! - слезно просит она, и я, с негодованием отвергнув предложения пропылесосить, устремляюсь к одинокой старушке. К ней случайно заходит старичок-сосед, я прихватываю и его бутылки, а потом, мигом слетав туда-сюда, чиню старикам приемники, треская по стенкам ладонью изо всей силы. - Ах, какой хваткий молодой человек! - удивляется оказавшийся академиком старичок, и берет меня к себе в аспиранты, и мы с ним пишем диссертации, сначала такую, потом - еще одну, и вот я уже член-корреспондент, и когда за дверью моего кабинета гудит пылесос, я сосредоточенно зажимаю уши.

Телефон все продолжает звонить, и меня вдруг будто обливают кипятком. Вот я беру трубку, а на другом конце - молчание, потом трепетное "Але?" эта та девушка, как-то особенно посмотревшая на меня вчера, когда я стоял за пивом. Она влюбилась, узнала телефон, назначила свидание, и вот - встреча, ее лицо - измученное и милое, мое дружески-грустное: "Маленькая моя, но у меня жена, дети, вот сейчас, смешно сказать - я должен пылесосить!" "Нет-нет, мне ничего не надо, только видеть вас - хотя бы раз в год!" "Почему в год - в минуту, в секунду!" - улыбаюсь я, представив, как загораются ее глаза и как пылесос вываливается у меня из рук после свидания, совсем было решаюсь нащупать холодные тапки, но телефонный звонок вдруг прекращается.

И тогда я представляю то, о чем следовало бы подумать раньше, и что теперь становится явью. Вот я, так и не вылез из-под одеяла, а остался хранить тепло, предпочтя мизерную сиюминутную выгоду неведомому и, быть может, великому. Но что впереди? Пролежать-то удастся не больше десяти минут, а там придет из булочной жена и абсолютно точно заставит пылесосить. И когда телефон внезапно начинает звонить снова, я невероятным усилием воли все-таки срываю одеяло и бегу босиком, а, разобрав через шипенье в трубке женское алеканье, ликую, что это та девушка, судорожно соображаю, куда кидаться за карандашом, чтобы писать ее адрес, но вдруг улавливаю совсем иные интонации.

- Валяешься, бездельник? Еще не пропылесосил? Пылесось, я стою на углу за бананами! - кричит из трубки жена и, глядя на остывший диван, я думаю, сколько еще мог бы лежать, пока она там стоит, а потом, бормоча: "В следующее воскресенье не обманешь!" - все-таки уныло плетусь за пылесосом.

1979

Поздняя любовь

Любовь к нему открывается мне ежедневно лишь где-то в двенадцатом часу ночи. Рано утром, когда я второпях собираю в садик детей, а он бесшумно моет посуду, а через пять минут не только побрился, но даже почистил ботинки, я не успеваю и похвалить его за расторопность.

На работе, закрутившись среди звонков и бумаг, я вспоминаю о нем лишь однажды: он сообщает по телефону, что достал набор с рыбой холодного копчения, и теплое чувство к нему, не успев возникнуть, улетучивается под напором схем и чертежей.

Мне некогда даже улыбнуться ему, когда сунув мне на остановке запеченную сардельку и одновременно прогнав пристающего ко мне хулигана, он выхватывает у меня одного из наших детей и уносится с ним в музыкальную школу. Я лечу с другим в художественную и, не успев порадоваться, как метко он врезал хулигану, уже думаю лишь о том, как бы втиснуться в автобус.

В субботу к нему приходят друзья и, слыша, как в споре солирует его звучный голос, я не успеваю возгордиться, потому что из духовки начинает подозрительно пахнуть, и, забыв про все на свете, я бросаюсь к подгорающему пирогу.

В воскресенье ко мне приезжают подруги, он исчезает с детьми и появляется лишь однажды, внося по-особому заваренный кофе, но я не в состоянии оценить его такт и чуткость, потому что, исповедуясь в жутких личных драмах, подруги требуют всепоглощающего внимания.

И так происходит всю неделю: я стираю, он гладит; он играет с детьми на скрипке, я играю с ними в шахматы, он пишет диссертацию, я пишу рассказ. Охваченные делами, мы лишь иногда встречаемся, пробегая друг мимо друга по коридору, и лишь поздно вечером, дополаскивая последнее белье и, осознав, что никаких дел на сегодня больше не осталось, я вдруг вспоминаю о нем. Я вспоминаю, как он ловко украл на стройке водопроводную трубу для детского спортивного комплекса и, представляя, как страшно было пилить трубу в охраняемой сторожем ночи и грязи, с гордостью думаю, что он у меня не только расторопен, умен и тактичен, но еще и отважен. И, закрыв кран, подхваченная открывшейся в этот поздний час любовью, я бегу искать его по квартире и нахожу, конечно, на том же самом месте, в том же положении: он спит мертвецким сном, растянувшись на диване, отдыхая после кражи трубы.

Моя любовь не позволяет мне будить его и потому ежедневно так и остается невысказанной.

1985

Средство самоутверждения

Каждую субботу весной я отрываюсь от написания диссертации, надеваю болотные сапоги, драный ватник и еду на другой конец города, Я пробираюсь по чавкающим ухабам к островку гаражного кооператива и целый день валяюсь в грязи на куске брезента. Я меняю пробитый радиатор, потрошу сцепление, сверху сыплется грязь, льется нигрол, мне противно, но лишь затемно я возвращаюсь домой.

Жена ждет у окна - я с остановки вижу ее припавший к стеклу силуэт. Она мигом собирает ужин, присаживается к столу и смотрит во все глаза. Она никогда не спросит, как там с радиатором, технические подробности ее ни капли не интересуют, но все ее существо желает знать: "Когда?"

И вот однажды я подкатываю к подъезду, она спускается, и на ней джинсы, кепи и автомобильные перчатки с дыркой сверху.

Ее час настал. Она лихо выставляет локоть в открытое окошко, заправски обхватывает руль одной рукой, мы, правда, рывком, но трогаемся, и я ее уже не узнаю.

Такую женщину она могла видеть разве в фестивальном фильме - красавицу в шикарном авто, и хоть наш "Москвич" - не "Шевроле", но она также отрешенно жует резинку и с небрежной грацией Софи Лорен переключает скорости. Мы останавливаемся у светофора, из автобуса на нее смотрят пассажиры, и под этими взглядами она картинно разминает пальцы на руле и с такой улыбкой шепчет: "У нас щи на обед", что автобусным пассажирам может показаться, будто она сказала что-то вроде "поедем к морю, милый". Из оранжевых "Жигулей" справа, стряхивая пепел, неприязненно косится на жену еще одна тщеславная девица, и я думаю, что автомобиль для этих женщин - средство не передвижения, а самоутверждения. На работе, в огромном НИИ, где ей ничто не интересно, жена - одна из девочек на побегушках у начальника, а в автомобиле - хозяйка дороги, актриса у светофора, Незнакомка за рулем, и мало ли кто еще. Я думаю: женщины, какой с них спрос, но вдруг замечаю, что мы несемся по встречной полосе, колесо в колесо с оранжевыми "Жигулями".

- Что ж ты делаешь? - кричу я, видя мчащийся на нас самосвал, но она ненавидяще смотрит в "Жигули" и ожесточенно выжимает газ, а девица в "Жигулях" припала к рулю, как на гонках, нервно садит папиросу и скорее сожжет мотор, чем даст себя обогнать. Я в ужасе хватаюсь за руль, и, едва успев вывернуть из-под самосвала, с треском и грохотом врезаюсь в столб.

Ремни сработали, мы оба целы. Но - смято в гармошку крыло, снова пробит радиатор, переломаны шестерни. Победившая соперница из "Жигулей" трогает носком сапога наше спущенное колесо, усмехается и откатывает прочь.

"Наездились!" - шиплю я то же самое, что шипел прошлым летом, когда она наехала на инвалидную коляску, и она, всхлипывая, снимает перчатки и засовывает их глубоко в карман.

Проходит лето, и зима, и начинается весна, но я пишу диссертацию и не прикасаюсь к машине. Она ничего не говорит, но вечерами, приходя из конторы, с тоскою смотрит в окно. Она бледнеет, чахнет и потихоньку мерит дурацкие перчатки. Так рыцарь, тоскующий по турниру, рад примерить кольчугу. "По кювету соскучилась?" - фыркаю я, и она лишь умоляюще смотрит. Она тает, как свечка, только полный надежды взгляд фанатично преследует меня, и, однажды, я не выдерживаю, и, сдаваясь, говорю: "Ладно, неси уж ватник".

Такова, видно, мужская доля - давать суетной женщине возможность самоутверждаться. Хотя, что греха таить, когда такая женщина, какой она бывает в машине, улыбается мне по дороге своей загадочной улыбкой, и я тоже вдруг покажусь себе не засидевшимся в соискателях младшим научным сотрудником, а по крайней мере кандидатом наук. Я забуду, что машину подарили родители, непринужденно обопрусь о подлокотник и гордо посмотрю по сторонам. Но в этом-то я никогда не признаюсь, а наоборот, дам ей понять, что езжу весной на другой конец города заниматься грязным, надоевшим, как горькая редька, совершенно не нужным мне самому делом.

1978

Какие надежды

Какие надежды она подавала! Я помню аудиторию, ее сосредоточенное лицо за первой партой, поднявшуюся руку, всеобщее внимательное молчание, за которым всегда было ясно: сейчас прозвучит интересный, непростой для лектора вопрос, и, действительно, выслушав его, теребя усы, лектор бормотал сначала что-то невразумительное, она спрашивала настойчивей и, теребя уже всю бороду, лектор еще некоторое время размышлял, потом в сердцах писал трехэтажные формулы, каких никто никогда не видел. А, когда, исписав всю доску, он устало оглядывал аудиторию, вокруг были наморщенные лбы, и только она с удовлетворением кивала и говорила: "Вот, теперь все ясно".