Олег Гончаров - Боярин

• Название: Боярин
• Автор: Олег Гончаров
• Издательство: Издательство «Крылов»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2007
• ISBN: 5-9717-0228-9

Киевская Русь набирает силу.

Вырвавшись на свободу, Добрыня отправляется на поиски своей возлюбленной.

Какой будет их встреча?

Княгиня Киевская приближает к себе бывшего княжича Древлянского, обещая ему в награду за верность отпустить из заточения отца, Мала Нискинича.

Выполнит ли она свое обещание?

Русь снаряжает посольство в Царьград, и Ольга лично отправляется на встречу с императором могущественной Византийской империи.

Чем закончатся эти нелегкие переговоры?

Добрын, сын Мала, встает перед трудным выбором: защитить древние устои или перейти на сторону поборников новой веры.

Каков будет выбор героя?

Ответы на эти вопросы Вы найдете в заключительной книге трилогии «Ночь Сварога».

---

Но предводитель ихний на него так зыркнул, что тот язык прикусил да прочь шарахнулся. Хозяина точно ветром сдуло, и остались мы втроем супротив семерых.

А они прямо к нам направились. Главный перед нами встал, трое за спину зашли, остальные по бокам остановились. Прогнал я от себя думы невеселые и Эйнаров подарок из ножен потянул.

– Погоди, – остановил меня Григорий. – Может, все миром сладится.

Предводитель меж тем в столешницу руки упер и оглядел нас внимательно. На Григории его взгляд остановился.

– Это он? – спросил он кого-то из своих.

– Как будто он.

– Как будто? – хмыкнул ромей.

– Мир вам, – Григорий взгляд бесцеремонный выдержал. – Кого вы ищете, добрые люди?

– Кажется, нашли уже, – усмехнулся предводитель. – Зовут тебя как?

– Послушай, уважаемый, – сказал я. – Шли бы вы своей дорогой. Мы тут товарища поминаем. Не до ссор нам.

– Заткнись, варвар! – гавкнул ромей, будто пес задиристый.

– Вот видишь, – сказал я Григорию, – а ты говоришь, миром обойдется.

– Как зовут тебя? – вновь повторил предводитель и на христианина вылупился.

– Раб Божий Григорий.

– Он, – сказал один из ромеев и в улыбке расплылся.

– Веруешь ли ты, Григорий, в Святую апостольскую церковь? – сощурился предводитель.

– Я верую в Господа нашего, – ответил черноризник смиренно.

– Отвергаешь ли ты Сатану как врага людского? – не отставал ромей.

– Чего ты пристал, словно банный лист? – подал голос Никифор. – Сказано тебе, что мы братья твои во Христе…

– Ты мне не брат, еретик поганый! – оборвал его ромей.

– Все! Надоело! – Встал я из-за стола и ромею высказал: – Мы из посольства русского, люди неприкасаемые. Коли не хотите беду на себя накликать, оставьте нас в покое.

– Сидеть! – рявкнул предводитель, и те ромей, что сзади нас стояли, меня за руки ухватили и обратно на лавку посадили. – Не вмешивайся, варвар. Ты язычник, а у нас свои дела. Именем Иисуса Христа и церкви его! – выкрикнул он вдруг, из-под плаща меч короткий достал и Григорию в грудь вонзил. – Смерть еретикам!

Всхрапнул черноризник и набок заваливаться начал. Ртом воздух хватает, словно рыба, на берег выброшенная.

– А-а-а-а! – взревел Никифор.

– За что, Даждьбоже?! – взмолился я, под стол нырнул, спиной в столешницу снизу уперся, на ногах поднялся, опрокинул на обидчиков яства и питие уже ненужное, меч выхватил.

Заметил краем глаза, что ромей от прыти моей растерялся на миг, раскрытый передо мной стоит, и по самую рукоять клинок Эйнаров в живот ему воткнул.

– А-а-а-а! – вопит жердяй, и нет страха в крике его, а только ненависть к убийцам учителя.

Вцепился он в плащ одного из разбойников, на себя рванул. Тот равновесие потерял, через лавку под ноги остальным налетчикам полетел. А те уже мечи из ножен рвут. Еще мгновение, и мы рядом с Григорием ляжем. А меня такая злость обуяла, что мир тухнуть начал, словно лучина догорающая.

И тут ко мне пришло то, что уже приходило однажды. Я тогда еще совсем малым был. Сцепились мы у стен Коростеня с Зеленей болярином шутейно. Старый спор докончить захотели. Но кровь молодая, кипучая, а язык порой всякого по глупости наговорить может. Чтоб меня раззадорить, супротивник мой о Любаве нехорошо отозвался. Не хотел оскорбить, но получилось так. И погасло все в моих глазах от обиды и злости. В себя пришел, когда меня Путята от горла Зеленина насилу оторвал. Так и теперь случилось…

Вспышка яркая… лицо ромейское, в страхе перекошенное, из губы рассеченной кровь струей, а на моем кулаке царапина от зуба выбитого…

Вспышка… хруст костей переломанных и вопль звериный…

Вспышка… горячим и липким мне в лицо брызнуло, а глаза у вражины тухнут, и ему уже не важно, что вокруг делается…

Вспышка… и кто-то к стене кулем отлетает…

Вспышка… и на мне тяжестью неподъемной повисли, и Претич в самое ухо кричит:

– Все, Добрын! Все! Кончилось!

– Порву-у-у! – рычу, вырываюсь из хватки, а сам в толк взять не могу, откуда здесь боярин взялся.

– Некого рвать! – он мне орет. – Успокойся!

Вздохнул… выдохнул…

В голове проясняться стало.

– Как ты здесь? – я Претичу.

– Нас хозяин харчевни позвал, – он мне отвечает. – Отпустите его, – велел он гридням.

– Драться не будешь больше? – спросил один из державших меня воинов.

– Не буду, – сказал я устало. – Своих не бью.

– Ага, – сказала ратник. – Не бьешь, – и шишку на лбу потер.

– Извини, – я ему.

– Небось, жив буду, – горько усмехнулся он и добавил: – А вот им меньше повезло.

Глянул я – харчевня вся кровью забрызгана, посредине лужа большая, а в ней ухо отрубленное лежит. И все семеро разбойников никуда не делись. Среди обломков столов и лавок переломанных покой нашли. А хозяин харчевни, иудей крещеный, в уголочке сидит и плачет.

– Григорий?! – выдохнул я.

– Плохи его дела, – сказал Претич. – У него между ребер обломок меча застрял. Не жилец… – и сокрушенно головой покачал.

– А Никифор?

– У него лишь рука располосована. А так ничего. Я велел их к монастырю отнести… горе-то какое, – вздохнул он тяжко. – И как Ольга все это переживет?

– А эти… кто они?

– Он и есть, – сказал хозяин харчевни, вскочил на ноги, к разбойнику главному подскочил и зло пнул мертвое тело, – Колосус-Попрошайка, чтоб ему пусто было.

– Ну, ему и так не слишком полно, – сказал Претич.

– Почему у них кресты на плащах? – спросил я.

– Так ведь эти нелюди, – ответил хозяин, – не простые разбойники. Они же из Псов Господних.

– Как это? – не понял Претич.

– Да говорят, что от самого Вараввы[89] они своим годам отсчет ведут. Дескать, когда Спасителя на кресте распяли, то Помилованный слово дал – апостолов и веру Христову от всяческой скверны защищать. Псом Господним себя нарек. Из дружков войско собрал. Сначала в Иудее христиан оберегал, а потом ученики его в Византию перебрались. Не один век Псы Господни в свои ряды лихоимцев и головорезов привлекали. Законами Божьими им душу пытались очистить. Колосус вон настоящим попрошайкой беспризорным рос, а как к Псам Господним прибился, так высот в положении своем достиг, – вздохнул хозяин и добавил зло: – А как был разбойником, так и остался. Все окрестные лавки данью обложил. Говорил, что на дело Богово, а сам с дружками куролесил и всех в округе в страхе держал. И возразить ему никто не смел – он же из Псов Господних, а им лишь Христос да патриарх указчики.

«Теперь понятно, кто за всем этим стоит, – пришла мне вдруг мысль горестная. – Фокий не мытьем, так катаньем своего добиться решил. Зря он так». – И еще подумалось: «Вот ведь как чудно получается… Пес Господа своего, Колосус-Попрошайка, и пащенок Семаргла-Переплута, калика Баян, оба считают себя породой собачьей, а есть ли меж ними разница?..»

– Боярин! Стражники сюда спешат! – раздался голос из-за двери.

– Добрыня, – спросил меня Претич, – ты до монастыря сам-то дойдешь?

– Дойду, – ответил я.

– Ступай скорее, а я тут с властями пока разберусь.

В монастыре тем временем переполох случился. Девки крик подняли, как только израненного Григория гридни занесли. А вслед за ними Никифор пришел. Кровь с жердяя, словно с борова, хлестала. Его кто-то из воинов поддержать хотел, но он решительно отказался.

– Сам доберусь, – сказал упрямо.

Но стоило ему за ворота шагнуть – рухнул без сил. Подхватили его, в келью отнесли, а тут и я появился.

– Добрынюшка! – сестренка ко мне бросилась.

– Погоди, Малуша. Отдышаться дай.

– Кто же вас так, Добрынюшка?

– Нелюди, – припомнил я, как хозяин харчевни тех Псов Господних обозвал.

– Ранен ты? У тебя вся одежа от крови закожанела.

– Нет, сестренка, не ранен. Даждьбоже миловал. Устал только сильно. А Григорий с Никифором где?

– Ими лекари фряжские занялись. С Григорием совсем худо. Я такой страсти никогда не видела. Прямо из груди у него клинок торчит, а христианин в сознании. Может, и вправду ему Бог помогает?

– А Никифор?

– А чего ему, длиннобудылому, сделается? На руке царапина, крови много потерял, но говорят, что жить будет.

– Нужно навестить их.

– Да куда тебе? – запричитала сестренка. – Сам едва на ногах держишься. Тебе бы отдохнуть не помешало.

– Потом отдыхать будем, – невесело ухмыльнулся я. – В Светлом Ирие времени для отдыха хоть отбавляй.

– Будет тебе, – взглянула она на меня испуганно. – Рано тебе еще помирать. Сам же сказал, что у тебя даже ран нет.

– Это точно. Помирать рановато.

Только мы от ворот отошли, а за нами вслед уже Претич поспешает. За ним остальные воины. Вижу – что-то больно они спешат. В монастырь залетели.

– Ворота! – Претич кричит. – Ворота скорее затворяйте!

– Что стряслось? – от крыльца монастырского окрик раздался.

Ольга на крылечко каменное вышла и на нас смотрит. И показалось мне на миг, что вдруг постарела она. Лет на десять старше своих лет выглядит. Под очами круги черные, через лоб морщинка пролегла, а щеки серыми стали, но глаза у нее, словно уголья горящие, лицо строгое и в кулачке платочек крепко зажат. Видно, что горе ее придавило, а она изо всех бабьих сил ему поддаваться не хочет.