Генрих Боровик - Артём

• Название: Артём
• Автор: Генрих Боровик
• Жанр: Детектив

---

Почти все наши американские знакомые и друзья, бывавшие у нас в гостях - в основном журналисты, писатели, актеры (могу назвать Гаррисона Солсбери, Сеймура Топпинга, Дика Кэветта, сына Ф.И.Шаляпина - Бориса, Нормана Мэйлера, Уолтера Кронкайта, Пола Мэна, Нормана Казенса, Артура Миллера и многих других), были ярыми противниками войны во Вьетнаме и, конечно, поддерживали борьбу против расизма (он был тогда в Америке ещё в большой силе). Дети присутствовали почти при всех наших разговорах.

Однажды у нас в гостях были Мэри Хемингуэй - вдова "Папы Хема" (мы с ней очень близко дружили все годы нашего пребывания в Нью-Йорке) и один американский издатель, итальянец по происхождению. Заговорили о войне во Вьетнаме. Мэри была очень резко настроена против нее. Потом вспомнили Вторую мировую. Мэри что-то рассказала о том, как Папа ненавидел фашизм...

А итальянец, чуть выпив, сказал:

- А для меня то время - самое веселое в жизни. Италия. Мне 20 лет. Фашизм моей семьи не коснулся. Нам лично ничего плохого не сделал. Потом пришли американцы. Я торговал американскими сигаретами, заработал кучу денег. Кругом - красивые девочки... За пачку сигарет готовы на все... Солнце, море, молодость!..

Мэри побледнела и, глядя итальянцу в лицо, сказала громко и отчетливо:

- Только бессовестные люди могут говорить так о той страшной войне... Если бы за этим столом был Папа, он пошел бы на вас с кулаками...

Итальянец начал бормотать что-то о том, что его не так поняли, что он, конечно, ненавидит фашизм, знает, какую трагедию он принес людям и все такое...

Мэри сидела с каменным лицом.

Мариша и Тема смотрели на гостей расширенными глазами.

Через несколько минут сообразительный издатель хлопнул себя по лбу, сказал, что совсем забыл о предстоящей важной встрече, извинился, раскланялся и ушел...

А Мэри просидела у нас ещё несколько часов, рассказывала о Папе, о себе, о войне. Уходя, извинилась, что "испортила" нам вечер... А мы самым искренним образом благодарили её за один из самых интересных вечеров, которые мы когда-либо проводили в нашем нью-йоркском доме.

И всему этому тоже были свидетелями и Тема, и Мариша... Незабвенные шестидесятые... "sixties".

Я всегда замечал, как плотно, как основательно и точно отложились события тех лет в памяти Артема. Убийство Роберта Кеннеди и Мартина Лютера Кинга... Скандал с пентагоновскими бумагами, когда выяснилось, что так называемый "Тонкинский инцидент" (нападение северовьетнамских канонерок на американское судно в Тонкинском заливе), который был объявлен в США причиной ввода американских войск во Вьетнам, был на самом деле полностью выдуман... или "подвиг" лейтенанта Келли, который вместе со своими солдатами расстрелял возле деревушки Майлай несколько десятков мирных вьетнамских жителей, включая стариков, женщин и детей...

Конечно, это была скорее эмоциональная память, чем фактологическая. Но когда он стал взрослым, на пласты эмоциональной памяти наслоились и огромные знания, приобретенные им из уймы книг о вьетнамской войне и о том времени вообще, которые он прочел, особенно когда готовился к поездке в Афганистан и когда потом писал свои очерки.

Та эмоциональная память не только определила его интерес к шестидесятым, но и спроецировала события тех лет на события нынешние.

Без этой проекции прошлого в настоящее не было бы его очерков о войне в Афганистане, таких, какими мы их читали и знаем.

И, может быть, не подвергал бы он себя такому риску ни во время своих афганских командировок, ни позже, когда, уже будучи главой холдинга "Совершенно секретно", без оглядки на опасность шел войной против коррупции в высших эшелонах российской власти...

Не будь эмоциональной памяти о стране за океаном, вряд ли возникла бы у него "сумасшедшая" по тем временам (1988 год) идея - прослужить месяц солдатом в американской армии в обмен на службу в советской армии корреспондента американского журнала.

Он написал тогда и о достоинствах заокеанской армии. Но не умолчал и о том, что его неприятно поразило. Например, в армейских столовых форта Беннинг, где Артем "служил", он видел плакаты с изображением советского солдата и с надписью, обращенной к солдатам американским: "Помни: твой враг - русский Иван"...

Да, "холодная война", да, гонка вооружений, да обоюдный страх. Все это было. Но никогда в нашей стране - ни в 80-е, ни в какие-либо другие годы - никто не опускался до такой мерзости, никто никогда не рисовал плакатов с надписью: "Помни: твой враг - американец Джон".

Впрочем, этот плакат не был для него сногсшибательным сюрпризом. Еще когда мы жили в Нью-Йорке, Мариша и Тема как-то задали мне вопрос, основанный на их телезрительском опыте:

- Папа, а почему все плохие дяди в здешних мультяшках говорят с русским акцентом?

А однажды мы всем семейством смотрели в Нью-Йорке американский мультипликационный фильм "Красная Шапочка". Его отличие от сотен таких же мультяшек, изготовленных в других странах, состояло в том, что Серый Волк тут носил на своей волчьей башке советскую офицерскую фуражку с красной звездой и с серпом и молотом на околыше. А изъяснялся с невинной Красной Шапочкой и беззащитной бабушкой не только со сверхтяжелым русским акцентом, но и с употреблением совсем уже русских слов: "давай-давай" и команды "смирно".

Но главный смысл очерков о службе в американской армии состоял в простой, незамысловатой, хоть и часто забываемой мысли, что там, в той армии, - такие же люди, как и наши, что у молодых солдат есть мамы и папы, а у некоторых - невесты. И что воевать им ни против Ивана, ни против Ли Чженя, ни Ахмеда, ни Хуана ну совершенно не хочется.

Сама армия была описана Артемом вполне объективно: компактная, профессиональная, хорошо обученная, прекрасно экипированная, вооруженная, дисциплинированная, но достаточно демократичная и ещё - соблюдающая твердые правила насчет того, что генеральское звание не дает его носителю право отращивать живот и задницу до умопомрачительных размеров (за нарушение отставка).

Как мне кажется, именно это последнее обстоятельство по понятным причинам вызвало у некоторой части нашего высшего военного командования самое активное раздражение против очерков Артема.

Леонид Исидорович Мильграм, директор 45-й московской школы, в которой учился Артем, вспоминал недавно, как в конце 80-х к ним в школу однажды пожаловала жена министра оборны США, который в это время находился в Москве с официальным визитом. Ее по протоколу сопровождала жена нашего министра обороны Язова.

И Мильграм, обращаясь к американке, не без гордости сообщил, что тот советский журналист, который впервые в истории месяц отслужил в американской армии и написал об этом интереснейшие очерки в "Огоньке", выпускник этой самой 45-й школы.

Американка приняла информацию к сведению и вежливо произнесла свое американское "Is'nt it wonderful?" Зато супруга маршала Язова выразила на лице полное недовольство, подскочила и воскликнула: "Борови-ик ваш учени-ик?!"

Судя по её интонации, утверждал Мильграм, не сладко пришлось бы Артему, окажись он случайно тут рядом...

КАК ПРОВОЖАЮТ ПОЕЗДА

Почти во всех письмах, адресованных Галине Михайловне и мне, нас благодарят за то, что мы воспитали такого сына.

Если бы меня с женой кто-нибудь спросил: а что мы делали для этого? думаю, мы не смогли бы ответить на этот вопрос вразумительно. Как мы воспитали его честным? Как воспитали в нем обостренное чувство долга перед людьми? Как воспитали в нем любовь к родителям, к сестре? Как удалось сделать из него просто очень доброго человека, помогавшего многим вокруг? Как воспитали его удивительную любовь к жене Веронике, сумасшедшую отцовскую любовь к детям, как получилось, что его любили почти все, с кем он общался?

Я не знаю - как. Было бы лицемерием и надувательством, если бы мы начали выстраивать здесь какие-то схемы: "подъем в семь утра, зарядка, холодный душ, часовая прогулка после школы, уроки, вечерняя беседа родителей с детьми, "Спокойной ночи, малыши" по ТВ и - отбой".

Какое-то минимальное стремление к распорядку дня и жизни, конечно, у нас с Галиной Михайловной было, но при нашем беспокойном, непредсказуемом журналистском существовании это стремление выполнялось лишь очень условно. Ожидать чего-то "твердо-стабильного" было бы не только фантазией, но просто полной и вредной глупостью.

Нотации? Только не в нашем семействе! В нем царствовала атмосфера дружбы, искренности, открытости, любви, уважения и... иронии.

Если кто-то из нас, родителей, срывался на пафос, поднимал вверх указательный палец (этим иногда грешил я) или пускал слезу (это - слабость Галюши) - оба чада тут же начинали еле заметно улыбаться и перемигиваться.

И пафос заменялся шуткой, указательный палец засовывался под мышку, а под призыв Темы - "Мамочка, только не надо пляк-пляк!" - сами собой высыхали слезы и на лице жены появлялась счастливая улыбка.