Салли Боумен - Дестини

• Название: Дестини
• Автор: Салли Боумен
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2002
• ISBN: 5-699-01368-7

Их встреча была предрешена за много лет до этого летнего парижского вечера. Юная таинственная незнакомка стала для Эдуарда де Шавиньи, владельца огромной ювелирной компании, наваждением, мукой и самой большой радостью на свете. Несколько недель безумной страсти – и Элен бесследно исчезает… В жизни Эдуарда было слишком много потерь, чтобы он мог смириться и с этой. Но только через пять лет он встретит вновь Элен Харт – знаменитую кинозвезду, мать своего ребенка…

---

– Чувствуешь? Тайное место женщины, что в ней, то известно только ее любовнику. Чувствуешь, cherie, как мягко, как влажно? Это потому, что ты сделал так, что я хочу тебя, Эдуард, очень хочу…

Эдуард позволил, чтобы его руку увлекли в мягкое, влажное. Он раздвинул две мягкие губы и среди складок и складочек нащупал тайну – нащупал бугорок. Он осторожно прикоснулся к ней указательным пальцем и изумился: Селестина вскрикнула, выгнулась. Он наклонился и поцеловал ее долгим, медленным, блаженным поцелуем, а его рука осторожно поглаживала, осторожно исследовала. Селестина пошевелилась под ним. Она приподняла колени и раздвинула ноги шире – Эдуарду она казалась невыразимо мягкой, невыразимо упругой, невыразимо и волшебно распахнутой. Он отнял руку, но Селестина взяла ее, поцеловала, и впервые в жизни Эдуард ощутил медовое благоухание женщины, готовой для любовного действа, пряное, чуть солоноватое, точно запах обитателей морских вод.

Он снова опустил руку, Селестина сделала движение навстречу, и его пальцы легко, нежно погрузились в нее. Он застонал, и Селестина поняла, что ей надо поторопиться.

С ловкостью, рожденной опытом, она повернулась так, что он оказался между ее бедер. Ласково отодвинув его руку, она направила набухшую головку его члена в мягкое влагалище. Ее губы чуть приподнялись, и он погрузился в нее. И тут она замерла, хотя его красота и нежность действовали на нее возбуждающе и больше всего ей хотелось приподняться, втянуть его глубже, глубже. Но она не шевелилась, предоставляя все ему. На пятом движении он с судорожным криком кончил внутри ее, и Селестина нежно и бережно обвила его руками.

Не прошло и часа, как он снова испытал эрекцию, но уже без смущения и страха, явно гордясь собой. Селестина тоже испытывала гордость. И он очень ей нравится, думала она, с нежностью поглядывая, как он сосет ее полные груди. Ей нравилось, что в нем нет хвастливости нравилась инстинктивная ласковость и деликатность его прикосновений. О, из него, из этого юноши, получится великолепный любовник, возможно, даже великий, редкостный, а таких очень мало. Он не уподобится многим и многим из них: жадные скоты, такие грубые, такие торопливые, а после думающие только, как бы скорее сбежать. Нет, он будет щедрым, даря наслаждение, а не только его получая, – открытым, отзывчивым…

– Tu seras… exceptionel, tu sais[23], – прошептала она, и мальчик поднял голову. Комплимент его обрадовал, но и немного насмешил, и это ей тоже понравилось. Ей нравился его быстрый ум, его веселость. В конце-то концов, серьезность в постели совсем не обязательна, все становится таким скучным! Страсть – да, женщинам она нужна, но и немножко любовной игры тоже.

– Покажи мне… научи меня… – Он замялся. – Я хочу доставить наслаждение тебе в ответ…

Селестина вздохнула и погладила его по голове. многим женщинам ее толка, ей было трудно достичь оргазма с мужчиной. Она давно примирилась с этим. Процесс доставлял ей удовольствие, и отсутствие финала никогда ее особенно не огорчало. Она находила достаточно удовлетворения в объятиях и ласках, а если их оказывалось мало, то было нетрудно снять телесное напряжений когда мужчина уходил. Ее наслаждением было доставлять наслаждение. В молодости, с первым ее ком, и со вторым, все было иначе. Они легко умели доводить ее до экстаза. Но они с ней расстались, и дальше стало труднее. У нее складывалось убеждение, что ей мешает собственное сознание, которое противилось тому, чтобы она отдавала все мужчинам, чаще и чаще совсем чужим и незнакомым.

Но ее умилила просьба мальчика, и она улыбнулась ему.

– Хорошо… Дай я покажу тебе.

Она осторожно положила руку себе между ног, всунула палец между губами и подвигала рукой.

– Видишь? Где ты ко мне уже прикоснулся, cherie. Если ты тронешь меня там, только не грубо, а легонько и не торопясь…

Она вынула заблестевшие пальцы. Эдуард тронул ее так, как она только что себя трогала, почувствовал бугорок клитора между мягкими губами и, подчинившись неожиданному порыву, опустился на колени и поцеловал ее. Вновь этот пьянящий, влажный, солоноватый запах! Он чуть-чуть прикоснулся языком к набухшему бугорку – эффект был мгновенным. Вновь она выгнулась, ее руки опустились на его голову, и он, не отнимая языка, сжал руками ее груди, и Селестина застонала.

– Вот так? – Он остановился, и она торопливо пригнула его назад.

– Да, Эдуард, да. Там. Вот так…

Селестина вся дрожала. Нет, он был достаточно неловок, но более опытный мужчина оставил бы ее холодной. А вот он сумел, осознала она с удивлением, пока внутри ее нарастали и нарастали жаркие волны. Что-то в нем, какая-то магия, то, что он захотел доставить ей наслаждение, то, как он смотрел на ее тело – конечно, со сладострастием, но и нежно, застенчиво. Ей вспомнилось прошлое, и стало хорошо, так хорошо… И да! Вопреки всему она поняла, что это произойдет. Ее тело напряглось в ожидании взрыва. И тут мягкие ритмичные движения его языка остановились, давление его губ исчезло, и она вскрикнула от муки внезапной неутоленной потребности. Но он снова прикоснулся к ней влажным ртом, его руки сжимали ее бедра, притягивали ее к нему, и она закричала, потому что горячий вал подхватил и понес ее. Эдуард почувствовал под губами внезапное яростное биение. Он приподнялся, толчком вошел в нее и с огромной радостью ощутил, как сжались ее мышцы вокруг его плоти и разжались.

Теперь четырьмя-пятью фрикциями дело не ограничилось. Он победоносно обнаружил, как прекрасно, как замечательно, как возбуждающе почти выскальзывать из ее тела, а потом погружаться глубоко-глубоко, чувствуя прикосновение к шейке ее матки; а потом переменить ритм с медленного на быстрый, а потом опять на медленный. Он открыл для себя, как меняются ощущения, когда Селестина тоже начала двигаться, сначала медленно, а потом все быстрее, поворачиваясь, когда он выскальзывал из нее, снова поворачиваясь, когда он погружался. Со внезапной пронзительной сладостью он кончил. А потом она лежала в изгибе его локтя, и, сплетясь телами, они оба ненадолго уснули.

Когда он проснулся, Селестина взяла его за подбородок и с сочувственным смешком посмотрела ему в глаза.

– Ты быстро учишься. Так быстро! Скоро мне уже нечему будет учить тебя…

Эдуард засмеялся и обнял ее. Он был покрыт шелковистой пленкой пота, тело налилось тяжелой истомой.

– Я хочу снова увидеться с тобой. Скоро. И потом еще, еще и еще. Селестина. Селестина…

– Я буду очень рада, – ответила она просто.

Вечером Эдуард обедал дома с матерью и Жан-Полем. Единственной гостьей за столом была Изобел. Такие семейные обеды редко проходили удачно. Жан-Поль изнывал и думал только о том, как вырваться в ночной клуб. Луиза, то ли чувствуя это, то ли просто скучая по более блестящему обществу, бывала раздражительной. Обычно Эдуард отчаянно старался развеселить их обоих, хотя бы отчасти восстановить атмосферу легкости и непринужденности таких обедов во Франции, когда за столом председательствовал его отец.

Но в этот вечер, сидя в вечернем костюме у длинного стола, он был рассеян и мечтателен. Ему не удавалось сосредоточиться на разговоре. Он не замечал ни что говорят, ни кто говорит, уносясь мыслями за мили и мили через весь Лондон в небольшую спальню на Мейда-Вейл.

Эти обеды всегда бывали длительными, так как Луиза настаивала на полном соблюдении этикета. Им прислуживали Парсонс и двое вышколенных лакеев; шесть-семь перемен блюд, и обязательно превосходные вина. И обед представлялся Эдуарду нескончаемым. Гусиный паштет казался безвкусным, жареная рыба – куском картона, фазана он отодвинул, даже не попробовав.

Столь необычная потеря аппетита не осталась незамеченной. Раза два подняв глаза, Эдуард встречал лукаво-насмешливый взгляд Изобел, сидевшей напротив. Ее изумрудные глаза блестели, ярко-алые губы изгибались в улыбке. Разговор угасал, и Луиза пришла в дурное настроение. В дурном настроении она всегда жаловалась, а в этот вечер – весьма красноречиво. Ее ничто не устраивало. Лондон невыносимо скучен, сообщила она Изобел, – сначала тут было приятно, но теперь она все больше и больше тоскует по Парижу. Одни и те же лица – снова и снова, и право же, хотя англичане умеют быть очаровательными, англичанки такие… такие странные – почти все аляповатые, никакого шика, – тут она смерила Изобел колючим взглядом. И эта их страсть к животным, их маниакальная любовь к собакам! Погостить за городом, конечно, очень мило, но когда на тебя прыгают лабрадоры, и эти длинные прогулки, даже под дождем… Нет, правда, англичане странные люди, совсем не такие, как французы, как американцы. Ну а потом… разумеется, она так, так тоскует без милого Ксави! Почти никаких известий, и она живет в постоянной тревоге…

– Ему следовало бы подумать, как я буду тревожиться. – Ее голос чуть-чуть поднялся. – Отослать нас всех сюда, оставить самих заботиться о себе… Я знаю, Жан-Поль, ты с этим не согласен, но право, если подумать, это, по-моему, эгоистично. Милый Ксави бывает таким ужасно упрямым. Я не сомневаюсь, что он мог бы поехать с нами, если бы захотел. Он просто не представляет себе, какая здесь трудная жизнь. Невозможно купить бензин – ну что за нелепость? А как тогда прикажете съездить за город на автомобиле? Я живу в вечном страхе, что кто-нибудь из слуг захочет уйти! Ведь – вы же знаете, Изобел! – найти замену невозможно. Все мужчины в армии, а все женщины изготовляют подшипники на заводах – ну для чего им столько подшипников? А эти отвратительные сирены? Только соберешься куда-нибудь, и тут они начинают выть, и уже нельзя выйти на улицу. Не думаю, что Ксави понимает, насколько все это утомительно.