Поппи Брайт - Потерянные души

• Название: Потерянные души
• Автор: Поппи Брайт
• Жанр: Детектив

---

Мысли Духа по-прежнему путались, не поспевая друг за другом. Ему казалось, ещё немного - и его голова просто лопнет; мозги вскипят и взорвутся. Он провел ладонью по лбу, и ладонь стала липкой от пота. Это все из-за хереса и из-за духоты. Но самое главное - из-за этой истории, которую рассказал Аркадий. Страшная любовь, которая отбирает молодость и красоту. Любовь, которая проникает в сны. Дети, которые могут родиться только в крови и боли. Что нам делать теперь? - хотел он спросить у Аркадия. - Как нам теперь помочь нашей подруге, пока вампиры не разорвали её снаружи и изнутри?

Но он не мог этого произнести. Не при Стиве.

Тем более что он ни капельки не сомневался, что он уже знает ответ.

27

Никто проснулся ближе к вечеру. Мягкий солнечный свет струился сквозь грязное стекло и пыльные занавески. На мгновение его восприятие реальности как будто сдвинулось, завертелось и заскользило куда-то в сторону; он никак не мог сообразить, где находится. Тут не было звезд на потолке, как в его прежней комнате... не было слышно шума колес, не чувствовался запах крови, как в их фургончике.

Он перевернулся на бок, приподнялся на локте и убрал волосы с глаз. Слева лежал Зиллах - он крепко спал, по-кошачьи свернувшись калачиком. Справа спал Кристиан. Он лежал, вытянувшись в полный рост, такой худой и высокий. Глаза и губы плотно закрыты. Молоха с Твигом, наверное, спали на полу, пристроившись где-нибудь в уголке. Никто их не видел, но вроде бы слышал звук их дыхания, влажного и глубокого.

Он зевнул и облизал губы. Какой странный привкус во рту... Неясный, рыхлый, слегка прогорклый и почему-то зеленый...

Никто на секунду прикрыл глаза, потом резко отбросил одеяло, перелез через Зиллаха и подбежал к окну. Там он на мгновение замер, уже готовый раздвинуть шторы. Интересно, что он увидит там - за окном. Он очень надеялся, что все, что было вчера, - это не пьяный сон.

Он резко распахнул тяжелые занавески. Никто из спящих даже не пошевелился. Никто прижался лицом к стеклу. Он увидел узкую улочку, усыпанную битым стеклом, которое поблескивало в солнечном свете, а чуть дальше виднелась какая-то большая и оживленная улица. Роял-стрит? Бурбон-стрит? Названия припоминались смутно - волшебные и влекущие названия улиц, где может случиться все что угодно. Он видел темные маленькие магазинчики, которые как будто приглашали его зайти, и он заранее знал, какой там будет запах - запах прохлады и влаги со слабым привкусом плесени и едким привкусом пряных трав. Он видел железные решетки балконов, увешанные разноцветными флагами, которые колыхались на ветру, словно шелковое море. Он видел ослепительно белые, побеленные известью опорные стены в ярких пятнах красной кирпичной кладки - в тех местах, где побелка пооблупилась, - а за ними виднелись обветшалые здания, где наверняка были узкие и крутые спиральные лестницы, тускло освещенные бальные залы и потайные комнаты, стены которых были забрызганы кровью от ритуальных жертвоприношений.

Все это было здесь. Все это было по-настоящему. Все это принадлежало ему. Он все же добрался сюда: из фальшивого дома его одинокого детства - в город, где он родился, в чудесный, сверкающий всеми красками Французский квартал, в ту самую комнату, где он появился на свет в потоках крови своей юной матери.

Кристиан приехал первым и подготовил жилье для всех. Его бар легендарный бар, где Зиллах встретил Джесси и занялся с ней любовью среди пыльных ящиков из-под вина и ликера, - был закрыт; окна заколочены досками. Но в прежней комнате Кристиана никто не жил, и он безо всяких проблем снял её снова. Хозяин показывал комнату нескольким потенциальным съемщикам, рассказал им потом Кристиан, - но они говорили, что здесь как-то странно пахнет.

Комната, где он родился. Никто отвернулся от окна и обвел глазами сумрачное помещение, наполненное тенями. Интересно, подумал он, а вдруг сейчас из темного угла выйдет призрак его мамы и скажет: Ты убил меня, мой мальчик. Ты убил меня здесь, в этой самой комнате. На этом самом полу.

Но даже если здесь жили какие-то призраки, они никак себя не проявили. Никто присел на корточки и внимательно рассмотрел потертый ковер. Но даже если на нем и остались потемневшие потеки крови - следы его рождения, - он не сумел разглядеть их в полумраке.

Он решил не будить остальных. Ему хотелось побродить одному по лабиринту пока ещё совершенно чужих, но почему-то знакомых улиц. Его охватило легкое возбуждение - наверное, предвкушение упоения свободой, когда он вырвал листок из своего блокнота и написал коротенькую записку Зиллаху: К ночи вернусь. Он подписался. Никто. Как всегда, его "т" было похоже на кинжал, воткнутый вертикально в землю. Это имя дал ему Кристиан. И теперь оно неоспоримо принадлежало ему. Ему хотелось видеть его написанным. Он будет писать это имя при каждом удобном случае. Он ещё раз подписал записку, потом ещё раз. Никто, Никто, Никто. В этой комнате Кристиан держал его на руках, вымазанного в крови и слизи. В этой комнате Кристиан дал ему имя. А сейчас он пойдет знакомиться с городом, который был его домом.

Когда он вышел из дома и ступил на мостовую, у него было такое чувство, как будто весь Французский квартал вошел в его плоть и пробрал до самых глубин. Вчера ночью, когда они только приехали, все было как будто подернуто дымкой; у него кружилась голова от ярких огней Бурбон-стрит, он был пьян от шартреза. Но теперь - когда он был трезвый, с ясной головой, в водянистом свете раннего вечера - ему хотелось пройти одному по этим древним сияющим улицам. Ему хотелось кричать: Вот он я, здесь. Я здесь! Ему хотелось обнять каждый фонарный столб, хотелось забраться на все балконы... и постоять там, глядя на город, а потом шагнуть в воздух и полететь. Французский квартал принадлежал ему - каждый кирпичик, каждый булыжник на мостовой.

Он достал из кармана дешевые темные очки, которые он украл в магазине на какой-то автозаправочной станции. Раньше он крал сигареты, но в последнее время он почти не курил. Вкус сигарет ему больше не нравился. Так что теперь Никто лямзил дешевенькие очки, которые было не жалко потерять. Его теперешние очки были маленькими и круглыми, с разноцветными радужными стеклами - в них он напоминал себе Джона Леннона в его "кислотный" период. Теперь Никто всегда ходил в темных очках. Солнечный свет не причинял ему никакого существенного вреда - ни ему, ни всем остальным в отличие от Кристиана, - но от света у него болела голова. Алой туманящей болью, сводящей с ума.

Никто бродил по улицам и переулкам на протяжении нескольких часов. На железных воротах некоторых домов ещё висели яркие бусины Марди-Гра, оставшиеся с весеннего карнавала, - праздничные гирлянды, которые приветствовали его дома. Он снял одну нитку бус и повесил себе на шею.

Он зашел в собор Святого Людовика с его головокружительно высоким куполом и тысячами свечей, мерцающих в приглушенном свете, что струился сквозь узкие витражи. В магазинчике сувениров при соборе он прикарманил четки, которые тоже повесил себе на шею вместе с бусами Марди-Гра. Две нитки бус тихонечко стукались друг о друга - извращенный союз святости и нечестивого буйства.

В кафе "Дю Мунде" Никто выпил кофе с молоком. Потом он пошел на набережную и долго смотрел на мутную реку, вода в которой казалась почти коричневой. Там, на дне, лежат кости моей матери, - думал он. - Они не покоятся с миром. Поток тащит их за собой, они бьются о камни на дне и рассыпаются в пыль... они не покоятся с миром.

А потом, когда тени на улицах стали длиннее и гуще, Никто решил, что пора возвращаться к Кристиану. Он не заметил человека с усталыми глазами, который следил за его продвижением. Дело близилось к ночи. Скоро все проснутся. Может быть, сегодня ночью Кристиан пойдет веселиться с ними или придумает себе какое-нибудь другое развлечение - сейчас, когда ему больше не нужно работать, он волен сам распоряжаться своим временем.

- Мы добываем деньги по-другому, - холодно отозвался Зиллах, когда Кристиан завел разговор о том, что ему, может быть, стоит устроиться на работу в какой-нибудь бар.

Они будут бродить по Французскому кварталу, перебираясь из бара в бар, будут шататься в обнимку по улицам, громко распевая песни. В компании Молохи, Твига и Зиллаха Никто не надо боятся, что его не будут обслуживать в барах. Ему очень понравился шартрез - ароматный, пьянящий, волшебный. Этот вкус почему-то казался ему знакомым. Как будто он пил её в детстве, вместо материнского молока - эту обжигающую зелень. Он уже себя чувствовал так, как будто прожил в этом городе всю свою жизнь.

Он даже не сомневался, что здесь любая кровь будет вкусной и сладкой. Никто с удивлением осознал, что он очень голоден. Очень. Память о крови Лейна больше не отдавалась в душе виной. Он помнил только густой мягкий вкус, помнил тепло, разливавшееся у него внутри... помнил, как кровь вливалась ему в рот с каждым биением самой жизни. Теперь смерть Лейна казалась такой далекой. Как будто это случилось совсем в другой жизни. Давным-давно.