Ольга Чигиринская - Ваше благородие

• Название: Ваше благородие
• Автор: Ольга Чигиринская
• Жанр: Альтернативная история

Продолжение романа В. Аксёнова «Остров Крым». 1980 год, Советский Союз готов аннексировать «белогвардейский» Крым. На Черноморском Побережье разворачиваются три армии против всего лишь четырех крымских дивизий. Это тем более обидно, что Крым присоединяется добровольно. Ввод войск начинается 29 апреля в 01 час 00 минут. В 21-40 в программе «Время» звучит «Красный пароль» — сигнал к началу боевых действий для Вооруженных Сил Юга России. Ирония судьбы и военная удача (хотя скорее — неудача) делают капитана из Корниловской дивизии Артема Верещагина полковником и командиром дивизии…

---

О смерти Генсека было сказано ровно столько, сколько попало в сообщение ТАСС. Но этот коротенький стейтмент с посмертной фотографией из Колонного Зала был богато декорирован аналитикой и рассуждениями на тему «что же теперь будет». Внизу страницы разместились портреты шестерых наиболее вероятных претендентов на престол.

— Ну, кто из них? — спросил Флэннеган.

— Это лотерея?

— Нет, это допрос.

— Гебист. — Верещагин ткнул пальцем в Пренеприятнейшего.

— Как интересно… А почему?

— Он выглядит самым больным.

— Опять шутка… Три дня назад у него были самые твердые шансы… А сейчас они пошатнулись. Он был главным инициатором военной агрессии в отношении Острова. Эта ошибка ему может обойтись дорого.

— Значит, он постарается всех опередить.

— Вряд ли успеет… Мы тут с вами приятно беседуем. А между тем время идет. Арт, вы сейчас находитесь в очень опасном положении. Выбирайте — на танке вы или под танком.

— Я что-то плохо соображаю…

— Полковничьи погоны. Должность в Главштабе. Полная защита от любых посягательств, все, что может предложить ОСВАГ. Должность во временном правительстве. Деньги.

Артем приподнял бровь.

— Сколько?

— Полмиллиона. В долларах. Для начала.

— Нет.

— Хорошо, назовите вашу цену.

— Идите к чертовой матери. Проверять они меня будут…

— Это не проверка, уясните себе наконец! Вы мне нужны, и не только мне, и я расшибусь, но вы будете нашим! Верещагин, я повторяю: вы потеряли право чего-то хотеть или не хотеть. Вы принадлежите армии.

— Ну, тогда прикажите мне.

— Приказ вы можете нарушить. Нужен более четкий стимул.

— Так вы решили меня купить? И шантажировать тем, что я куплен?

— А вы чего хотели? Арт, что вы ломаетесь, как девочка — любой капитан форсиз из штанов бы выскочил ради второго просвета, я этого я должен уговаривать…

— Я отклоняю ваше предложение.

— Предпочитаете быть повешенным? Вопрос насчет ответственности я задавал не для проформы.

Артем промолчал.

— Это идотизм врожденный или благоприобретенный? Артем, вы знаете, что всех иммигрантов в годы войны проверял ОСВАГ? В особенности это касалось иммигрантов с Севера.

Верещагин смотрел в сторону.

— Я проглядел досье на Павла Верещагина. Совершенно заурядное досье на иммигранта, кроме одной подробности: пулевого ранения в плечо. Арт, вы знаете, кто стрелял в него?

— Его расстреляли СМЕРШевцы. Как дезертира.

— Вам рассказывала мать?

— Дед.

— Видимо, феноменальная везучесть — семейная черта. Как и феноменальная глупость. Я честно пытался представить себя на его месте: отступление, переходящее в бегство, пыльная дорога, СМЕРШевский кордон, торопливый расстрел, немецкий плен, побег… Казалось бы: отвоевал, прошел и Грецию, и Италию, жив остался — живи спокойно! Как, как можно вернуться в страну, которая за все рассчиталась с тобой пулей в спину? Кем надо быть, чтобы, поверив лживому пропагандистскому плакатику, дважды влезть в ту же канаву? Или вы, русские, думаете, что подставлять свою задницу ни за хрен собачий — героизм? Что за идиотская тяга к саморазрушению? Почему нужно пустить к черту свою жизнь ради какой-то химеры?

— Потому что я устал. Потому что мне надоело переходить от разведки к разведке, как засмальцованный полтинник.

— Блестяще… Сначала он говорит, что готов отвечать за свое дело головой, а потом прячется в кусты. Штабу нужен от вас не треп, ему нужно дело. Речь идет о должности командира дивизии. Вашей, Корниловской. О ситуации, когда мы полностью утратим над вами контроль. И о том, что нужно быть железно уверенными в вас.

— Десант? — без голоса выдохнул Верещагин.

— Я этого слова не произносил. Советую и вам его не произносить.

Артем вытер со лба пот.

— Господи… Флэннеган, я черт знает что подумал.

— Арт, ваш ответ! Да или нет? Назначение у меня в кармане — вы подпишете его?

— Да, — Верещагин расцепил пальцы.

Флэннеган, как козырь на зеленое сукно, бросил сложенную вдвое бумагу:

— Подписывайте.

Артем прочитал бланк. Печать кадрового управления Главштаба была настоящей. Подпись полковника Адамса он узнал.

Впрочем, в ОСВАГ сделают лучше настоящих — если надо.

Он усмехнулся краем рта, взял протянутый Флэннеганом «Паркер» и расписался в том, что принимает назначение. На стол перед ним упала офицерская книжка — новенькая, еще тугая на сгибе, где в графе «звание в настоящий момент» красовалось: ПОЛКОВНИК.

— Следуйте за мной, — сказал коммандер, сложив патент и положив его в карман.

— Куда? — спросил Арт, когда они проделали весь путь в обратном направлении и сели в машину. «Руссо-балта» со штабными номерами во дворе уже не было.

— Мы едем в гости, ваше высокоблагородие, — тон Флэннегана снова обрел непринужденную легкость. — Можно сказать, в приличный дом.

— Предупреждаете, чтобы я не сморкался в рукав?

— Было бы очень мило с вашей стороны.

— Может, мне стоило бы побриться? Переодеться в соответствующую форму?

— Нет, сейчас как раз то, что нужно.

— Что на этот раз?

— Вы поймете. Сначала я думал вам объяснить, но потом склонился в сторону вдохновенной импровизации.

Верещагин не чувствовал никакого вдохновения.

— Человеческий фактор, Артемий Павлович. Все упирается в человеческий фактор. Ничего нельзя планировать точнее, чем на восемьдесят процентов. Всегда нужно иметь в запасе как минимум два варианта, не знаешь, какой надежнее… Мой коллега господин Востоков наплодил вариантов как кроликов. Я еще не натыкался на такую развилку, где он бы не наследил. Мне у него учиться и учиться…

Он умолк, и Верещагин слегка задремал. Не то чтобы задремал даже — погрузился в какой-то транс, прерывавшийся очередным поворотом машины. Последний отрезок пути показался ему чем-то вроде порезанного и склеенного как попало фильма.

Машина покинула серпантин прибрежной трассы и свернула в одно из ущелий на двухрядку, поприветствовавшую их надписью «Privacy». Еще несколько поворотов — и дорога уперлась в ворота усадьбы. Маленький паркинг был рассчитан на машины гостей, которых пока неизвестно — то ли принять, то ли выкинуть за порог. Артем осторожно зевнул, прогоняя сон, отстегнул ремень безопасности и вышел из машины. Флэннеган уже вовсю орудовал отмычкой в замке калитки.

Этот дом явно принадлежал людям старой формации: ни видеокамер, ни охраны, ни мощных собачек… Они пересекли двор с гаражом и вошли в дом. Артем заметил какое-то движение в дальней башенке, проблеск света, но не стационарного, а скорее электрического фонарика.

Флэннеган вошел в холл, пошарил рукой, щелкнул выключателем, чертыхнулся: свет загорелся за окном, во внутреннем дворике наподобие патио, на дне бассейна. Следующее нажатие оказалось правильным: зажегся интимный такой светильничек, вмонтированный в стену. Осваговец не стал экспериментировать дальше, а сел в кресло в освещенной зоне. Сделал Артему знак занять соседнее. Верещагин отрицательно покачал головой: если и в самом деле предстоит разговор, сон нужно перетоптать. Он решил осмотреться.

В таких домах он еще не бывал. Гия Берлиани или, к примеру, сестрички Бутурлины были наследниками состояний, которое он мог бы, в принципе, сколотить годам к шестидесяти — если бы вышел в отставку, не занимался ничем, кроме бизнеса и ни разу не ошибся, вкладывая деньги. И главное — если бы захотел. Но здесь начинались деньги, которых он не то, что заработать — представить себе не мог. Одно месячное содержание этой большой усадьбы наверняка обходилось в его годовое жалованье. Нарочитая простота интерьера только подчеркивала стоимость тех немногих предметов роскоши, которые он мог бы четко признать таковыми. Может быть, белая ваза, в углу подернутая кремовым налетом двух веков и не была настоящей японской вазой из фарфора аомори, но за Шагала он прозакладывал бы голову, а «Прометей» Неизвестного был если и не подлинником, то авторской копией.

Он почувствовал спиной чье-то пристальное и враждебное внимание. Кто-то шел по галерее, стараясь шагать неслышно, но при этом астматически сопя. Верещагин позволил ему дойти до двери и только тогда медленно повернулся. Он знал, что человек, с таким сопением ступающий ночью по галерее собственного дома, неопасен. Он знал, что выглядит сейчас так, что и в мирное время мог бы напугать обывателя. Поэтому развернулся спокойно, держа руки на виду и всей позой демонстрируя безобидность.

И оказался лицом к лицу с высоким белокурым юношей, одетым в расшнурованные кроссовки и джинсовые шорты до колен. Парень не выглядел бы грозным, если бы не одно «но»: в руках у него был «саваж-300» и целился он Артему в грудь.