Ольга Чигиринская - Ваше благородие

• Название: Ваше благородие
• Автор: Ольга Чигиринская
• Жанр: Альтернативная история

Продолжение романа В. Аксёнова «Остров Крым». 1980 год, Советский Союз готов аннексировать «белогвардейский» Крым. На Черноморском Побережье разворачиваются три армии против всего лишь четырех крымских дивизий. Это тем более обидно, что Крым присоединяется добровольно. Ввод войск начинается 29 апреля в 01 час 00 минут. В 21-40 в программе «Время» звучит «Красный пароль» — сигнал к началу боевых действий для Вооруженных Сил Юга России. Ирония судьбы и военная удача (хотя скорее — неудача) делают капитана из Корниловской дивизии Артема Верещагина полковником и командиром дивизии…

---

— Те, кто общался с нами достаточно плотно, будут молчать. И ты знаешь, почему.

— А, трам-тарарам…

— Согласен. Так вот, вернемся к итогам нашей торговли с обвинением: мы получим приговор по самым низким ставкам, если будем хорошо себя вести. Если процесс пройдет быстро и чисто. Это честная сделка: обвинение не потеет, получая доказательства, но за это не будет рыть нам могилу.

— Этот майор — он от обвинения?

— Товарищ Гудзь? Нет, он просто советский наблюдатель. Прелесть ситуации в том, что крымцы все должны сделать сами. Никакой номинальной власти над обвинением у Гудзя нет. Потому он и дергается: повлиять ни на что не может, а отвечать, в случае чего, будет… Например, если с советской стороны не найдет никаких свидетелей.

— Это он меня откопал?

— Конечно. И возлагает на тебя огромные надежды с тех пор, как узнал, что я тебя ранил. Так что давай, Глеб, показания. Иначе и мне не поможешь, и себе жизнь изгадишь.

— А с чего ты взял, что я хочу тебе помогать? Может быть, я просто не хочу стучать. Не люблю, не умею.

— Но это же не стукачество, товарищ капитан. Ты не доносишь на меня, ты просто помогаешь установить факты.

— Факты… — Глеб сказал, как сплюнул. — Артем, вот если бы меня вешали, а я тебя просил намылить веревку, чтоб я меньше мучился — ты бы это сделал?

— Не так же все погано…

— Откуда я знаю? Ты что, веришь им? Ты их спас, они тебя за это судят — и ты им веришь?

— Я верю Пепеляеву. Он хороший юрист и хороший человек… Слушай, если бы речь шла о жизни и совсем наоборот, я бы отсюда смылся быстро.

— Как? Через подкоп? В бетоне? Или на воздушном шарике?

— Зачем такие сложности… Просто покинул бы ночью город… Хич-хайком — до Ялты или Алушты… А там угнал бы любую парусную яхту — на выбор…

— Так ты что… не в тюрьме?

— Нет, Глеб! Я живу в городе, в гостинице… Кстати, на днях получил третье — и последнее, наверное — полковничье жалование…

— Гуляешь, словом.

— Да… В моем положении народная мудрость рекомендует расслабиться и постараться получить удовольствие. Что я и делаю.

— Оно и видно. Столько удовольствий — бриться не успеваешь.

— Да нет, это я так… Дразню следователя. Вчера пришел в штатском, но это не произвело особого впечатления. Сегодня не побрился…

— Надень расписуху.

— Что?

— Ну, рубашку модную. Яркую такую, гавайку.

— Слушай, это мысль!

— Дарю.

— Яки… Ну что, Глеб, мы договорились? К тебе вернется память?

— Куда она денется… Что, свистнем всю королевскую рать?…

— Погоди… Давай еще так посидим… Поговорим…

— О чем? И зачем?

— О, Господи… Асмоловский, ты единственный приятный человек, который садился напротив меня за этот стол за последнее время. С кем я только тут не общался… Начиная с ГРУшника, который держал меня на цепи, и заканчивая князем Волынским-мать-его-Басмановым.

— А твои друзья? Они больше не приятные люди?

— Нет, отчего же… Но как-то неловко в глаза им смотреть… Все-таки я их подставил. Получается так.

Он усмехнулся криво, засунул руки в карманы…

— Ты знаешь, я и не думал, что будет так… больно. Армия ведь никогда для меня не была единственным светом в окошке, она была просто задачей, решаемой в рамках сверхзадачи. Я отслужил двенадцать лет, три года мне осталось до истечения контракта… Я думал об оставке как о решенном деле…

— Пока не попробовал командирства?

— Вот уж оно гори огнем! С друзьями расплевался, женщину потерял… Предал человека, который мне доверился — не спрашивай, кого и как… Не то чтобы я его любил или разделял его взгляды, и другого выхода вроде не было… А все равно гадко вышло. Одни неприятности от этого командирства, и ничего больше.

— И все-таки тебе больно… Чего же ты от меня хочешь? Выговориться некому?

— И это тоже… Глеб, ты знаешь, зачем ты живешь?

— Положим.

— Везет. Я не знаю.

— А знал?

— Хотел узнать. Давно, когда был еще мальчишкой. К чему я предназначен — как человек. Что я должен сделать… Я выиграл эту войну! Да, один я ни хрена бы не смог, но главное-то было начать, а начал — я, значит, я и выиграл! И я все потерял! Если это плата — пусть будет так, но я хочу вспомнить, ЗАЧЕМ тогда я выигрывал войну?

Глеб вытащил из кармана обтерханную, залитую бурым по обрезу записную книжку. Достал из-под обложки сложенный вчетверо затрепанный листочек.

— Посмотри.

Это был листик из детской тетради — сочинение, исправленное рукой учителя. За содержание стояла пятерка, за грамотность — двойка.

“…Мой папа — самый лутший. Он Капитан Совецкой Армии. Он служит в десантной девизии, и прыгает с парашутом. Все солдаты его слушаюца. Еще он ходит алпенизмом и называеца Снежный Барс. Это значит он был на 4 горах Памира на высоте 7 тысячь метров. У него есть про это значек и ваза которая называеца Кубок. В том году он поедет на гору Эверест. Это самая высокая гора на всем свете. Много людей хотели поехать тоже. Но был большой Конкурс и отбирали самых лутших со всей страны. Потому что это спортивная честь СССР. Моего папу взяли в команду — получаетца он 1 из самых лутших. Я очень люблю своего папу и когда вырасту буду защищять как он Свою Родину…”

— Я понял, — Верещагин вернул Глебу листок. — У тебя славный пацан. Только… уже не греет. Все, Глеб, Бобик сдох. Ничего уже не хочу.

— А чего ты вообще хотел? Раньше?

— Раньше? Хотения — это штука сложная… Хотения бывают тактические и стратегические… Тактических, как ты понимаешь, больше. И намного.

— А стратегических?

— Смеяться не будешь?

— Попытаюсь.

— Смысл жизни найти. Не лично свой, а вообще. В целом.

— А чего попроще?

— Взойти на К-2 по “Волшебной Линии”. Сделано.

— Это хобби у тебя — браться за невозможное? Профессия? Призвание?

— Фамилия.

— ???

— Классе в восьмом мы проходили теорию вероятностей… И пришла мне в голову забавная мысль: подсчитать вероятность своего появления на свет. Получилось, Глеб, четыре тысячных процента. Моей матери было девять лет, когда она и дед Ковач чудом спаслись от погрома. Весь табор вывезли в лагерь уничтожения, и все погибли там. До единого. Что им удалось пристать к какой-то католической миссии и выбраться в Крым — чудо вдвойне. Мой отец уцелел после расстрела — они выбрались из окружения, человек тридцать, и кордон СМЕРШа тут же расправился со всеми. Это тоже можно записать по разряду чуда. Я уж молчу про то, что в немецком лагере для пленных единственной медицинской помощью было доброе слово. Я не говорю о вероятности побега — в конце концов, многие угоняли самолеты… Но еще была служба в частях английских коммандос… Англичане сформировали тут один полк из добровольцев… Была еще Италия и Греция. Масса возможностей распрощаться с головой. Но я не удивлюсь, если он до сих пор жив. Получает пенсию, стучит по вечерам в домино или шахматы… Так что все невероятные события моей жизни пасуют перед невероятностью моего рождения. Nomen est omen, товарищ капитан.

— Переведи.

— “Имя есть знамение”. Я имел наглость считать, что невозможное — это моя специальность. Были на то основания.

— Может, за это и получил по лбу?

— Может… Глеб, хочешь один бесплатный совет?

— Давай.

— Не возвращайся в Союз.

— Что?

— Запишись в проект “Дон”. Или просто сбеги.

— Ты спятил?

— Глеб, война кончилась. А вас все еще держат под стражей. И наших пленых на советской территории — тоже. Как ты думаешь, почему вас не отпустят? Я тебе скажу: это сделано по просьбе советского руководства. Они не хотят, чтобы вы разбрелись по Крыму и осели здесь. И чтобы наши жили у вас — тоже не хотят. Автономная Республика Крым не будет полностью открытой территорией. Нас боятся. Это полуприсоединение — лучше, чем оккупация, но… как бы не было чего похуже оккупации.

— Ты точно спятил. У меня же семья. Надьку и Вовку вышибут из общаги, отовсюду выпрут с “волчьим билетом”. Муж и отец — предатель Родины…

— У меня есть еще какие-то личные связи. В рамках проекта можно устроить тебе фиктивную смерть.

— Ну, спасибо! Во Надежде подарочек — похоронка!

— Что-нибудь придумаем, потихонечку сообщим ей, что ты жив.

— Она за это время умрет…

— Верно, я дурак. Но ты все-таки подумай. Время есть. Как бы оно ни вышло — с голоду твои не умрут, и в лагерь их не отправят, не те времена. Порядки у вас станут либеральнее — через два-три года ты сможешь вытащить семью сюда. Учитывая, сколько мордуются евреи, пока выедут…

— Хорошо, я подумаю… — соврал Глеб.

За те секунды, что оставались до возвращения следственной комиссии, Асмоловский все же решил спросить: