Джон Ридли - Все горят в аду

• Название: Все горят в аду
• Автор: Джон Ридли
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 2002
• ISBN: 5-94145-085-0

Джон Ридли – известный американский писатель, сценарист и кинопродюсер. Роман "Все горят в аду" – это срез деградировавшего общества, крайне лицемерного даже в своем идеализме. Мастер литературной провокации, автор ничего не придумывает и не предлагает читателю погрузиться в художественный вымысел, а буквально у нас на глазах кроит и склеивает обрывки реальности, в которой все и вся определяют деньги.

---

– Чего это ты с ним снюхался?

– Может, не будешь соваться куда не надо? – Альфонсо шагнул вперед – вступиться за Бадди.

– Я не с тобой разговариваю.

– Так, я тебе сказал... – Альфонсо навалился на прилавок. Только прилавок отделял его от Париса, и ничего не мешало Альфонсо при желании достать Париса рукой и вломить ему со всей дури.

Парис сделал короткий, но отчетливый шаг назад.

– Не суйся куда не надо, а то я тебе куда надо суну.

Перекрестные взгляды. Злой Альф, напряженный Парис, испуганный Бадди. Бегающие глазки, испарина на лбу – Бадди в ближайшем будущем явно не светило поправить нервишки.

Он шагнул в сторону двери:

– Я... Я буду...

– Не порти себе жизнь, Бадди. Ты с ним горя не оберешься.

– А ты кто ему, мамочка? – не отступался Альфонс.

– А ты сам-то кто? Бандит начинающий.

Парис невольно отклонился, ожидая удара по голове, который напрашивался за этим приступом красноречия.

Альфонсо, однако, не оскорбился, а воспользовался случаем еще раз улыбнуться Парису, как бы говоря: "Пошел в жопу".

– Ну да, – сказал он. – Я начинающий. Ты бы повторил это, пока выбиваешь "Бит Газл". Я начинающий бандит... а ты конченый неудачник.

Видение вспыхнуло в памяти Париса. Он увидел ее, бросающую ему в лицо те же самые слова; мучительное воспоминание – как жуткая, незаживающая рана.

– Заткнись! – крикнул в ответ Парис.

– А что, хорошо смотреть на мир из-за прилавка? Привыкать, привыкать надо.

– Пошел вон!

Альфонсо пошел. Он уже натешился вдоволь. Бадди последовал за ним.

Парис остался на своем месте, терзаемый стыдом за покорно снесенное надругательство.

Чуть погодя перед прилавком нарисовался Белый Подонок, несший в руках груду замороженных буррито. Мороженые буррито – ходовой товар среди торчков-полуночников. Белый Подонок развел руки, и буррито рухнули на прилавок с грохотом шлакобетонного блока.

Парис сканировал буррито, не задействуя мозговых функций – как он привык поступать с десятками дюжин мороженых буррито, мороженой пиццы, мороженых бургеров и мороженых "Чили Догз" за тридцать ночей работы продавцом в гастрономе "24/7".

Тридцать ночей.

Один месяц.

С юбилеем, Парис.

Парис сказал:

– Шесть долларов.

Белый Подонок запустил тощие руки в карманы, бледными пальцами извлек банкноту. Стодолларовую банкноту. Белый Подонок так спокойно передал ее Парису, как будто для него, Белого Подонка, это было обычным делом – заявляться среди ночи в "24/7" и брать мороженые буррито на сотенную банкноту.

Парис взял купюру, тщательно ее рассмотрел, будто мог по виду распознать фальшивку. Испытав побуждение уделить Бену Франклину столько внимания, сколько тот, похоже, заслуживал, он обратился к Белому Подонку:

– На пособии-то нормально, да? Я всегда знал, что у белых даже нищие при деньгах.

Парис, набрав сдачу, протянул ее Белому Подонку. Белый Подонок запихнул горсть купюр в карман – как поступил бы, получив вместо сдачи, допустим, использованный носовой платок.

Белый Подонок сгреб буррито, потащил их – несколько штук выпали по дороге и брякнулись о линолеум – к бесплатной микроволновке гастронома "24/7" и засунул все разом внутрь.

Парис, наблюдавший за этой единоличной акцией протеста, вышел из-за прилавка.

– Эй. По одному.

И тут двое подростков, выжидавшие момент, залезли за прилавок и схватили "Пентхауз", который пасли всю ночь.

– Эй! – Парис кинулся за ними. Белый Подонок включил микроволновку. Перегруженная машина затрещала, заискрилась и, изрыгнув раскаленные буррито, разметала их по всему магазину.

Подростки выскочили в дверь.

Повсюду таяли, размораживались и растекались ошметки рассеянных по полу буррито.

Парис поймал взглядом свое отражение в зеркале гастронома "24/7". Кривое зеркало исказило затянутое в цветную униформу туловище Париса, придав ему сильное сходство с печальным цирковым клоуном.

– Хватит, – пробормотал клоун. – Не могу больше.

* * *

Мистер Башир был малый с пониманием.

– Подобные дилеммы встают перед управляющим каждый день, – сказал он. Мягко сказал, сочувственно, несмотря на утрату микроволновой печи.

Парис не помнил, чтобы мистер Башир когда-нибудь впадал в бешенство. Это, наверно, оттого, думал Парис, что мистер Башир родом то ли с Ближнего Востока, то ли просто с Востока, то ли из какой-то кишащей террористами, истерзанной войнами страны в тех же краях, – и если ты выбрался оттуда живым, любой облом в этой жизни для тебя не опасней массажа ног.

Башир продолжал:

– Журнал или микроволновка. Ты хотел помешать малолеткам читать, а в это время микроволновка сгорела, как курочка у моей супруги.

А ты ругаться-то вообще умеешь? Со своим певучим говорком? Да ты небось даже материшься все равно что – хлюп-хлюп – пузыри губами пускаешь.

– Простите. Я только на секунду отвернулся и...

– Из жизни нужно извлекать уроки, твой урок таков: если ребятишки хотят испытать эрекцию, пусть потешатся, но сбереги микроволновку.

– Я не... Простите меня...

– Новый день принесет новые возможности. В следующий раз будешь на высоте.

Как это любезно со стороны мистера Башира: "Новый день. В следующий раз". Завтра.

Завтра. В следующий раз. Любезность, подобная пощечине. Сколько еще раз Парису на посту ночного продавца гастронома "24/7" надеяться на это "завтра"?

– Хорошо. До завтра, мистер Башир.

На улицу. На стоянку. Парис двинулся к своей машине, "АМС гремлин" 1976 года. Это был жалкий закос под "форд пинто", который, в свою очередь, был самым дрянным образчиком машиностроения, когда-либо порожденным лучшими мозгами Детройта, однако до сих пор пользовался спросом. Проржавевшие дыры величиной с кулак, осыпающаяся хлопьями краска – даже если сама по себе машина хоть чего-нибудь стоила, в таком состоянии она не стоила ничего.

Что-то новенькое: на земле сидел Белый Подонок, привалившись к двери водителя. Этого Парису точно не было нужно.

– Э, вставай, давай. Ну! – Он пнул и потеребил ногой Белого Подонка, твердо решив не трогать рукой эту падаль. – Э... Э! Ты спишь на моей машине. Давай, давай, поднимайся. Шевелись.

Белый Подонок пошевелился. В ответ на пинки он сполз по машине и грохнулся башкой об асфальт.

– Ты жив? Тебе плохо или чего?

Плохо или чего, подумал Парис. Нагрузился или чего? Набрался или чего? Упыхался, удолбался или чего? Убился или чего?

Парис, забыв о своем решении не трогать падаль, тряхнул парня руками:

– Вставай, а? Тебе в бомжатник пора.

Белый Подонок, еле шевеля губами, почти шепотом:

– Я... Я хочу домой.

– Мы оба хотим домой, так, может, свалишь отсюда?

Белый Подонок освободил Парису ровно столько места, сколько тому требовалось, чтобы протиснуться в "гремлин" и подать машину назад, не помяв ему при этом колесами башку. Парис завел мотор и приготовился поступить просто – дать задний ход. Вырулить в сторону. Двинуть домой.

Но он поступил иначе. Он оглядел стоянку: пусто. Кинул взгляд на обступивший ее со всех сторон Голливуд: темно и безлюдно. Если не считать бомжей, похожих на насильников, и наркоманов, похожих на убийц. А тут – Белый Подонок, почти вырубившийся, и карманы у него – вспомнил Парис – полны наличностью. Окровавленная камбала в ожидании акул, которые вот-вот почуют запах.

Опустив стекло, Парис высунулся из машины:

– Тебе нельзя тут, друг. Обчистят.

Сквозь шипение мотора "гремлина" он услышал: "Хочу домой".

Парис еще раз оглядел стоянку. Такая же темная и безлюдная – а вокруг насильники и наркоманы, которые, кстати (или у него уже паранойя?), начали подбираться ближе. Они ждут, пока Парис уедет. Они ждут, что он оставит им Почти Вырубившегося Белого Подонка.

Парис выключил мотор.

Парис не был излишне порядочным человеком и не считал себя таковым. Он не ходил с пожертвованиями по благотворительным столовым, ему было, в общем, мало дела до лесбиянок, собиравших деньги в фонд борьбы со СПИДом на рынке Мэйфэйр в Западном Голливуде. Он был из тех, кто живет по принципу "береженого Бог бережет" – то есть если ты будешь изо всех сил игнорировать чужие напряги, чужие напряги запросто могут однажды напрячь тебя самого. Так что иногда Парис неожиданно для себя брался за дела, за которые ему браться не хотелось, но которые, подобно некому ритуалу, помогали отвести беду от его и так не слишком легкого существования.

Вот и сейчас.

Парису было знакомо это ощущение, эта потребность подбавить себе хорошей кармы – ощущение, по правде сказать, не из приятных.

– Черт побери.

Он вылез из "гремлина". Схватил Белого Подонка под мышки и засунул его в машину.