Люциус Шепард - Жизнь во время войны

• Название: Жизнь во время войны
• Автор: Люциус Шепард
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-01284-0

Впервые на русском – один из главных романов американского магического реалиста Люциуса Шепарда, автора уже знакомых российскому читателю «Валентинки» и «Кольта полковника Резерфорда», «Мушки» и «Заката Луизианы».

Нью-йоркский художник Дэвид Минголла угодил под армейский призыв и отправился в Латинскую Америку нести на штыках демократию. Джунгли оборачиваются для него борхесовским садом расходящихся тропок, ареной ментального противостояния, где роковые красавицы имеют серьезные виды па твой мозг и другие органы, мысль может убивать, а накачанные наркотиками экстрасенсы с обеих сторон пытаются влиять на ход боевых действий.

---

– Теперь все в порядке, – сказал Минголла.

Стояла тишина, где-то рядом журчал ручей, зудели комары, квакали лягушки, и даже потрескивание огня не нарушало молчания. Словно и не было этой темной беспорядочной погони. Ветки и листья заострились в лунном свете, Минголла чувствовал боль и дрожь адреналина, как если бы луна высветила его слабость, показала, насколько они одиноки. Будто всего, что происходило в последний час, на самом деле не было, просто они очнулись от кошмара и теперь на склоне холма разбираются с реальностью.

– Вы меня убьете? – раздался с заднего сиденья голос.

Минголла совсем забыл о заложнике. Человек сидел прямо, вид у него был напряженный, но не испуганный; лицо по-кошачьи хитрое, черные ломкие волосы. Минголла увидел в нем обещание чего-то хорошего, последний шанс для деятельного милосердия.

– Можешь идти, – сказал он.

– Ты что... – начала Дебора.

– Не нужно.– Минголла положил руку на ее автомат. – Пусть идет.

Человек выбрался из джипа.

– Я никому не скажу,– пообещал он, пятясь. Минголла пожал плечами.

Отступая, человек споткнулся и бросился бежать, его фигура на секунду обрисовалась в пламени горящего джипа, потом исчезла за поворотом.

– Зря ты это сделал, – сказала Дебора, но голосу недоставало уверенности.

Минголла завел мотор. Он не хотел на нее смотреть, не хотел, чтобы она видела его лицо, слишком боялся того, что там может быть написано. Выезжая на дорогу, он прижался к Деборе бедром; она не отодвинулась, и это прикосновение заставляло его чувствовать близость. Но также он чувствовал, что близость эта не так уж важна, а если и важна, то больше для памяти, ибо что-то между ними менялось. Это он тоже чувствовал. Прежние расклады перестраивались, связи рвались, сплетались новые, а темные закоулки душ выходили на свет. Он выкинул это из головы – выкинул все вообще и, сосредоточившись на дороге, порулил к Дарьену.

Глава восемнадцатая

К пяти часам следующего вечера, сменив, чтобы оторваться от погони, две машины, они забрались в Дарьенские горы и медленно поползли сквозь плотный туман. Видно было не дальше нескольких футов, да и то если постоянно протирать запотевавшее ветровое стекло. Наконец Минголла сдался, съехал с дороги и встал. Дебора спала на заднем сиденье, а сам он вглядывался сквозь туман в смутные зеленые кольца лиан, в листву, что напоминала фрагменты витиеватого росчерка, подпись – как ему представлялось – под конституцией, еще не провозглашенной на этой земле.

В тумане изредка слышались крики, такие же сложные и странные, как закорючки листвы. Птицы, наверное. Но, вспоминая истории брухо и призраков, что рассказывал об этих краях Тулли, Минголла почти видел маленьких смуглых человечков, сидящих в своих хижинах и рассылающих по округе крылатых духов; потом взошла луна, туман в ее свете заиграл проблесками, и теперь вокруг машины почти явственно ощущалось их трепетание, однако стоило повернуть голову, как духи проваливались в воронки и растворялись в дымчатых струях. Минголла почти не боялся духов – воспоминания и мысли о будущем были страшнее. Через полчаса он заклевал носом и проснулся несколько минут спустя от жуткого и тревожного чувства. Что-то произошло – что-то плохое. Он хотел списать это на сонную дурь, но ничего не вышло. Сердце колотилось, пот тек ручьями, а когда на заднем сиденье заговорила Дебора, Минголла подскочил от неожиданности.

– Какое-то жуткое чувство, – сказала она. – Может, приснилось что-то.

– Угу... у меня тоже. Она села.

– Может...

– Что?

– Просто подумала, вдруг что-то в городе. Это было очень похоже на правду, но Минголле не хотелось думать ни о городе, ни о чем угодно из оставленного позади.

– Может быть, – сказал он.

– Посиди со мной... а?

Он перелез через спинку кресла, сел, и она положила голову ему на колени.

... Дэвид ...

– Я здесь, – ответил он, отвергая то легкое утешение, которое предлагала им близость.

...Я тебя люблю...

Послание было приправлено тоской, словно Дебора пыталась воскресить прежнее чувство.

– Я тебя люблю.– Голос ровный и жестяной, как магнитофонная запись.

Она шевельнулась, устроилась поудобнее, его рука рефлекторно скользнула вниз, легла на грудь. Минголла подумал, что мог бы, наверное, не прикасаться к ней годами, ладони все равно бы до мелочей помнили эту тяжесть и форму. Прикосновение расслабляло.

..мой отец любил такие места...

...ты говорила...

...высоко и туманно...

...тебе тоже нравится...

...ничего не могу поделать, он слишком часто возил меня в такие вот места... мы ездили в Кухаматанские горы, деревня называлась Кахуатла, так странно, мужчины носили рубахи с большими вышитыми воротниками, еще все время хлопали, и шляпы из обезьяньей кожи, они и сами были похожи на обезьян, маленькие и все в морщинах, даже молодые... а когда появлялись прямо из тумана, можно было подумать, это духи обезьян... мы ездили туда каждый год, в мае, на праздник, отцу ужасно нравилось, но слишком часто он не мог...

...что за праздники...

...ничего особенного, мужчины скакали на лошадях из одного конца деревни в другой, и каждый раз, перед тем как поворачивать, пили кашасу, а на другом конце опять, так и набирались все больше и больше... ну, и кто дольше всех усидит на лошади...

Она рассказывала о празднике, и Минголла почти видел этих тощих, похожих на обезьян человечков, их полосатые рубашки с красными и пурпурными воротниками, переливчатыми, словно бархат, как они пьяно карабкаются на своих костлявых кобыл, и некоторое время ему этого хватало: слушать ее, слышать ее, видеть, как разворачивается ее память, – но недолго. Сквозь мозаичность воспоминаний проступало чуть раздраженное внимание, Минголла чувствовал ее возбуждение, видел, что ей хочется заняться любовью, знал, что она открыта, влажна, но эта готовность казалась ему сейчас неприличной, ибо произошло что-то страшное, что-то, что не сможет загладить никакая любовь. Но потом он решил, что нет смысла пережевывать и что, кроме как потрахаться, им все равно нечего делать. Дебора стянула джинсы, трусы, села на него верхом и принялась опускаться и подниматься, держась, как за рычаг, за переднее сиденье, Минголла тоже завелся, глядя, как опускаются и сжимаются ее ягодицы. Крик ее в самом конце показался ему жутковатым и далеким, словно зов заблудившейся в тумане птицы.

Потом они немного поговорили, но уже без души, и вскоре Дебора опять уснула. Минголла старался не спать и смотреть, что происходит. Погони не было, это его беспокоило, и он подозревал, что за ними следят с вертолетов через термические камеры. Однако потом до него дошло, что если это действительно так, то, сколько ни смотри по сторонам, все равно не спасешься, и он поддался дреме.

Во сне он выбрался из машины, оставив там посапывающую Дебору, и сквозь туман полез еще выше в гору, прокладывая себе путь через лианы и папоротники; штаны оттягивала накапавшая с листьев влага. Вскоре он заметил в тумане неясное поблескивание, которое постепенно превратилось в овальное световое пятно над дверью хижины. Безо всякого страха Минголла подошел к хижине – похоже, именно ее он искал уже очень давно. Нырнул внутрь, сел и повернулся лицом к скрюченному, как старый корень, человечку с черными волосами, сморщенным лицом и медной кожей; над стариком еще витала энергия молодости. Одет он был в свободную рубашку с красно-пурпурным и черно-желтым узором и полотняные брюки. Три подвешенные на колышках лампы освещали хижину, а свежие выщербины на стенах блестели в их лучах, как золотые жилы.

Брухо – откуда-то Минголла знал, что это он, – приветливо кивнул и вернулся к изучению сложного узора, нарисованного на земляном полу хижины. Минголла тоже стал рассматривать странный набросок. Его глазам он показался разрезом, чертежом лабиринта, и Минголла понял, что это и есть корневой узор мира и времени, тот самый, в который сливаются узоры мыслей и поступков всех живущих в этом мире существ. Проследив за его линиями, он нашел точку, где в ткань вплелись он и Дебора, и понял, что в его видениях будущего – части узора – не было ничего загадочного или магического, он просто вошел в узор, слился с его потоком и увидел лежащие впереди точки. Он уже почти заглянул в то будущее, что наступит после встречи с Исагирре, но брухо взмахнул рукой, стер узор и улыбнулся.