Леонтий Раковский - Изумленный капитан

• Название: Изумленный капитан
• Автор: Леонтий Раковский
• Издательство: Журнал «Звезда», 1936 г.
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1936

Созданный Петром I флот переживает после его смерти тяжелые времена. Мичман Возницын мечтает оставить службу и зажить в своем поместье тихо и спокойно со своей любимой. Но она – крепостная, он на службе, жизнь никак не складывается. А еще добавляется предательство, надуманное обвинение, «Слово и Дело» государевы.

В чрезвычайно ярко описанной обстановке петровской и послепетровской эпохе, в весьма точно переданных нюансах того времени и происходит развитие этого интереснейшего исторического романа.

---

– Все недосуг, Сашенька! Ведь мы теперь в Ярковской гавани маемся, сам знаешь. Новая метла – капитан Мишуков – с ума сходит: велел для движения людей иметь в неделю четыре экзерциции – две от мушкетного артикулу, да две…

– А знаешь, ведь мишуковская наставница, та черненькая, синеглазая, здесь, в Астрахани! – весело перебил приятеля Возницын. – Помнишь ее? Чудная девушка! Я с ней часто встречаюсь…

Масальский рассеянно слушал Возницына, вертя из стороны в сторону своим вострым и длинным, как у дятла носом.

– Надо ехать. Потом расскажешь! Вижу, вижу: души в ней не чаешь, – скривился он.

– С Андрюшей-то видишься? – спросил Возницын.

– Как же – рядом стоим! Он у меня с левого борту…

– Кланяйся ему! А коли будете в Астрахани, непременно заходите – вином угощу! Я те расскажу…

Масальский ушел. Возницын остался один.

Человек с выпученными рачьими глазами слушал – теперь рассказывал констапель:

– Сам видел: привезли к царю Петру на гукор «Принцесса Анна» беглеца-матроса. Царь безо всякого кригсрехта велел матроса повесить. Профос залез на фок-мачту, перекинул конец, повесили человека. Так повешенный – веришь ли – еще два раза перекрестился и поднял руку уже в третий раз, да не донес – уронил, а персты как сложил для крестного знамения, так и остались…

Возницын не дослушал разговора – у стола, где недавно сидел Масальский, поднялся невероятный шум.

Сквозь сизые облака табачного дыма Возницын увидел: у стола стоял на костылях человек. Он кричал широкоплечему купцу, сидевшему спиной к Возницыну:

– Ты вор!

Широкоплечий поднялся, ударил хромого в грудь и шмыгнул за дверь. Хромой, затарахтев костылями, упал навзничь.

В кабаке закричали, загалдели на разных языках.

Возницын сорвался с места и, разбрасывая столпившихся у дверей питухов, бросился вдогонку за широкоплечим обидчиком.

Купец, не оглядываясь, быстро шел к русскому гостиному двору.

Он уже подходил к крайнему амбару, когда длинноногий Возницын нагнал купца.

– Эй, крупа, погоди! – крикнул Возницын.

Купец обернулся.

Перед Возницыным стоял высокий черноусый мужчина. Лицо его показалось до странности знакомым Возницыну. Возницын глядел и припоминал: где он видел эти дерзкие глаза?

Купец сощурился и насмешливо процедил:

– Зря, господин мичман, бежали…

– Ты зачем бьешь калеку, стервец? – заикаясь от злости и быстрого бега, спросил Возницын.

– Я думал вы только целоваться любите, а вы и драться горазды…

– Ты ерунды не городи! Пойдем-ка! – рванул его за рукав Возницын.

Купец побелел.

Отдернув свою руку, он, раздувая ноздри, сказал:

– Вы при мне два раза целовались – я вам не мешал. Я при вас разок ударил, – не суйтесь. Мы в расчете: когда вы убегали, я ж вас не нагонял…

Смутная догадка мелькнула в голове Возницына:

– Что такое? Что ты врешь? – кинулся он к купцу.

Тот не двинулся с места.

– Забыли? В Питербурхе целовали мою сестру, а здесь – наставницу капитана Мишукова. Только я вам не завидую: мою сестру до вас целовал ее муж, а наставницу – сам Мишуков! – зло улыбаясь сказал купец и быстро шмыгнул за угол.

Одно мгновение Возницын стоял, ошеломленный.

Теперь он ясно вспомнил: апрельский вечер, гречанка Зоя, моющая стол у Борютиных, а за ширмой на хозяйской половине этот грек с наглыми глазами.

«Это было, да. Но говорить так о Софье! Подлец! Клеветник!»

Вырвав из ножен шпагу, Возницын с искаженным от злобы лицом бросился вдогонку за греком.

Он кинулся туда-сюда – грек словно сквозь землю провалился.

III

Афанасий Константинов никогда еще не видал своего молодого барина таким сердитым, как сегодня.

Афанасий уже задремал на кошме в сенях, когда откуда-то из города прибежал Александр Артемьич.

Он и всегда-то ходил быстро, а сегодня прямо вихрем промчался в горницу.

Афанасий, позевывая со сна, высек огонь, засветил свечу.

Александр Артемьич, не снимая ни треуголки ни шпаги, сидел у стола, подперев кулаком щеку.

– Ужинать будете? – спросил Афанасий.

– Не хочу! Ступай! – сердито отмахнулся Александр Артемьич.

Афанасий пошел к себе.

В сенях он лежал, почесываясь и раздумывая: «С чего бы это он?»

– В карты или в зернь проигрался – не горазд любит играть.

Ни разу за ним этого не водилось. Повздорил с кем-либо?

Горяч – слов нет, да из-за спора разве сидел бы как на образе написанный!

В это время Александр Артемьич встал. Звякнула ножнами брошенная на лавку шпага.

«Раздевается».

Потом послышались шаги: Возницын заходил из угла в угол.

«Не спится человеку. Видно, не с добра!»

В комнате снова затихло. Как ни лень было вставать, Афанасий все-таки поднялся и глянул в замочную скважину: Александр Артемьич сидел за столом и писал. Затем швырнул перо на стол, в клочья разорвал написанное и стремительно вскочил из-за стола.

Афанасий шлепнулся на свою кошму.

Возницын снова заметался по горнице.

«За живое что-то задело. Должно быть, та пригожая мишуковская наставница, которая в воскресенье заходила сюда…

Сказано, ведь: полюбить – что за перевозом сидеть… А отчего ж и не любить Александру Артемьичу? Парень в самом соку – двадцать пятый год. Ровесник Афанасию…»

Афанасий улыбнулся своим мыслям, лег лицом к стене и не слушал больше, что делается в горнице.

…Афанасий встал, как всегда, на заре.

Над Волгой стоял туман. Где-то, должно быть в Безродной слободе, пели петухи.

Сидор, кривой канцелярский сторож, шаркал метлой по двору.

Караул у амбаров поеживался, в худых шинелишках.

Афанасий осторожно глянул в горницу к Александру Артемьичу. Свеча догорела до самой бумажной обертки, значит сидел заполночь, недавно лег.

Возницын лежал на кровати лицом вверх. Он спал в кафтане и башмаках. Только парик валялся на столе.

Весь пол у стола был усеян бумажками, видно не раз и не два брался Александр Артемьич за перо.

На столе стоял пустой кувшин из-под чихиря и кружка – это Афанасий заметил с неудовольствием.

…Уже отзвонили во всех астраханских церквах, когда Возницын проснулся. Он сел на постели, протирая глаза. И сразу же почувствовал: что-то неприятное лежит на душе.

А что?

Он размышлял одно мгновение. Затем сразу нахлынуло всё.

Возницын снова пережил эти тяжелые минуты.

Вот он, выглядывая из-за церковной ограды, смотрит на низенькие окна дома, где живет капитан Мишуков. Он различает в окне тучную мишуковскую фигуру с бабьим лицом. И слышит звонкий софьин смех.

Этот смех сразу выгоняет Возницына из засады у церкви Знаменья. Он бежит к себе в порт, не видя никого и ничего.

Тысячи разных планов, решений, тысячи сомнений одолевают его.

Отказаться от своей и ее любви? Вычеркнуть из памяти немногие встречи? Написать письмо? Но разве в письме передашь всю горечь любви?

Заколоться шпагой? Или нет: лучше проткнуть клинком его, этот старый, толстый бурдюк!

А вдруг проклятый грек соврал, оклеветал ее?

Кто скажет, как поступить? Кто научит?

Завтра придет она. Завтра будет все ясно. А сегодня постараться уснуть, чтобы поскорее прошла ночь – верный, знакомый с детства, способ: если ждешь завтрашнего дня, лечь спать – так быстрее летит время.

Но сон нейдет.

Забыться!

Тогда из рундука, как в приступы жестокой лихоманки, он достал кувшин с чихирем.

– Стервец Афонька: вылакал-таки половину!

Но еще хватило и Возницыну.

…После вчерашнего чихиря голова сейчас немного болела, но мысли были ясны, и сегодня все представлялось в менее мрачном свете.

Прежняя ярость улеглась.

Возницын вяло умылся, привел себя в порядок, потом нехотя пообедал, а после обеда, делая вид, что ничего не случилось, сел почитать. Он взял со стола первую попавшуюся книгу. Это был старый, прошедшего 720 года, календарь.

Возницын раскрыл календарь и прочел:

„Вся изменяются человеческая дела и забавы: по скорби приходит радость, по печали веселие. Того ради не надлежит в своем несчастии и противности отчаянну и малодушну быти. Ибо может скоро благополучия солнце, смутные злополучия облаки прогнати, и всю печаль на радость обратити.”

Стало легко.

Конечно же, не надо отчаиваться! Сейчас придет она и скажет, что все это – ложь и клевета. И будет так же хорошо и спокойно, как было сутки назад.