Леонтий Раковский - Изумленный капитан

• Название: Изумленный капитан
• Автор: Леонтий Раковский
• Издательство: Журнал «Звезда», 1936 г.
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1936

Созданный Петром I флот переживает после его смерти тяжелые времена. Мичман Возницын мечтает оставить службу и зажить в своем поместье тихо и спокойно со своей любимой. Но она – крепостная, он на службе, жизнь никак не складывается. А еще добавляется предательство, надуманное обвинение, «Слово и Дело» государевы.

В чрезвычайно ярко описанной обстановке петровской и послепетровской эпохе, в весьма точно переданных нюансах того времени и происходит развитие этого интереснейшего исторического романа.

---

«Всякое учение принимать досадно: а научась на свою красоту употребляти, и к общему благу, вещь есть зело благоприятна.

Вопрошен, чтим разнится умный от глупого, отвеща: яко живый от мертваго…»

Скрипнула дверь, и в горницу кто-то тихонько вошел.

Возницын испуганно сунул книгу под сенник и оглянулся. У порога, с удивлением осматривая всю неряшливую обстановку и небритого, по-холопски одетого брата, стояла Матрена Артемьевна.

Возницына давил смех. Он представил себе, что думает сейчас Матреша, так любящая чистоту и порядок, глядя на замусоренный пол, на сапог, стоящий на подоконнике, на грязную тряпку, которая лежала на столе рядом с чашкой кислой капусты и ломтем черствого хлеба.

– Здравствуй, Саша! Что с тобой, ты болен? – спросила она, несмело приближаясь к постели.

– Нет, я здоров, – ответил Возницын, глядя в потолок и сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

– Надо поменьше говорить, – соображал он.

Матреша стояла, разглядывая брата.

«Долго она так будет стоять? – думал Возницын: – Уставилась!»

Матрена Артемьевна потопталась на одном месте и еще раз спросила:

– А где ж Афонька?

Возницын повернулся к ней и, улыбаясь, ответил:

– Паучок вон! – и указал пальцем в дальний угол. Матрена Артемьевна испуганно оглянулась и вышла из горницы.

В сенях ее чуть не сшиб с ног Афонька.

– Осторожнее, дуралей! Глядеть надо! – строго прикрикнула Матрена Артемьевна, останавливая Афоньку: – Ты чего носишься, как угорелый?

– Простите, матушка-барыня! Я… я… – запыхавшись, говорил Афонька. – Доктор идет! – выпалил он, живо сообразив по лицу Матрены Артемьевны, что, пожалуй, лучше будет, ежели он произведет майора в лекари. – Из Военной Коллегии, доктор!

– А что барин – болен?

– Хвор совсем!

– Что ж с ним?

– В речи запинается, беспамятства находят, – отвечал он так как учил Возницын.

– А почему у вас в горнице грязно? Почему ты не подметешь пол? Коли барин хвор, так ты и рад, что тебе можно ничего не делать!

– Да как же, барыня, подметать? Не велит! Чуть увидит метлу – дерется! – говорил, не моргнув глазом, Афонька.

В это время в сени вкатился коротенький, тучный майор.

– Холоп, здесь, что ли, квартирует капитан-лейтенант Возницын?

– Так точно, здесь! – нарочно громко, чтобы услышал Возницын, крикнул Афонька: – Пожалуйте!

И он широко распахнул дверь.

Майор шагнул в горницу. Следом за ним вошла Матрена Артемьевна.

У Возницына заколотилось сердце. Только бы выдержать, не показать виду, что – здоров! Он лежал, не глядя на вошедших.

– Капитан-лейтенант Возницын? – спросил, подходя к кровати, майор.

Возницын медленно повернул голову.

– Ну коли и капитан, так что? – ответил он.

– Как здоровье, батюшка? – бодро спросил майор.

Возницын дотронулся до головы.

– Голова болит. От треуголки.

– Тэкс, тэкс, – сказал майор, расхаживая по горнице.

– А что у вас так грязно?

– Так теплее, не дует. У меня лихорадка. Фебрис. Я в низовом походе с блаженной и вечнодостойной памяти императором Петром первым… – начал он и умолк, отведя глаза в угол.

Майор оглянулся и только теперь увидел Матрену Артемьевну.

– А вы кто будете? Супруга?

– Нет. Я его сестра. Вдова контр-адмирала Ивана Синявина.

Майор учтиво поклонился.

– Я здесь не живу. Пришла проведать брата. Выйдемте, господин доктор, поговорим!

Они вышли из горницы.

Возницын лежал, зажав рот рукой.

– Неужели поверили? Хорошо, что Матреша подоспела! Она ему наговорит!

Как Возницын ни прислушивался, он не мог разобрать, о чем говорят в сенях. Только доносился звонкий афонькин голос:

– Дерется, ваше благородие! Непорядочно бегает и дерется! К нам приходил полицейский сержант – искали в слободах каких-то беглых. Вошли к барину. Так их благородие схватил клинок да к сержанту. Насилу отняли!

– Молодец, Афонька! Ловко ввернул про сержанта! – восхищался Возницын.

Голоса в сенях стихли.

Через минуту в горницу вбежал радостный Афонька.

– Ушли! Слава те, господи! Вставайте, барин! Все хорошо. Этот толстый дурак всему поверил. Как помянул я про шпагу, так он – давай бог ноги!.. – хохотал Афонька. – Сбрасывайте лапти, да выйдете в сени – надо вымести. Два дни не метено – ишь какая грязь!..

– Афонька, друг ты мой, а что ж сестрица плела? – спросил Возницын, вставая с кровати.

– Матрена Артемьевна не хуже меня наговорила! Хватит вам! Вот кстати пришла в гости! Третьеводни встретила меня на Зеленом мосту – узнала, где живем…

– Да что говорила-то? – допытывался Возницын.

– Говорила: это у него с детства! С детства, говорит, непутевый был, все не так делал, как люди. Сейчас, сказывала, императрицей облагодетельствован, капитаном на «Наталию» назначен был – отказался. Сумасбродный – сами видите. А майор поддакивает: «Да, да! Видно в уме замешание… От него, говорит, надобно шпагу отнять – не ровен час проткнет кого…» Смехота! И так ушли оба. А, думаете, мало Матрена Артемьевна ему по дороге еще напоет?..

…Матрена Артемьевна шла домой в большой задумчивости. Было жалко брата, но, ведь, надо же не забывать и себя, бедную вдову.

Ее мысли мгновенно перенеслись в Никольское, в Бабкино на Истре. Мачеха, мать Саши, умерла. Он один наследник всего.

– Надо прибрать к рукам вотчины, чтоб не достались этим рыжим Дашковым. Им своих «Лужков» хватит! Да в безумии Александр всё еще спустит – аль пропьет, аль что… Сейчас же подам прошение, чтоб все вотчины передали мне под опеку…

IV

До окончательного решения Военной Коллегии Возницын боялся выходить на улицу. Притворившись безумным, надо было и на улице держать себя как-то иначе, чем до сих пор, потому что шпионов по всякому делу везде было предостаточно. Возницын скучал дома – даже не мог навестить Андрея Даниловича.

Военная Коллегия не очень торопилась вершить дело, тем более подошли Святки, начались бесконечные праздники при дворе – тут было не до какого-то изумленного капитана.

В четвертый день генваря нового 736 года к Возницыну пришел нежданный гость.

Каждый день можно было ждать, что на квартиру заглянет еще кто-нибудь из Военной Конторы, проверить, как чувствует себя капитан-лейтенант. Возницын знал это и всегда был на-чеку: хотя Афонька ежедневно убирал горницу и уже по лавкам ничего не валялось, а епанча, кафтаны и прочая одежда висели в порядке на вешалке, но Возницын – на всякий случай – ходил в башмаках на босу ногу и в простой рубахе с косым воротом, чтобы при первой тревоге лечь в постель.

Когда пожаловал гость, Возницын сидел у стола и от скуки писал на бумаге то, что взбредет в голову. Среди росчерков, завитушек на листе уже стояли когда-то, пятнадцать лет тому назад, затверженные фразы из учебника Деграфа:

„Изрядно зело на кругу списана в цело вся небесная твердь шириною, круглою еяже всяко окончание равными лучами от среды касается тоже мнози нарицают глобус.”

И стихи:

„Ну. Что ж мне ныне делать. Коли так уж стало.
Расстался я с сердечным другом не на мало…”

Возницын, в раздумьи, писал – «Пригожая моя, хорошая моя…» когда в сенях кто-то заговорил с Афонькой.

Возницын насторожился. Афонька кого-то приветливо приглашал:

– Пожалуйте, пожалуйте! Дома!

Возницын, бросив перо, кинулся к кровати.

Дверь отворилась. В горницу вошел широкобородый, лопоухий Борух Лейбов.

– День добрый, пане капитане! – сказал он, кланяясь Возницыну.

Борух снял бобровую шапку и оказался в черной бархатной ермолке.

– А, гут морген! Гут морген! – радостно заговорил Возницын, спрыгивая с кровати и набрасывая на плечи кафтан.

– Давно из Смоленска? Ну как там?

– Приехали на той неделе, в понеделок. Все живы-здоровы, хвала богу! Поклон вам от тетеньки!

– Спасибо! Раздевайтесь, садитесь, Борух Лейбович! Поговорим!

– Отчего же не потолковать, можно!

Борух снял хорьковую шубу и сел на лавку, поглаживая широкую бороду.

– Як пан Возницын живет? Чи здрув?

– Благодарю. Теперь ничего, поправился! Афонька! – кликнул Возницын, убирая со стола бумагу, чернила и перо.

– Я тут, ваше благородие!

– Надо попотчевать дорогого гостя. Неси вино, курицу – все, что у тебя есть!