Елена Полюшкина - Моя душа состоялась. Дневник Алены

• Название: Моя душа состоялась. Дневник Алены
• Автор: Елена Полюшкина
• Издательство: СвР-Аргус
• Жанр: Публицистика
• Год: 2005
• ISBN: 5-86947-019-6

Эта книга – страницы стремительной и короткой жизни нашей с вами современницы Алены Полюшкиной, получившей от высших, как она считала, сил литературный дар, высокую мятущуюся душу и трагическую судьбу. Лена осталась в памяти знавших её людей разной: сумасбродной, по-детски беспечной, бесшабашно веселой и легкомысленной и серьезной, глубокой, задумчивой, грустной. Она была разной «в разные эпохи своего голоса». Но остались дневники, записи, стихи, отклики на события мира и искусства, в которых она такая, какой ее, наверное, никто не знал.

Страничка Алены в Интернет http://vernitski.narod.ru/poliushk.htm

О своих впечатлениях вы можете написать по e-mail: rozaal@mail ru

---

Я самая настоящая, чистая, прелестная, когда не мечтаю. Не воображаю глупости всякие, а фантазирую, полностью растворяясь в творчестве. Растворяюсь в обожании Москвы, жизни, литературы, кино. Творчество – лучшее, на что я способна. Опять заношусь. Само как-то получается. И если это самочувствие-обожание сохранится во мне, я сама сохраню его, то – победа.

Человек в букинистическом магазине прав, книга кинокритика, которую я там купила – ничего не стоит. Совсем. Только разве что два-три неплохих образа и знание, как писать о кино не надо и нельзя. Документ эпохи в некоторой степени, как пластинки с речами Сталина и Брежнева. Но нужно ли мне забивать таким хламом небольшую, да еще и не мою квартиру? Конечно, нет. Купилась я на рецензии «Дети Райка» и «8 с половиной». Но ничего особенного. Уверена, что и остальные таковы. Увы, иногда приходится признавать свои ошибки.

22.09. Вчера было ТАКИМ! Москва меня лечит. Я улетаю в нее, как в межпланетное пространство, открытое всем ветрам всех надежд. Свободное, бескрайнее. Сегодня – теплее. Солнце. Небо. Осень решила повременить. Последний осколок лета.

В театрально-киношном мире главным становится не само творчество, а отношение к человеку, его имидж. Все друг друга знают лично, у всех закрепились какие-то свои симпатии, антипатии. Чисто человеческие, не профессиональные. И творчество часто уходит на задний план, заменяясь субъективностью взгляда. Вульф в «Культуре» напечатал «жалостную» статью о Дорониной. Согласна, она этого не стоит. Гадкая женщина, потерявшая талант. Но, черт возьми, статья-то хорошая, убедительная. Я не согласна, но я ценю творчество. Что же мы узнаем от Мак.? Что этот человек – педик. И последнее время у него мания – писать о несчастных женских судьбах актрис. Некий фрейдистский комплекс некоей условной вины. Вообще-то, все эти сплетни – гадость. Но до чего мы все отравлены. Я бы не хотела в полной мере соответствовать какому-то образу. Это убого. Но как жить в этом мире со своими законами? Не подчиняться им? Или искать другое? Критика все же – мерзкое занятие. Уйти, хочу уйти. Только бы найти настоящее для себя.

Моя первая рецензия, та, на «Город мышей», – какое-то программное просто заявление. Манифест новым людям и искусствам. Пусть пока только в масштабе моей лишь судьбы. Я знаю, много нового придет, и мы вместе будем творить это новое.

Как дальше писать? Смогу ли так же паряще? Это в жизни у меня все сложно. А писания мои всегда над-… – легкие.

Я никого не неволю, ни с кого ничего не требую. Несчастья в личной жизни – от свободы, которую предполагаю для себя и которой не хочу лишать других. Слишком независимая. Как сказал Паша, это для женщины плохо. Но я просто никогда не покажу своего настоящего чувства, поэтому, принимая страдания Адели, все же больше нахожу близкое в англичанках. Черты каждой во мне. И каждая – в моей душе. Сочетание не представимое. Поэтому лучше не объяснять.

Полпятого ездила на Трюффо «Зеленая комната». Как все, что он делает, – великолепно. Первый фильм (из виденных), где играет сам. На первом этаже у зеркала задержалась поправить прическу и посмотреть книги. Смотрю: Володя спускается. Тоже книги пошел смотреть. Я секунды две колебалась: подойти или незаметно смыться. Уже само то, что возник такой вопрос – плохой знак. Все же подошла. Не скажу, что обрадовался. Спокойно. Оказывается, смотрел фильм в том же зале. Прошли немного вместе по улице. Я пошла в театр, он к метро. В театре Пины был вчера. С субботы не звонит. Позавчера обменялись парой фраз в театре. Тоже случайно встретились. Я рада, что он не пытается стать моим «кавалером». Но если совсем пропадет, тоже ничего хорошего. Впрочем, я никого не привязываю и не обязываю. Человек сам решает, с кем ему лучше. Если со мной так мало людей находит общий язык, то это только мои проблемы. И это я. Ну что теперь. Скоро 20 лет. Поздно новый характер требовать от богов. Такая уж. Вдруг еще не совсем пропащая. Время все объяснит и покажет, кто есть кто. Если Володе нужна моя творческая помощь, сотрудничество, пусть предлагает, подумаю, а заинтересует – попробую.

В театре сидела в партере с В.М. Он плохо себя чувствует. Только сегодня вырвался. У нас с ним мнения насчет Пины совпадают. Он может все точно объяснить, объяснить то, что я чувствую, но не могу сформулировать. Эмансипированность, женщины нарочито некрасивы, дефективны. Мужчины же симпатяги, здоровяки. Это как бы все, что у них есть. А женщине красота и ни к чему даже. Она как бы выше, глубже. Больше всяких тем, условностей, ограничений. Боже, как убого! Ушла в антракте. С Варей и В.М. болтали в вестибюле, потом дошли до метро. Он может относиться ко мне как угодно, я его всегда люблю и уважаю. И ничего не требую. Даже вежливости. Которой у него слишком много. На всех вокруг хватает. Бывает – слишком.

Спектакль (для меня) совершенно невыносим. Как говорит В.М. – другой тип сознания. ОК, но скучно-то как!

Никакой динамики внутри этой (так и быть, пусть эстетической) системы. Повторы, намеки, есть яркое, самобытное, но в общей этой бормотке и нарочитом утрированном несовершенстве, мягко говоря, эти находки блекнут. Мне активно неприятен спектакль. Ради Бога, изощряйтесь, но захватывая зрителя в плен ваших изысков и чудачеств, а не строя гордую позу элиты. И хватит об этом.

Видела Лешу Бур. По-моему, он с друзьями. Поздоровались через стекло, он в театре, а мы стояли в вестибюле. Такой же невразумительно-апофигейный. На прикид плюет. Меня занимает этот тип людей. Холодный оптимист. Равнодушный. Подумала: приятно было его видеть.

23.09. Трюффо обожаю. Новая страсть. Сегодня – первый фильм, не вызвавший восторга, а скорее очаровавший, – «Ускользающая любовь». Последний из цикла о Дуанеле. Жалко наблюдать за постепенной гибелью персонажа. Еще в «Ан-туан и Колет» была жива эстетика «400 ударов». В «Украденном поцелуе» появились новые нотки, но они скорее дополняли, чем разрушали сложившуюся образную систему. «Семейный очаг», сказал Володя, – гибель персонажа. Теперь, посмотрев «Любовь – беглянку», соглашаюсь. Дуанель кончился. Грустно. Трюффо не кончится никогда. Кино продолжается!

Жутко смириться со своей обычностью. Невыносима мысль. Убийственна. Она сливается для меня с мыслью о смерти: если нет во мне таланта, значит, и жизни нет. Если не особенная, то и не настоящая. Если окажется, что мысли об избранности – ничто, то я уже умерла. Нет, не преувеличиваю. Я так чувствую и еще я все равно чувствую силу жизни, а значит, надежду, а значит, особость. Именно в таком порядке. Сомневаюсь бесчисленное множество раз и, выпутываясь из этой трясины неурядиц, болею солнцем, его душой. И будто возрождаюсь для новой жизни.

24.09. Очень мощная на меня сегодня кинематографическая нагрузка. Сначала Трюффо «Последнее метро», потом премьера «Окно в Париж» Мамина, только что по телевизору «Раба любви». Не люблю мешать ощущения, но хочется так многого. Я сейчас даже немного не в себе. Кино – наркотик. Разве смогу уже без него? Но наркотик этот не крушащий, а созидающий.

Е. Соловей – «изломанные» линии ее речей, движений, безумств. Безумства кукольной головки, которая поверила вдруг, что она настоящая. И раз поверив, не смогла больше улыбаться чужой улыбкой. Все вышло из тумана и ушло в него. Только дорожные столбы в молочном его молчании, будто перевернутые тире. В небо. Но никакой многозначительности. Наоборот, все слишком ясно. И очевидность неведомого уже не через тире. А бегущая строчка дороги уже растворилась в тумане. В который раз.

Суета съемочной площадки сквозь дымку чудесного солнечного леса, дорожной пыли, пронзительной музыки приобретает тоже какой-то надмирный поэтический облик. Некие представления о богемных, капризных, талантливых шалопаях от кино. Они всегда в этом мире. Такими и останутся. У них нет выбора. У них нет даже желания прильнуть к окну действительности, чтобы увидеть реальную жизнь. Ни к чему. Они все – образ, не навязанный, а возникший. Просто влюбленный в окружающее пространство образ, который, существуя вне него, не может без него. Увязнуть в обожании жизни, как в тумане раннего утра. И пропасть, погибнуть там, захлебываясь от восторга и жути.

А жизнь, действительная, она продолжается. Только какое им до нее дело? А мне? А всем? Разве есть выбор?

И музыка …почти молчала, мечтала о тишине, унося в неповоротливом вагоне всю тоску и печаль, разбуженные любовью. Музыка сливалась с туманом. И поглощала его. Все вышло из тумана. И все пропало в нем. И все осталось в нем. Но разве настоящая музыка не бывает вещей? Она вещая, когда молит о молчании, не умея побороть свою природу, соперничая с туманом и болея им. Каждый раз забываешь главное. И радуешься этому. Нельзя пролистать судьбу, как журнал иллюстраций. Это она сама листает нас всех, но уже скорее как справочники. Всех не вспомнить. А ей нужны новые впечатления для новых ролей. А я-то кем останусь для нее?