Сергей Кузнецов - Подобно тысяче громов

• Название: Подобно тысяче громов
• Автор: Сергей Кузнецов
• Жанр: Современная проза

В один день погибают две девушки. Женя Королева – предположительно отравлена. Мила Аксаланц – предположительно доведена до самоубийства. "Гуру по жизни" Юлик Горский и Антон, его Арчи Гудвин, расследуют эти две смерти, такие разные, и тем не менее таинственно связанные. "Подобно тысяче громов" -- роман из Москвы образца 1994 года. Рейв-культура, бизнес по-русски. Сказка и реальность, история любви, история дружбы. Первая часть трилогии Сергея Кузнецова "Девяностые: сказка".

---

Сегодня мы пьем у Альперовича. Только поэтому Женя и пришла. Она влюблена в Альперовича - никто не знает об этом, ни Ленька Онтипенко, ни Сидор, ни сам Альперович. Знает только Лерка Цветкова, а это все равно что никто: Лерка - Женькина подруга, она умеет хранить тайны. Почти как я.

Она расскажет мне об этом через четырнадцать лет, на Женькиных похоронах. Мы будем курить на лестнице, вспоминать, как пили у Альперовича Олимпийским летом, и Лерка скажет: А ты знаешь, она весь десятый класс была в него влюблена. Нет, не знаю. Никто об этом не знал, ни Ленька, ни Сидор, ни сам Альперович.

Как мы могли узнать, если Женька с ним даже не заговаривала никогда, не приглашала танцевать, не приходила на вечеринки, где все обжимались по темным углам под "АББУ" и "Бони М"? Как мы могли узнать, что по ночам Женька будила Леркиных родителей телефонными звонками, а потом долго всхлипывала в трубку он меня никогда не полюбит, я такая некрасивая? Лерка говорила ей будь активней, давала советы. Женька считала ее опытной женщиной, ведь Лерка даже крутила роман со студентом-первокурсником, а однажды в пустой квартире показала мне свой сосок, вкус которого я буду помнить даже через четырнадцать лет.

Через четырнадцать лет Лерка растолстеет, будет носить просторные мешковатые платья. Она совсем не будет похожа на худощавую черноволосую девушку с трогательными тонкими руками, с маленькой грудью - первой женской грудью, которую я увидел подростком.

Сегодня мы пьем у Альперовича, и вот он появляется на пороге, победно вздымая над головой бутылку. Виски, бля буду, кричит Сидор, откладывая гитару. Не матерись при девушках, говорит галантный Альперович, а я, прочитав этикетку, тоном знатока объявляю: "Джек Дэниэлс".

Лерка пододвигает стакан, а я говорю, что виски надо пить из рюмок, это - крепкий напиток, американская водка. Можно подумать, водку не пьют из стаканов, бурчит Сидор, но Альперович уже тащит коньячные рюмки.

– Чтоб мы все поступили, - предлагает он тост, но Лерка, раскрасневшаяся от портвейна, с распущенными черными волосами, поднимает рюмку За любовь!

Мне семнадцать лет, я не верю в любовь. Я верю только в секс, хотя ни разу не занимался сексом. Может, потому и верю.

– Иными словами - тост номер два! - говорю я.

Тост номер два - это похабный тост, все мальчики знают, что имеется в виду. Наверное, даже Лерка знает, но Женя, набравшись смелости, спрашивает:

– Что такое - номер два?

– Ой, Женечка, это очень неприлично, - говорю я. - Тебе еще рано.

Ей семнадцать лет, и она все еще девственница. Она влюблена в Андрея Альперовича, но ни разу с ним не заговорила. Теперь она обиженно смотрит, будто надеясь, что Альперович вступится, защитит от моих шуток. Но Альперович ничего не замечает, сосредоточенно разглядывает бутылку "Джека Дэниэлса". Да, полчаса назад в ней было заметно больше жидкости.

– Не дрейфь, - говорит Сидор, - сейчас исправим. Заварка в доме есть?

Вскипятили чайник, заварили чай, поставили остужаться в холодильник. Я предлагаю выпить еще, потому что пить разбавленный чаем виски, очевидно, невкусно. Мы выпиваем, снова из рюмок, виски "Джек Дэниэлс", американская водка. Потом Сидор врубает "Эрапшн", кричит а теперь - дискотека!, хватает Лерку за руку, тащит танцевать. Играет "One Way Ticket", Женька в углу отпивает фанты, пытается слабым голосом подпеть It’s a one way ticket to the moon. Я рассказываю Альперовичу, что мне привезли диск "Бони М", надо быстро переписать на кассету, а пластинку обратно заплавить в полиэтилен. Будет как новая, можно продать на толкучке у "Мелодии" на Калининском.

– У меня сейчас проигрыватель не работает, - разводит руками Альперович, а Женя, осмелев, говорит Можно у меня. Песня кончается, Лерка выскальзывает из объятий Сидора, делает шутливый книксен и уходит за чаем.

Нам семнадцать лет, мы пьем у Андрея Альперовича, мы выпили две бутылки портвейна и полбутылки "Джека Дэниэлса", мы изрядно пьяны. Десять минут, отталкивая друг друга, под крики дай я, ты не умеешь! мы пытаемся залить чай в бутылочное горлышко, половину проливаем на стол и на мою импортную рубашку.

– Как новенькая, - говорит довольный Сидор, Альперович на радостях выпивает Женькин портвейн, морщится, запивает "Фантой", быстро уходит из комнаты.

Я смотрю на Женьку и слышу, как на диване Сидор целуется с Леркой. Женька сидит, опустив глаза, кажется, ей тоже досталась рюмка американской водки "Джек Дэниэлс". Сидор лапает Лерку за грудь, она убирает его руку, он говорит пойдем в другую комнату, она качает головой и продолжает целоваться. Наверное, она тоже девственница, в семнадцать лет - несмотря на роман со студентом-первокурсником. Спустя четырнадцать лет можно сознаться - я ему завидовал, этому студенту.

Спустя четырнадцать лет мы будем курить с Леркой на лестнице. Но похороны подруги - не самое подходящее место, чтобы спросить небрежно: слушай, а ты была девственницей, тогда, в десятом классе? Тем более, прошло столько лет, и каждому из нас понятно, что девственность не так уж важна, и первый секс не открывает неведомых дверей, а лишь расширяет сферу возможного, совсем чуть-чуть. Только в семнадцать кажется важным, умеешь ли ты целоваться, приглашают ли тебя танцевать на дискотеке, дадут ли потискать грудь, покажут ли сосок, розовый, словно только что вылупившийся.

Мы пьем у Андрея Альперовича, в комнате нас четверо - Сидор целуется с Леркой, мы с Женей сидим молча. Я впервые смотрю на нее внимательно - в полутьме не видно веснушек, зато видно, что у нее красивые руки, наверное, большая грудь, и вообще - не такая уж она дурнушка. Я хочу подсесть к ней, но тут Женька встает и выходит из комнаты.

Ей семнадцать лет, она девственница, она влюблена в Андрея Альперовича. Она ни разу не заговорила с ним за год, но сегодня, наконец, решилась. Сейчас или никогда, говорит она себе и решительно идет в ванную. Дверь широко открыта, Альперович стоит, нагнувшись над раковиной. Лицо его сведено судорогой. Женя входит, опускает ему руку на плечо, говорит со всей нежностью семнадцатилетней девственницы: милый!

Альперович поднимает голову, Женя тянется к его приоткрытым губам, но едва успевает ощутить поцелуй, как Альперович вырывается и сгибается над раковиной. Ёбаный портвейн, говорит он и блюет.

Андрею Альперовичу семнадцать лет, он еще девственник и совсем не умеет пить.

Олимпийское лето, ночь, Москва. Две девушки сидят на скамейке у подъезда, у одной на коленях - букет садовых ромашек: Сидор нарвал их Лерке на ближайшей клумбе. Луна в небе - как геометрически точный круг.

– Почему мне так не везет? - обрывая лепестки с Леркиных ромашек, говорит Женька.

– Не переживай, - отвечает Лерка. - Все фигня кроме пчел. - Не дождавшись обычного отзыва, досказывает сама: - Да и пчелы, если подумать, тоже фигня. Но их много, и они жужжат.

Спустя четырнадцать лет мы уже не сможем вспомнить, откуда взялась эта фраза. Кажется, из мультфильма - но откуда в мультфильме взяться фразе со словом "фигня"?

– Тебе хорошо, - говорит Женька. - К тебе мужики липнут, как мухи на мед. Я бы тоже хотела. И чтобы Альперовича забыть. Навсегда.

Лерка молчит. Ей семнадцать лет, она еще девственница, но ни за что не признается в этом. Она смотрит на небо и говорит:

– В полнолуние все желания сбываются.

Один раз - детская шутка, два - обещание на будущее. Лерка берет в руки ромашку и говорит: Помнишь цветик-семицветик?

Две девушки на скамейке у подъезда, геометрически правильный круг луны в небе, Олимпийское лето, ночь, Москва. Лера встает, отрывает лепесток, протягивает Жене, говорит: Повторяй за мной и потом бросай! Они начинают хором:

Лети, лети, лепесток,

Через запад на восток,

Через север, через юг,

Возвращайся, сделав круг.

Лишь коснешься ты земли,

Быть по-моему вели.

– Вели, чтобы мальчики любили меня, а Альперовича я забыла! - кричит Женька, и ветер подхватывает лепесток, уносит прочь мимо блочных домов новостроек, мимо свежевыстроенных олимпийских объектов, по пустынным московским улицам, ждущим иностранных гостей…

Меня зовут Поручик, мне семнадцать лет, меня считают бабником, я все еще девственник. Я стою на пороге Женькиной квартиры с букетом цветов, бутылкой сухого вина, громоздким кассетником "Грюндиг" и пластинкой "Бони М", бережно завернутой в полиэтиленовый пакет "Мальборо".

Я открываю вино, разливаю по бокалам, рассказываю, что всю ночь убирал квартиру Альперовича, который напился, как свинья. Конечно, я бы не говорил так, если б знал, что Женя влюблена в Альперовича. Но я не знаю этого, никто не знает.