Сергей Арно - Квадрат для покойников

• Название: Квадрат для покойников
• Автор: Сергей Арно
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1995
• ISBN: 5-7187-0083-4

Дебютный роман Сергея Арно – современная петербургская фантасмагория. Из поколения в поколение передавали в преступном мире России тайное знание, позволяющее так усыпить человека, чтобы он казался мертвым – и умение поднимать таких спящих. В 1924 году так уснул один известный человек, которого кое-кто не прочь сегодня разбудить...

---

– А она и говорит: "У меня муж уехал, пойдем ко мне". Ну что же, я со всеми бабами спать должен? Правда? Здоровье свое поберечь тоже нужно… Мы к ней, конечно, зашли – раз-другой… сами понимаете. Мы – мужчины – такой уж народ, – Валентин затушил сигаретный бычок в масленке. – А она говорит: "Давай поторапливайся, муж скоро придет". Впопыхах радости мало, но ничего, тоже вкайф…

Валентин закрыл масленку с окурком крышкой, убрал в ящик стола и пошел к двери, плавно покачивая бедрами.

– Да, кстати, на двери объявление, что завтра воду отключат обеих температур… А я, пожалуй, сейчас прогуляться на панель пойду. Люблю в позднее время гулять. Может, бабу какую подклею…

– И надолго воду-то отберут? – спросил Владимир Иванович.

– На неделю. Так что запасайтесь.

– В тот раз тоже на неделю отключить обещали, я всю комнату кастрюлями и тазами заставил – так ничего.

"Нужно не забыть завтра с утра в ведро воды набрать", – подумав это, Владимир Иванович достал из кармана домашних брюк новенький платок, старательно, хоть и не имел насморка, высморкался в него и завязал узлом. "Не забуду".

Наевшись в одиночестве макарон, Владимир Иванович вернулся к себе в комнату и, сев за письменный стол, открыл общую тетрадь. Весь остаток вечера, до ночи, он посвятил своему труду.

Труд, которому Владимир Иванович отдал двадцать лет жизни, сам он называл высокопарно: "Уголовный фольклор". Проще и яснее говоря, он собирал изустное уголовное творчество: песенки, побасенки, сказки и поговорки, короче говоря, все то, что бытует среди известного контингента, который честно жить не хочет, и с которым определенные силы ведут никому не заметный бой. С годами Владимир Иванович, собирая уголовный фольклор, пришел к убеждению, что уголовщина – это целостная культура, существующая параллельно с нашей, быть может, даже более древняя и устойчивая. Если наша культура осовременивается и под воздействием прогресса видоизменяется, уголовная остается прежней и даже более того – постепенно она переливается из-за решеток в мир вольный. Не секрет, например, что мат зародился именно в исправительных лагерях (тогда еще острогах, каторгах…) Представители уголовной культуры, покидая места исправлений, несли его в мир. Народ с радостью подхватывал и распространял новые названия и имена, они входили во все слои общества, все крепче вливаясь в культуру всего нашего великого народа. Теперь, пожалуй, по всей необъятной стране не сыскать школьника, не знающего, куда вас в случае чего можно послать и прочих имен существительных, при помощи которых и откуда берутся дети. Не только отдельные слова и выражения перекочевали в нашу культуру, но сам уклад жизни и отношения между людьми. На каторге, на зоне каждый являлся личностью, несущей ответственность за собственное выживание, пытался обмануть, обокрасть ближнего в естественной потребности сохранить себя в живых. А все остальные пускай дохнут – черт с ними. Приблизительно то же со временем стало наблюдаться и среди народа вольного. Каждый уже стремился надуть другого, обокрасть, обманугь… Все разрешилось, ко всеобщему удовольствию, октябрьским переворотом. Веками проникавшая и копившаяся в народе уголовная культура нашла, наконец, официальную поддержку и выход. Сначала, как водится, уголовники перерезали всех людей, бывших не уголовного умосложения, а потом организовали из страны одну большую исправительно-трудовую зону. Вот славно-то!

Такой являлась одна из оригинальных гипотез Владимира Ивановича о причинах возникновения социализма на Руси. Имелись и другие теории, но все они так или иначе были связаны с уголовным миром. Но не эти теории занимали его мысли больше всего, они возникали попутно – прежде, конечно, был уголовный фольклор.

Владимир Иванович никогда не водил близких знакомств с уголовниками, он их, как все порядочные люди, избегал. Свои сведения он записал с рассказов бывшего тюремного надзирателя, проживавшего в их квартире. Жил он в комнате, ныне принадлежащей Валентину, и снабжал Владимира Ивановича подробными сведениями на интересующую его тему. К концу жизни в квартире надзиратель свихнулся: оковал свою дверь железом, продырявил в ней глазок и комнату оборудовал под одноместную камеру со всей соответствующей атрибутикой, такой как: нары, умывальник, "параша", решетки на окне… Вероятно, в мозгу его произошло раздвоение чего-то, потому что одну половину дня он представлял себя изолированным от советского общества особо опасным рецидивистом, а другую наоборот – надзирателем, следившим за воображаемым опасным уголовником. Во время заключения он валялся на нарах, курил, горланил тюремные песни и матерился сам с собой. Кормился он, как и полагалось, на тридцать семь копеек и пользовался алюминиевым прибором. В то же время, когда он преображался в надзирателя, то злой и смурной ходил по коридору мимо камеры, по временам заглядывая в глазок, или варил на неделю в ведре похлебку заключенному. Но однажцы случилось несчастье. В момент перевоплощения он забыл закрыть за собой дверь камеры. И особо опасный преступник бежал. Ночью он прокрался по коридору в кухню, привязал к ножке стола Владимира Ивановича простыню, спустился по ней на крышу гаража – и был таков! С тех пор бывшего надзирателя никто не встречал.

Как раз в этот полоумный период жизни надзирателя Владимир Иванович почерпнул от него особенно много песенок, словечек, прибауток… И самое главное, имел возможность наблюдать тюремную жизнь собственными глазами. Но все это было уже в прошлом. С той ночи, когда бывший надзиратель совершил побег, перекрылся канал, по которому Владимир Иванович получал сведения об уголовном быте. Но он не загрустил, а увлекся сбором материала и разработкой технологий, способных пригодиться уголовнику на воле.

С годами скопилась у него неплохая библиотека по инструкциям к контрольно-кассовым аппаратам разных марок, схем замков сейфов и обширнейшие сведения о всевозможных системах сигнализаций (от обычных магнитных до лучевых и колебательных). Иногда для освежения памяти он брал какую-нибудь инструкцию с собой в метро или читал дома. Но, конечно, главным занятием его жизни был фольклор и возникающие в голове умозаключения.

Опубликовать свой труд Владимир Иванович не помышлял, в исправительно-трудовом лагере социализма об этом можно было и не думать. А Владимир Иванович и не думал, он писал для себя, в свое собственное удовольствие, перепечатывал тоже сам, переплетал и ставил на полку над столом. Полка эта у него была особенная и особо любимая: на ней хранились все написанные им книги по уголовной фольклористике и теоретические разработки возникновения социализма на Руси.

Дописав до последней точки то, что имел в виду, Владимир Иванович встал, вздохнул и, захлопнув тетрадь, положил ее в ящик стола. Пройдя для разминки тела по комнате, он в задумчивости сунул руку в карман и все в той же задумчивости вынул оттуда завязанный узлом носовой платок. Владимир Иванович смотрел на него, использованный однажды, вспоминая повод, по которому привел его в такое положение. Прошелся, держа его перед глазами, из угла в угол; лег, полежал на софе; все это время мозг, стараясь вспомнить, напрягался.

– Нет! Не могу! – воскликнул Владимир Иванович, вскочил с софы, в ярости комкая платок.

Спешными шагами он подошел к старенькому платяному шкафу и рванул на себя дверцу. Она взвизгнула несмазанными петлями, и на Владимира Ивановича сверху вдруг обрушился бесшумный поток. Он отпрянул и захлопнул дверцу, но поздно – все, что могло, оттуда уже вывалилось.

Вокруг Владимира Ивановича лежали десятки завязанных узлами носовых платков. Он некоторое время стоял в них по щиколотку, горестно озираясь, потом вздохнул грустно и, открыв шкаф, стал насильно, не соблюдая порядка, утрамбовывать те платки, которые удержались на полке, чтобы оци дали место вольно валявшимся на полу. Примерно через полчаса закончив борьбу с платками и запихав их все без остатка на полки, Владимир Иванович решил передохнуть и лег спать пораньше, когда не исполнилось еще и трех часов ночи.

Глава 4

Я поднял лицо от листа бумаги и потер лоб ладонью.

– Тук-тук-тук…

Снова постучали в дверь. Значит, в первый раз мне не примерещилось. Я взглянул на часы, было три часа ночи.

"Здорово я расписался… Кто же в такое время?" – мне стало немного не по себе. Тук-тук-тук…

– Кто там? – тихо спросил я, но ответа не услышал. – Кто там?! – повторил я погромче.

– Это я – Мария Петровна, открой скорее…

– А что случилось?

У меня было неприятное предчувствие. Мне почему-то совсем не хотелось ее впускать.

– Открывай, открывай скорее, а то будет поздно, – повысила она голос.

– Господи, да чего поздно-то? Уже поздно – ночь на дворе.

Я подошел к двери. Отодвинул защелку. Мария Петровна в халате, с распущенными волосами, оттолкнув меня в сторону, вошла и торопливо защелкнула задвижку.