Дмитрий Медведев - Сильные духом (Это было под Ровно)

• Название: Сильные духом (Это было под Ровно)
• Автор: Дмитрий Медведев
• Жанр: О войне
• Год: 1989

Писатель Д.Н.Медведев (1898-1954) — Герой Советского Союза, командир крупных партизанских отрядов во время Великой Отечественной войны.

Его роман «Сильные духом», посвященный героической борьбе советских людей в тылу врага, подвигу Николая Кузнецова, отличается документальной достоверностью.

---

Казаков вышел на лесную полянку. На пеньке сидел мальчуган, усердно строгавший ножиком палку.

Партизан подошел к мальчугану.

— Как тебя звать, хлопчик?

— Коля.

— Ты здешний?

— Тутешний.

— Из какого села?

— Из Клесова.

— А далеко отсюда до Клесова?

— Та километров двадцать пять буде.

— И ты так далеко гоняешь скот? — удивился Казаков.

— Та я ж тут роблю. У одного хазяина. Його товар пасу. А ты, дядечку, часом, не партизан? — спросил мальчуган, показывая глазами на винтовку за плечами у Казакова.

— А ты встречал здесь партизан? — поинтересовался Казаков.

— Та ни. Люди кажуть, що километров за тридцать партизаны, а я их не найшов.

— А зачем ты их искал?

— Я теж хочу в партизаны, — решительно заявил пастушонок.

Так они познакомились.

Колиного отца замучили фашисты. Мать и старшего брата угнали в Германию. Раньше мальчик учился в школе, теперь школы закрыты, он пошел в пастухи, чтобы как-нибудь прокормиться.

— Вот что, Коля, — сказал Казаков. — Время позднее. Ты гони скот в деревню и принеси чего-нибудь поесть.

Коля защелкал кнутом, засвистел и погнал свой «товар». К ночи он вернулся, принеся с собой кринку молока, лепешки и сало.

— Кушайте, дядечку. Це мени на вечерю хазайка дала.

Казаков набросился на еду. Коля — сразу же к нему с вопросом:

— Дядечку, можна я с тобою до партизанив пиду?

— Командир заругает… Мал ты еще.

Мальчик насупился и долго молчал. Ночью он привел Казакова в какой-то двор, и там, на сеновале, партизан, не спавший две ночи, заснул мертвым сном.

Коля похаживал неподалеку от сарая, охранял его, а на рассвете разбудил и пошел провожать.

Утром крестьяне выгнали из дворов свой скот, но пастушонок не явился. Его долго искали, окликая по дворам. Коли нигде не было.

— Та куды ж вин сховався? — удивлялись жители.

А Коля и Казаков были в это время далеко от хутора. Они шли к Рудне-Бобровской. Партизаны отнеслись к мальчику так ласково, что не оставить его в отряде было нельзя.

С Колей я встретился на второй день после его прихода. Вижу — сидит среди партизан белобрысый щуплый мальчуган.

— Как тебя зовут? — спрашиваю.

— Коля. — И, поднявшись, он стал навытяжку, подражая бойцам.

— Хочешь с нами жить?

— Хочу.

— А что же ты будешь делать?

— А що накажете.

— Ну что ж, — согласился я, — будешь у нас пастухом. У нас ведь тоже есть стадо, побольше, пожалуй, чем у твоего хозяина.

— Ни, пастухом я вже був.

И как мы его ни уговаривали, Коля ни за что не хотел ходить за стадом.

— Скотыну пасты я миг у куркуля, у кого я робыв, а до вас прийшов, щоб нимакив быты.

Сначала Коля был в хозяйственном взводе, помогал ухаживать за лошадьми, чистил на кухне картошку, таскал дрова. Все делал охотно и быстро, но постоянно приходил осведомляться: когда наконец дадут ему винтовку?

Вместе с другими новичками он пошел в учебную команду и на «отлично» сдал экзамен по строевой подготовке.

Присмотревшись к мальчику, мы решили готовить из него связного. Верилось, что этот Маленький совершит большие дела.

Ребятишек в отряде прибавлялось, и я не препятствовал этому, видя, как любовно относятся к ним партизаны. Вначале был у нас Пиня. Он сделался предметом всеобщей нашей заботы. Разведчики не возвращались в отряд без того, чтобы не принести ему гостинец. Когда Пиню отправили в Москву, многие долго о нем тосковали. Теперь в отряд пришел Коля. Пришли со своей матерью, Марфой Ильиничной Струтинской, Вася и Катя, пришла племянница Марфы Ильиничны Ядзя. Присутствие детей делало лагерь как бы более уютным.

Марфе Ильиничне Струтинской было уже за пятьдесят, но она оказалась неутомимым работником, ни минуты не могла сидеть сложа руки. Сама она стеснялась ко мне прийти, послала мужа, с тем чтобы попросил поручить ей какое-нибудь дело. Но я не хотел ничем загружать ее, зная, что и без того у нее много хлопот с детьми. Тогда Марфа Ильинична по своей инициативе начала обшивать, обштопывать своих и чужих, стирать партизанам белье. Работала, хлопотала от зари до темна.

Как-то ночью я застал Марфу Ильиничну за штопкой носков.

— Не трудно вам так? — спросил я.

— Нет, — ответила женщина, продолжая штопать.

— А что, если назначим вас поварихой во взвод? Все-таки полегче будет.

— Назначайте, — согласилась она не задумываясь.

На другой день Марфа Ильинична уже стряпала обед бойцам Вали Семенова. Взялась она за это дело с радостью, как, впрочем, бралась за все, к чему бы ни приложила руки. Но штопать и стирать партизанам она тоже продолжала.

Васю Струтинского, несмотря на его боевой пыл, мы все же определили в хозяйственный взвод, смотреть за лошадьми. Сначала он обиделся, ходил надутый, но потом ему так понравился мой жеребец по кличке Диверсант и другие лошади, что он смирился со своей должностью. Кроме того, так сказать, по совместительству Вася состоял адъютантом у своего отца — носился по лагерю с разными поручениями. Вторым помощником Владимира Степановича был одиннадцатилетний Слава. Племянница Ядзя тоже работала поварихой в одном из подразделений отряда.

Дочь Струтинского, пятнадцатилетнюю Катю, устроили в санчасть. В противоположность своим спокойным, рассудительным братьям, Катя была непоседой. Быстрая, юркая, она то и дело подскакивала к больным:

— Что вам надо? Что принести?

И неслась выполнять просьбы таким вихрем, что русые косы ее развевались во все стороны.

Однажды она пришла ко мне. Не пришла — влетела. Запыхавшись от бега и волнения, сверкая голубыми глазами, она быстро застрочила:

— Товарищ командир, раненые недовольны питанием. Хоть они и при штабе питаются — все равно. Очень невкусно готовят и всегда одно и то же, а раненым всегда чего-нибудь особенного хочется. Для них надо отдельную кухню.

— Отдельную кухню? А где же достать «особенного» повара? Кто будет им готовить?

— Хотя бы я. А что ж?

— Ну хорошо.

Мы выделили кухню для санчасти, а Катю назначили главным поваром. Дали ей двух помощников — это были солидные, бородатые партизаны. Они немного обиделись, попав под начало к девчонке, и Катя, не умея с ними сладить, все делала сама. Бывало, принесет огромную ногу кабана, сама же рубит ее, варит — и все успевает вовремя. Раненые с аппетитом уплетали приготовленные ею борщи, свиные отбивные, вареники. Со своими помощниками Катя в скором времени подружилась, и они работали дружно.

Владимира Степановича Струтинского мы очень ценили. Он считался поистине незаменимым работником на своем посту партизанского интенданта. Но была одна беда у старика — его непомерная доброта. Дело в том, что Владимир Степанович ведал спиртом, который всегда имелся в отряде в больших количествах. Мы его «получали» на немецких спирто-водочных заводах. Расходовался спирт в строго определенном порядке. По возвращении с операции каждый участник ее получал пятьдесят граммов. Но главным образом спирт шел на нужды госпиталя. А любители выпить да веселья всегда находились. Заявится какой-нибудь боец к Струтинскому и ежится:

— Владимир Степанович, — что-то меня лихорадка трясет. Дай граммов пятьдесят, может, лучше будет.

Иногда подход менялся.

— Ой, простыл я, — жалуется Владимиру Степановичу, — наверно, грипп.

И старик не мог отказать — давал «лекарство».

Тех, кто ходил и просил спирт, мы ругали, даже наказывали. И Владимиру Степановичу выговаривал я не раз. Он сконфуженно оправдывался:

— Вы уж простите меня, товарищ командир, жалко, больной человек приходит.

— Владимир Степанович! У нас есть врач, и надо, чтобы больные лечились у него.

— Да это уж так, правильно. Я больше не буду никому давать.

Но проходил день, другой — снова повторялась та же история. Пришлось в конце концов Струтинского от спирта отстранить.

Спирта, конечно, никто не жалел, страшна была опасность пьянства. Поэтому и наложили строжайший запрет на самовольное употребление спиртных напитков. Этот вопрос имел для нас глубоко принципиальное значение, как и вообще все вопросы партизанской этики.

В лесу, в лагере, дисциплина в отряде была безупречной. В селе, где люди расквартированы по хатам, влияние коллектива, естественно, ослабевало, и кое-кто по слабости и неустойчивости характера мог распуститься. Этого, по правде говоря, я боялся больше всего.

Значительную часть отряда составляла молодежь, не прошедшая суровой жизненной школы. Правильное руководство, дисциплина, четкое выполнение обязанностей предохранили партизан от многих неприятных «случайностей».

Опасение, что разбросанность по хатам может плохо отразиться на отряде, к чести наших людей, не оправдалось. Никто из нас, за редкими исключениями, не изменил строгим правилам поведения.

Бывало так. Придет партизан с задания, хозяйка соберет на стол, поставит чарочку, угощает: