Лотар-Гюнтер Буххайм - Подлодка [Лодка]

• Название: Подлодка [Лодка]
• Автор: Лотар-Гюнтер Буххайм
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: О войне
• Год: 2004
• ISBN: 5-9524-1301-3

В романе Лотара-Гюнтера Буххайма рассказывается о боевом походе немецкой подводной лодки во времена второй мировой войны. Люди по воле судьбы и времени поставлены в ситуацию, когда необходимо убивать, чтобы жить, — вот основная мысль книги. Это жесткое и динамичное произведение, в котором каждый персонаж — Личность с большой буквы. Автор в мельчайших подробностях показывает боевые будни подводников, обыденность смерти на войне, реалистично воссоздает гнетущую атмосферу подлодки.

---

— Ну а ты что? — допытывается Вихманн.

— Что я? А что я? Это прямо как великий герцог Йоркский в детском стишке — «когда он вставал, то вставал»…

— Да уж, у кого быстро встает, тот быстро кончает!

— Ну ты и скотина — никакого такта!

На Вихманна внезапно находит мечтательность:

— Как приятно неторопясь потрахаться после обеда — негромкая музыка — можно слегка выпить — вот так лучше всего! Только ты и твоя симпатичная фрау Разрешите-Вам-Вставить!

В памяти всплывают воспоминания: неспешная любовь дождливым днем. Звенит дверной звонок, но нам нет до него дела. Другими словами — мы сейчас очень далеко от обыденной реальности. Занавески на окнах наполовину задернуты. Хозяйка отправилась за покупками. В доме только мы да кошка.

Позднее Френссен и Зейтлер спокойно, профессионально обсуждают выгоды разнообразных поз во время любовных игр.

— Иногда такое вытворяешь, — делится впечатлениями Френссен. — Однажды я завалил красотку на газон… прямо на пологом склоне. Боже, вот это было что-то — иметь ее, лежащую на наклонной поверхности. Но в конце, когда почувствовал, что вот-вот кончу, я развернул мадам на сто восемьдесят градусов.

Он обеими руками сгреб воздух, показывая, как именно проделал тогда этот маневр.

Еще позже между двумя койками слышится перешептывание:

— Ну, как ты?

— А как ты думаешь? Какая разница, куда нас пошлют, ведь так?

— Да брось ты, давай начистоту! Ты думаешь, я не понимаю, отчего ты такой понурый? Ладно, теперь-то уж все кончено! Не терзай себя понапрасну. О твоей крошке позаботятся. В конце концов, она очень даже впечатляющая куколка. Такая не будет долго пылиться в одиночестве…

На другой день в каюте младших офицеров преобладает задумчивая атмосфера, если не считать нескольких показных публичных выступлений Зейтлера и Френссена. Междукоечный треп прекратился. Нам предстоит не детская забава — теперь это уже понимают все.

За обедом Старик начинает заводит разговор о том, как он собирается пройти Гибралтар — как всегда, делая паузы и испытывая наше терпение; можно подумать, будто он впервые собирает воедино свои мысли, словно кусочки мозаичной головоломки — словно он не обдумывал свой план часами напролет, оценивая каждую опасность, затем отвергая весь план напрочь, снова складывая все части вместе, взвешивая все «за» и «против».

— Мы воспользуемся ночью — подойдем по поверхности. Так близко, как только сможем. Это будет настоящая скачка с препятствиями.

«Только в качестве препятствий у нас будут эсминцы и прочие патрулирующие суда», — добавляю я про себя.

— Затем мы просто уйдем на глубину и пройдем под ними.

Я не решаюсь даже взглядом выказать свое любопытство и потому притворяюсь, словно мне все понятно: ну конечно, все совершенно ясно — попросту пройдем под ними. Так сейчас все делают.

Старик продолжает смотреть прямо перед собой. Похоже, он размышляет и потому не произносит больше ни слова, вероятно, полагая, что и так уже достаточно сказал.

Уйдем на глубину! Не самое обнадеживающее выражение. В животе возникает такое же ощущение, словно проваливаешься вместе с лифтом. Но если наш дельфийский оракул хочет, чтобы все было именно так, значит, так мы и поступим — уйдем на глубину.

Второму вахтенному не так хорошо удается справиться с выражением своего лица, как мне. Похоже, его глаз дергается в нервном тике — такое впечатление, будто он, подмигивая, хочет спросить о чем-то, — новый, ненавязчивый способ получить дополнительную информацию.

Но Старик вновь запрокидывает голову, словно сидит в кресле у парикмахера. Наконец, выждав две-три минуты, он вкратце поясняет свой замысел качественной деревянной обшивке потолка:

— Видите ли, через Гибралтарский пролив проходят два течения: поверхностное — из Атлантики в Средиземное море — и глубинное, которое движется в противоположном направлении. И оба они достаточно сильные.

Он выпячивает нижнюю губу и втягивает щеки, потом вперяет взор вниз и снова погружается в молчание.

— Течение скоростью в семь узлов, — наконец выдает он фразу, словно давно приберегаемое на десерт лакомство, чтобы мы некоторое время насладились им.

Тут я начинаю прозревать. Уйдем на глубину — на этот раз он подразумевал горизонтальное движение, а вовсе не обычное вверх или вниз.

Совершенно очевидно — и гениально!

Проще нельзя себе и представить — нырнуть и позволить течению пронести себя через пролив — бесшумно, и к тому же сберегая горючее.

Правила игры требуют от нас выказать усталость. Никакого удивления. Ни единого кивка, даже глазом не моргнуть. Старик снова надувает нижнюю губу и весомо кивает головой. Шеф позволяет себе подобие кривой ухмылки. Старик отмечает это, делает глубокий вдох, снова принимает парикмахерскую посадку и задает вопрос неожиданно официальным тоном:

— Итак, шеф, все ясно?

— Jawohl, господин каплей, — отзывается шеф, так оживленно кивая головой в знак согласия, что можно подумать, его рвения вполне достаточно, чтобы кивать бесконечно.

Повисает напряженная тишина. Сейчас Старику позарез нужен сомневающийся оппонент. Шеф с удовольствием готов взять на себя эту роль. На самом дел он всего лишь пару раз хмыкает себе под нос, но этого достаточно, чтобы выразить определенную долю недоверия. И хотя мы все — кроме, разумеется, командира — теперь выжидательно уставились на шефа, он лишь склоняет голову набок, словно грач, разглядывающий дождевых червей в короткой траве. Он и не собирается произносить свои сомнения вслух — он лишь позволяет промелькнуть легкому намеку на оные. Этого вполне достаточно для вступления. Он опытный актер — он тянет свое время, обучившись этому у Старика.

Вся наша компания наслаждается этой немой сценой в течение добрых пяти минут. Наконец Старик полагает, что времени прошло вполне достаточно.

— Итак, шеф, — подбадривающе произносит он.

Но шеф держится удивительно хорошо. Он очень осторожно качает головой и придерживается своей сдержанной линии игры:

— Абсолютно первоклассная идея, господин каплей! Настоящая находка.

Я просто потрясен хладнокровием этого чертова сына! Подумать только, во время последней атаки я опасался, что он находится на грани нервного срыва.

С другой стороны, Старик тоже достойно поддерживает представление. Он по-прежнему не проявляет никакой заметной реакции, просто нагибает голову и из уголка глаза наблюдает за шефом, словно желая понять настрой пациента так, чтобы тот этого не заметил. Приподнятая левая бровь означает его обеспокоенность здоровьем больного: настоящая салонная комедия.

Шеф притворяется, что не замечает психиатрического обследования со стороны командира. С великолепно разыгранным равнодушием он приподнимает правую ногу, сцепляет руки под коленом и совершенно безмятежно разглядывает деревянные прожилки на потолке.

В тот момент, когда тишина становится напряженной, обстановку разряжает появление стюарда. Даже актеры второго плана сегодня в ударе, вступая в игру в тот самый миг, когда пора положить конец немой сцене.

Супница совершает круг почета вокруг стола. Мы принимаемся хлебать и жевать, молча поглощая содержимое тарелок.

Мне на глаза опять попадается наша муха. Она марширует по фотографии командующего, прямиком в его широко открытый рот. Как жаль, что это происходит не на самом деле: черная муха размером с небольшой пельмень — и прямо ему в глотку, в самый ответственный, завершающий момент потрясающей воздух речи, этого образчика ораторского искусства: «В атаку — вверх и вперед… уффф…». Муха взмывает в воздух, и командующий успевает промолвить только первый слог до того, как подавиться ею. Наша муха не сошла на берег в Виго: она справилась с искушением стать шпанской мушкой. Испанская шпанская мушка — подумать только! Она осталась на борту, доказав этим свою преданность. Никто не дезертировал. Мы все остались на борту, все в наличии и наперечет, включая нашу муху. На данный момент она здесь единственное создание, которое может идти и лететь туда, куда ей вздумается. На нее, в отличие от нас, не распространяются приказы командующего. Наглядный пример верности долгу. Сквозь бурю и пламя — вместе с нами. Крайне похвально.

Впереди, на носу, похоже, начинается вечер оперного пения. Сквозь задраенный люк слышатся обрывки песни. Едва люк открывается, как из кубрика доносится громкое хор:

Вот бредет шейх,

Он горбатей всех…

Эти слова повторяются без конца. Когда я уже потерял всякую надежду хоть на какое-то обновление текста, самые знающие певцы переходят к следующей строфе:

По бескрайним просторам Сахары

Брела старая древняя блядь.

Вдруг навстречу ей мерзкий развратник.

Она «Ой!», он «Ух!», вместе «Ах!».

— Похоже, у нас началась «Арабская неделя»! Наверно, это как-то связано с тем, что мы держим курс зюйд, — замечает Старик. — Они надрывают глотки, чтобы заглушить свой страх.